Эм Вельк - Рассказы (сборник)
Директор откинулся далеко назад и схватился при этом за ручки кресла, будто собирался откинуться еще дальше. Он раза два кивнул, подчеркнуто медленно, и это придавало особую остроту убийственным взглядам, которые он бросал на господина члена участкового суда, и тем язвительным словам, которые потом произнес:
— Так-так, вы ничего не имеете против того, чтобы ваш мальчик вступил в гитлерюгенд. Это очень любезно с вашей стороны. — И тут он дал залп из всех орудий: — Но гитлерюгенд и руководство школы имеют кое-какие возражения. Знаете ли вы, что еще натворил ваш парень? Я хотел избавить вас от худшего, поэтому предложил вам забрать вашего сына из школы. Вы настаиваете на разговоре об этом, — ну что ж!
Он поднялся опять. Господин член участкового суда встал тоже. Но поднялась только его телесная оболочка, внутренне же он весь сжался, сердце его упало.
— Господин директор… — начал он. — Моя политическая благонадежность так же безупречна, как и мое происхождение. Иначе я был бы отстранен от службы. Я заберу Вольфа Дитера из школы, если вы мне сообщите, что он там еще, по вашему мнению, натворил.
— По-моему? Опять вы говорите — по-моему? Он сделал это. Нечто ставящее под угрозу мое служебное положение, если я не предприму решительных шагов. Ваше служебное положение, кстати, тоже.
— Да, но что случилось?
— Он — тринадцатилетний дурень — после того как попытался представить в — скажем — смешном виде священный символ нашего движения и государства, он затем действительно осквернил его!
Тут господин член участкового суда с перепугу опять сел. С болью и злорадством в лице господин директор изготовился к завершающему смертельному выпаду. А поскольку жертва была беззащитна, он позволил себе еще два-три фехтовальных приема:
— Хотя ваш сын и не состоял в юнгфольке, он, учитывая его физическое развитие и тот факт, что ему скоро исполнится четырнадцать, был еще раз представлен для принятия в гитлерюгенд. Решение вопроса затянулось. Именно потому, что он не состоял в юнгфольке. И из-за фамилии тоже. Он проявлял свое неуемное рвение — или пытался скрыть действительный образ мыслей, — распевая повсюду песни движения. Пытался даже поднимать утром перед началом уроков флаг на школьном дворе. Этого нельзя было допустить. Тогда он однажды принес в школу свой собственный флаг. Что ж, почему бы и нет. Когда же ему, однако, запретили прицепить свой флаг на флагшток, рядом с имеющимся, он все-таки вывесил его, так, что пришлось флаг снимать. Он водрузил его — где бы вы думали? Это можно объяснить только проявлением наследственного цинизма. Где он его вывесил? Да, господин член участкового суда доктор Бэр… — И тут директор нанес решающий удар: — Над входом в уборную для мальчиков во дворе школы!
И господин директор победно наступил на грудь пораженной им жертвы:
— Этого вам достаточно? — Но тут же дал ей немного перевести дух: — Во всяком случае, этого должно быть вам достаточно, чтобы понять ту невероятную снисходительность, какую я проявил по отношению к вашему сыну и его семье.
III
Вольфа Дитера забрали из реального училища, и первое время он оставался дома. Хотя господин член участкового суда поверил ему в том, что выбор столь необычного места для водружения флага не был связан со злым умыслом, настроение в доме Бэров добрых две недели было подавленное. В полной беспомощности господин член участкового суда спросил сына, как тому вообще пришло такое в голову.
— Да господи, — простодушно ответил Вольф Дитер, — потому что это как раз возле флагштока. Куда бы я еще делся со своим флагом? Должны же были его увидеть. Эти, из гитлерюгенда, и чертовы учителя. А заведение во дворе, уж там-то все бывают.
Обуреваемая сердечным волнением, мать преодолела стыд и доверилась одному другу их семьи, который заехал навестить Бэров по дороге из Гамбурга в Галле, где он жил, инженеру, человеку вообще очень практичному Он битых полдня дрессировал Вольфа Дитера, а вечером заявил притихшим родителям:
— Знаете, чего этому шалопаю не хватает? Время от времени хорошей оплеухи. Крепкая палка тоже сгодится. И когда займетесь этим, не забудьте поучить и директора. Этого идиота!
Взгляд отца остался скептическим, а мать расцвела. Однако педагог-любитель, приверженец старомодных приемов воспитания, еще не кончил.
— Конечно, сказать легко, но — вы, и вдруг палка. Ведь вы оба вне политики! Да еще с таким мальчиком! Нет, ему надо расстаться с вами, в воспитатели в такое время вы действительно не годитесь. Я возьму его с собой в Галле, оба моих сына быстро вправят ему мозги. Они ему и в школе помогут справиться. Наш директор — мой старый друг. Согласны?
