Андрей Добрынин - Смерть говорит по-русски (Твой личный номер)

— Слушаюсь! — козырнул капитан, но генерал уже не усмотрел на него, приказав водителю трогаться. Кавалькада направилась к дальнему концу города.

Генерал мрачно буркнул:

— Все это прочесывание — чепуха. Его, конечно,  и след простыл. А этим недотепам повезло, что они его не обнаружили. Попробовали бы они его обнаружить!

— О ком вы говорите? — поинтересовался Тавернье, хотя и предвидел, каков будет ответ. Как только прозвучало имя «Виктор», он вздрогнул, вмиг проникнувшись уверенностью, что речь идет о Корсакове.

— Наемник. Он работал здесь еще при Видалесе, готовил солдат правительственных войск, — пояснил генерал. — Видалес очень его ценил, одно время этот Виктор даже был его доверенным лицом, тренировал его личную охрану, но потом они поссорились, и Виктор переметнулся к мятежникам, стал обучать их солдат. Поверьте, мы скоро на себе почувствовали, каково иметь в рядах врагов подлинного- профессионала. Ходили слухи, будто этот Виктор — русский, но я сомневаюсь, что это так: русские никогда не любили Видалеса, с какой стати им посылать для него такого инструктора? А он и на Видалеса, и на партизан работал на совесть. По-моему, ему все равно, за кого воевать, лишь бы платили. Мятежники называли его «команданте Виктор». Он убедил их в том, что он — настоящий марксист, а на Видалеса работал только для отвода глаз. С тех пор он для мятежников стал чуть ли не богом. Но надо сказать, что он и впрямь прекрасный полевой командир. После этой надписи я не сомневаюсь: сегодняшней операцией отхода командовал он.

— А почему он обращается именно к вам? — спросил Тавернье.

— Потому что у них хорошая разведка, много своих людей в столице. Они знали не только о наступлении — это уж само собой разумеется, но и о том, что наступающей группировкой буду командовать я. А мы с Виктором были очень хорошо знакомы. Как ни странно, но однажды мы вместе с ним уже брали Номбре-де-Дьос — я. командовал мотопехотным батальоном, а он — специальной штурмовой ротой. По сути, они с Коронадо одновременно начинали одно и то же дело — формирование специальных войск, только Виктор постоянно сам водил своих солдат в бой. Они, конечно, гибли, но тоже преклонялись перед ним.

Автомобиль проехал мимо группы причитающих женщин. Несмотря на свое неподдельное горе, при виде военных машин они, словно по команде, испуганно примолкли. Женщины собрались вокруг двух мертвых тел, покрытых простынями, — видимо, случайных жертв артобстрела. Увидев, что Шарль снимает эту сцену, Мондрагон снова болезненно поморщился.

— Войны без жертв не бывает, господа, — сказал он. — Особенно если противник постоянно прикрывается мирным населением.

Выехав из города, машины запетляли по проселочным дорогам среди посевов. Местность была уже прочесана войсками: боевые машины виднелись далеко впереди, приближаясь к покрытым лесом холмам предгорий. Следы гусениц и колес в разных направлениях исполосовали рыхлую землю полей, вмяв в землю растения. Лишь кое-где искалеченный стебель упрямо поднимался над множеством мертвых собратьев, показывая всем, кто хотел видеть, свои изломанные члены, свою разлохмаченную плоть. Броневик, возглавлявший движение, также порой катил прямиком по посевам, сокращая расстояние до шоссе, на которое, по словам генерала, им следовало выехать. Наконец они достигли шоссе, миновав в месте его пересечения с проселком группу солдат, возводивших укрепленный пост, и охранявший строителей танк. По асфальту броневик помчался со скоростью легкового автомобиля, вынуждая джипы поспевать за ним. Кавалькада обгоняла по свободной встречной полосе бесконечную вереницу армейских грузовиков, вновь потянувшуюся вперед, за боевыми частями, преследовавшими отступающего противника. Один раз броневику, а за ним и джипам пришлось принять вправо, притираясь к бортам грузовиков, так как навстречу им проехал в тыл тягач, тащивший на тросе поврежденный броневик. Еще один броневик из числа попавших под обстрел двигался в тыл своим ходом. У него разрывом мины была сворочена на сторону пушка, и ствол смотрел в небо, скривившись, словно в идиотской гримасе. Наконец они достигли того места, где попал в засаду разведывательный батальон. Бетонные плиты, образовывавшие завал, и разбитые машины, не подлежавшие ремонту, сволокли с дороги. Обгорелые, с покривившимися башнями, с подломившимися колесами, броневики служили предметом боязливого любопытства солдат,, глядевших на них из проезжавших мимо грузовиков. От одного из «скорпионов» и вовсе осталась только груда обгорелого металла — это была командирская машина, в которой взорвался боекомплект.

