Янош Хаи - Парень

42

Что теперь, сынок, спросила мать, в том смысле, что теперь наш парень будет делать, на что жить. Пока — на пособие, сказал он, а там видно будет, что-нибудь найдется. Звучало это логично, но время шло, и уже пора было найтись чему-нибудь, но ничего так и не находилось; больше того, не стало уже и того, что было, потому что нашему парню пришлось продать дом, в котором он теперь жил один. Смысла нет его держать, сказал он матери и переселился к ней, а потом и в корчме сказал, на хрен нужно платить налог за два дома, и чтобы в каждом жило по одному человеку, дурость это, лучше я с матерью, так дешевле, плюс то, что все-таки вдвоем. Конечно, по-настоящему важно было не то, что один или вдвоем, а экономия, без этого не обойтись в таком тяжелом положении, когда доходов — всего ничего, материна пенсия да пособие нашего парня, а потом и пособия не стало, и к материной пенсии добавлялась только та пара тысяч форинтов, которые давал муниципалитет. Первое время еще поддерживали их деньги, полученные за проданный дом, хотя это была не ахти какая большая сумма, ведь цена дома в деревне не достигает даже цены вложенных в дом стройматериалов, и ты должен быть благодарен покупателю, если он вообще согласится что-то заплатить. За стоимость маленькой автомашины он получает полностью оборудованный дом, да еще с садом, и может приезжать туда на выходные и быть там, с женой, на свежем воздухе, а потом говорит на службе: моя деревня, и называет имя деревни, которая вообще-то деревня нашего парня, — и он, этот городской житель, собирается даже спонсировать дни деревни, потому что ему важно, чтобы как можно дольше сохранялось то человеческое сообщество, у которого он сначала купил, за смешную цену, дом, а потом присвоил последнее, чем владеет это сообщество, — деревню.

Такой вот горожанин и купил дом нашего парня. Человек он был порядочный, доктор, то есть все думали, что он доктор, но однажды, когда участкового врача не было дома, а чей-то ребятенок стал задыхаться от ложного крупа, отец малыша кинулся к этому доктору, но тот сказал, что он не врач, а адвокат, и в медицине не разбирается. Пока приехала скорая, ребенок задохнулся, и в деревне возненавидели этого доктора, из-за которого все и вышло: ведь если бы не бросились сначала к нему, потому что он был рядом, то сразу бы вызвали скорую; однако ненависти своей они ему не показывали, потому что он давал людям какую-никакую работу: копать, рыхлить, траву косить, всякий мелкий ремонт — и деревенские думали, хоть какие-то деньги вытрясут из убийцы, потому что меж собой они его называли убийцей. Правда, человек этот настолько не замечал питаемой к нему ненависти, что просил жену похоронить его там, в его деревне, потому что он чувствует себя частью этой деревни, и так и стало, там упокоился и он, а потом, конечно, его жена. И деревенские, когда шли мимо, плевали на его могилу, плевали, конечно, лишь мысленно, потому что на самом деле стыдно было бы плюнуть на могилу; а когда умерла его жена, это было уже много позже, и дети врача не приходили на его могилу, вернее — первое время раз в год, в день Всех Святых, а потом и раз в год не приезжали, то деревенские бабы ухаживали за этой могилой, сажали на нее, что оставалось от их цветов, так что все-таки прав оказался тот горожанин, потому что за его могилой присматривали так, будто это была могила человека, которого они любили; говорили в деревне: после смерти это каждому полагается, если даже грех лежит на его душе, а такому человеку — тем более, вдруг они этим помогут ему уладить свои дела на том свете.

Денег тех хватило ненадолго, каждый месяц приходилось что-то брать оттуда, особенно по воскресеньям, когда наш парень брал сына и не жалел на него денег, пускай парнишка видит, как отец его любит; он водил его в кондитерскую, а один раз даже в Луна-парк в Пеште, там пришлось сильно потратиться, к тому же они потом еще в зоопарк зашли, в общем, куча денег ушла. Деньги за дом растаяли быстро, и тогда наш парень принял, пожалуй, самое плохое решение: что расстанется с виноградником. Трагедией это стало не потому, что виноградник был единственным богатством отца: хотя часть его он получил от тестя, но большую часть прикупил сам, и кусты посадил все без исключения, ведь старые кусты выродились, и виноградник он считал своим, так что наш парень, продав виноградник, тем самым символически отказался от последних шансов на то, чтобы осуществить план отца — поднять семью на новый уровень, — настоящей трагедией стало то, что при этом утрачен был доход, который они получали от продажи вина, а также экономили, не покупая те два-три литра, которые парень наш ежедневно потреблял дома; теперь и это вино надо было покупать, и из продавцов вина они стали его покупателями.