Глаза жены наполнились слезами и засветились сквозь влажную пелену еще удивительнее. Господин член участкового суда смог только молча пожать руку друга. Однако тот еще не закончил свою речь. Он перевел взгляд с одного на другого, покачал головой и снова поглядел на обоих. Потом все-таки не выдержал:
— Извините, но я уже года три-четыре все думаю: как это вы, такие замухрышки, и вдруг родили эдакого богатыря. Как будто пара воробьев, выкормившая кукушонка. У парня в тринадцать лет фигура гренадера, лапы льва, нрав разбойника, но при этом он добродушен и обходителен, совсем не глуп, да еще это крупное, широкое лицо, пышные белокурые волосы, глаза — у вас есть кто-нибудь из родственников с такой внешностью? Или это ошибка молодости?
Жена испугалась и посмотрела на мужа. Поскольку он не ответил ей взглядом, она вынуждена была признаться во всем. Нет, ребенок, доставлявший столько хлопот, не был плодом незаконной любви ни матери, ни отца. Она даже покраснела, оттого что только мысленно произнесла бесцеремонное выражение, которое употребил их друг. Просто через десять лет после свадьбы, когда стало ясно, что детей у них не будет, господин член участкового суда уступил настояниям супруги, и они взяли ребенка из воспитательного дома, внебрачного.
— А мать?
— Мать его аристократка, баронесса Вальдхаузен из Тюрингии, которая вышла замуж и уехала за океан.
— А отец?
Неизвестен. Семья матери отказалась его назвать. Вообще они договорились хранить все в строжайшей тайне, чтобы мальчик не узнал о своем происхождении. Да никто об этом и не знает. Оба относились к нему как к родному сыну, и он платил им нежной любовью. Тут господин член участкового суда вздохнул, а мать вся засветилась от прилива материнских чувств. Не даром она была истовой приверженкой христианского движения за материнское право.
— Ну, теперь я приручу вашего медвежонка, — сказал инженер при прощании и сердито кивнул в сторону Вольфа Дитера. — Но те палки, которые я об него обломаю, оплачивать придется вам.
Широкое лицо Вольфа Дитера расплылось в улыбке.
— Я сэкономлю на них из своих карманных денег, дядя Герман, — ответил он за родителей.
— Чувство юмора у него тоже есть, — расцвел жестокий воспитатель и хлопнул воспитанника по спине, словно в продолжение разговора, во всяком случае одобрительно
IV
О Вольфа Дитера Бэра не пришлось обламывать палок, достаточно было при случае дать ему оплеуху и пригрозить отправить домой. Дружбе это никак не повредило, наоборот: все четверо были чрезвычайно довольны найденным решением. Собственно, мать сначала очень страдала от разлуки, но от Магдебурга до, Галле расстояние невелико. И ей было приятно теперь слышать, что Вольф Дитер славный, обходительный мальчик, всегда готовый помочь другим. Это подтверждала даже прислуга. Бэры не воспринимали трагически и тот факт, что в школе Вольф Дитер не блистал особыми успехами, как ни старались ему помочь сыновья дяди Германа. До аттестата они его все же дотянули. Гордый, будто получил докторскую мантию, Вольф Дитер. Бэр вернулся через три года в родительский дом. Его гардероб увеличился на один костюм — у него была теперь форма гитлерюгенда без знаков отличия.
И что же дальше? По мнению господина члена участкового суда, мальчик не получил никакого образования, а по мнению Вольфа Дитера — вполне достаточное, чтобы добиться в третьем рейхе чего угодно. Было три пути, которые, как он считал, ведут к цели кратчайшим, образом: стать начальником в «Трудовой повинности»[26], избрать карьеру эсэсовца (в связи со своими физическими данными, как он гордо подчеркивал) или пойти в офицеры. В последнем случае, конечно, во флот. Поскольку отец и слышать не хотел ни об одной из этих блестящих возможностей и говорил о какой-нибудь коммерческой профессии, например о банковском деле, в доме произошла, насколько это вообще возможно в доме Бэров, ссора, она закончилась заявлением Вольфа Дитера, что он-де рожден не для каких-то там мелких торгашеских делишек, ему и так пришлось немало пострадать от своей двусмысленной фамилии. Короче говоря, он еще год просидел в доме родителей, с иронической ухмылкой сносил безуспешные попытки нанимаемых матерью, часто менявшихся домашних учителей, стремившихся повысить его интеллектуальный уровень. Вольф Дитер с успехом выказывал этим вшивым очкарикам презрение полноценного, воспитанного в духе третьего рейха героического человека действия.