— Не повезло, — покачал головой Мондрагон. — Хороший был офицер.

Увидев, что Шарль с камерой выбирается из джипа, Мондрагон сказал ему:

— Можете работать смело — мин здесь уже нет. Впрочем, и те, что были, — одни противотанковые.

Шарль принялся обходить со всех сторон искалеченные машины, стараясь найти наиболее впечатляющий ракурс. Мондрагон обратился к Тавернье:

— Завтра утром я отправлю вас в столицу. Послезавтра должны состояться официальные торжества по случаю вступления генерала Коронадо на пост президента страны. Завтра парламент ратифицирует решение правящей хунты, а потом все как обычно: военный парад, прием послов и так далее. Запечатлеете торжества — и милости прошу обратно к нам, но только должен предупредить: снимать войну в джунглях куда опаснее, чем войсковые операции вроде той, что проводилась сегодня. Засады, внезапные налеты, случайные стычки — обычное дело. Короче говоря, если вы захотите снимать настоящий бой, то это будет ближний бой, а значит, опасность удесятеряется.

— Генерал, я думаю, вы слышали, что мы не новички в своем деле, — усмехнулся Тавернье. — Я, к примеру, начинал во Вьетнаме, и снимать в джунглях мне не в новинку. Последняя наша точка — это Бейрут, и я не могу вам сказать, что опаснее: снимать бои в джунглях или уличные бои в огромном городе, где стреляют из каждого окна.

Мондрагон улыбнулся и поднял руку в знак согласия:

— Хорошо, хорошо, не сердитесь. Я знаю, вы мастера своего дела и знаете, на что идете, но предупредить вас я все же был обязан. Итак, судя по времени, мой штаб уже переместился в город, так что мы можем вернуться туда, перекусить и отдохнуть с относительным комфортом. Двигаться дальше вперед вам нет никакого резона — войска остановились вдоль намеченной линии, окапываются и ждут приказа на продвижение в глубину партизанской зоны. Думаю, ждать им придется не один день, такие решения требуют тщательной проработки, а тут еще эти торжества... Одним словом, вам есть прямой резон вернуться в столицу, тем более что я имею соответствующий приказ.

— Приказ есть приказ, — философски заметил Шарль, закончивший съемку и теперь просматривавший в окуляр отснятые кадры.

Броневик, а за ним и джипы развернулись, захватывая колесами кювет, в котором после утреннего боя было полно стреляных гильз, обрывков бинтов, солдатских ботинок, и помчались по шоссе обратно к Номбре-де-Дьос. Штаб ударной группировки и впрямь уже успел расположиться во дворце крупнейшего местного плантатора, так что ночевать французам пришлось в роскошной спальне с потолком, украшенным фресками и лепниной, и с кроватью под балдахином, такой огромной, что расположись в ней даже четверо усталых путников, им все равно не удалось бы стеснить друг друга. После плотного ужина, состоявшего из тушеной баранины с овощами, фруктов и очень недурного местного вина, журналисты уснули как убитые и остались очень довольны тем, что наутро их разбудили не слишком рано. Солдат принес им воду для умывания, мыло и полотенце. Завтракать в зале, превращенном в офицерскую столовую, им пришлось вдвоем — офицеры, видимо, давно разъехались по своим частям. Впрочем, когда они пили кофе, в столовой появился лейтенант в черном комбинезоне танкиста и, приложив ладонь к черному берету, отрапортовал, что ему поручено сопровождать их в Санта-Фе. Вместе с лейтенантом они вышли на улицу. Вчерашние джипы и «скорпион» уже стояли перед дворцом, водители и солдаты охраны курили, развалившись на сиденьях. Тавернье начал было спускаться по ступеням парадного входа, но вдруг остановился, задрал голову и приложил руку козырьком к глазам. Окрестность наполнилась грозным гулом. С юга к городу стремительно приближались две тройки «Фантомов», напоминающие два схематически изображенных на облачном небе наконечника стрел. Впрочем, и сами машины имели стреловидные очертания, и эта удвоенная стреловидность еще усиливала впечатление почти немыслимой стремительности, создаваемое их полетом. Словно приплюснув своим ревом к земле все живое, штурмовики промчались над городом, скрылись за холмами, и оттуда почти сразу же донеслись раскаты бомбового удара. Стихший было гул начал нарастать снова, и вскоре следующие две тройки пронеслись следом за первыми двумя. Из-за холмов вновь докатились разрывы, а над одним из гребней возник и начал неторопливо подниматься к небу жирный черный гриб. Появились, оглушили округу и умчались к горам еще две тройки, и не успел стихнуть их рев, как с юга донесся другой звук, не менее мощный, но напоминавший унылое церковное пение на одной ноте. В небе на юге замаячило множество точек, приближавшихся на разной высоте, — Тавернье понял, что это боевые вертолеты, готовящиеся довершить работу «Фантомов».