Слушай, надо нам кое-что обсудить, сказал наш парень бывшей своей жене, Мари; в руке у него была телефонная трубка, звонил он ей с улицы, — это дело, которое касается только нас, ну, и сына. У меня с тобой никаких дел нет, сказала Мари; но это такое, что тебе обязательно надо знать. Мари вышла, а сына оставила с матерью, потому что парень наш особо попросил, чтобы она его не приводила, потому что это такое дело, которое его не касается. Ну, что, — спросила Мари, стоя в калитке. Я сейчас не могу алименты платить. Как так не можешь? — спросила она. — Надо платить, суд так постановил, и всего десять тысяч, не ахти что. Ты знаешь, во что вообще-то он обходится, никогда не думал об этом? Я же трачу на него, когда он со мной, я вон и железную дорогу ему купил, и тот пуловер тоже я, и кондитерская, это всегда, но сейчас нет денег. Меня не интересует, что ты делаешь по воскресеньям, а платить алименты ты обязан. Но сейчас нету денег, от муниципалитета я пятнадцать тысяч получаю, вот если найду работу, отдам. А почему же ты не нашел до сих пор? Потому что нету. Ты ведь не ищешь. Ищу, только нету, и в окрестностях нету. Иди на стройку, чем тебе это плохо, хотя бы пока другой нет. Не могу я физической работой заниматься, из-за позвоночной грыжи. А стакан поднимать можешь? — спросила Мари. Когда отдашь деньги? Продам маленький трактор, покупателя я нашел уже, как только получу деньги, сразу отдам, сказал наш парень; но хотя он продал отцовский маленький трактор, а следом за ним понемногу все инструменты, так что мастерская полностью опустела, денег хватало лишь, чтобы латать ежедневные проблемы — чтобы было с чем пойти в корчму; на алименты этих денег не хватало никак.

Уже второй месяц пошел, а ты не отдаешь, — сказала Мари; тогда парень достал пятитысячную бумажку, мол, пока вот это. Мари взяла; потом принеси остальное. Но он не принес; пропустил и следующий месяц, и тогда Мари сказала ему по телефону: вот что, давай договоримся, суд тебя обязал платить деньги, вообще это деньги никакие, а меня обязал раз в неделю отдавать тебе мальчика, ты свои обязательства не выполняешь, тогда и я не стану выполнять. Как так? — не поверил своим ушам наш парень. А вот так, — ответила Мари, — на этой неделе не приезжай, и на следующей тоже; приезжай только, когда деньги привезешь. Нет, ты не имеешь права, закричал наш парень в телефон, чуть не плача, этим ты не мне насолишь, ты что, не понимаешь, что ребенку нужен отец. Отец, а не безработный алкаш, сказала Мари. Когда я с ним, я же не пью, разве нет. Ты всегда пьешь, это всем в деревне известно, потому и работы не находишь, что все об этом знают. Не делай этого, не могу поверить, что ты так можешь со мной поступить, ты не такая, это все из-за матери, наверняка она тебе велела так сказать, сказал наш парень; какая она все-таки злобная, эта баба, и ведь если я парнишку не получу, денег у тебя все равно не появится. Зато, может, у тебя появится охота достать денег, — сказала Мари и повесила трубку. Парень наш постоял немного у телефона, потом пошел в корчму и там до девяти вечера рыдал и жаловался, что Мари не отдает ему ребенка, что лишится он сына, а ведь у него только сын и остался. Мать ее так, сказали приятели в корчме, разве она не обязана? Это все из-за денег, ответил наш парень. Десять тыщ в месяц, и уже за полтора месяца я задолжал.

Люди в корчме, увидев, в каком состоянии наш парень, скинулись и собрали десять тысяч: может, хоть теперь отдаст, и парень наш в воскресенье поехал к Мари и сказал, вот, десять привез. О’кей, но нужны и остальные, сказала Мари и отдала ребенка. На следующей неделе денег снова не было, парень наш обегал всю деревню, но оказалось, что он почти всем сколько-нибудь да должен. И когда никто и нисколько, он вспомнил бывших своих однокашников и попросил соседа, чтобы дал ему позвонить, потому что с их телефона уже нельзя, телефонная компания — такие гниды, всего-то месяц задержал плату, и уже выключили, вот народ: платишь им двадцать лет, а один раз зазевался, один-единственный раз — и все, конец. Ладно, звони, сказал сосед, но недолго, у меня тоже деньги на полу не валяются. Если у вас такое случится, дядя Лайош, приходите, выручу. В самом деле? Ну, так и быть, парень, если случится такое, обязательно приду, ответил сосед, смеясь про себя: что это будет за жизнь, если он придет к парню за помощью, это не жизнь будет, а конец света. Парень наш дозвонился одному из бывших друзей в Будапеште; он собирался другому звонить, но у того телефон был выключен. Хорошо бы, сказал парень, хорошо бы встретиться, так давно уже не виделись, тут, в деревне, и воздух другой, правда ведь, было бы здорово. Будапештский однокашник сказал, что организует. Прошла пара недель, пока он организовывал, потому что хотели приехать трое, да очень уж трудно было время согласовать. Время в Будапеште дорого стоит, не то, что в деревне, идет себе и идет. Когда встреча наконец состоялась, парень наш не видел сына уже целый месяц. Однокашники приехали, стали разговаривать. Всплыли старые темы: научное поприще, или, вернее, отсутствие этого поприща и связанные с этим обиды, но наш парень не особенно оживился, словно давно пережил все это, плевать он хотел на науку, лишь по привычке поддержал разговор. Потом: что с бывшей женой, а, ну ее, гребаную бабу, и говорить о ней не стоит, вот только ребенок, сынок, которого я уже месяц не видел. Что, почему, — спросил один из однокашников, — он тебя что, не интересует? Тут наш парень расплакался: еще как интересует, он для меня свет в окошке, и честно скажу, я бы хотел, чтобы вы мне помогли, потому что тут уже не получается денег добыть. Запах от парня шел, как от кучи грязного белья, которое уже недели три валяется в корзине. Тут только они обратили внимание на этот запах и на то, что парень уже — не один из них, а кто-то другой.