Чинуа Ачебе - Стрела бога
— Не знаю, не знаю.
— Вот что я тебе скажу. Такой жрец, как Эзеулу, влечет бога к погибели. Это уже бывало раньше.
— Или, быть может, такой бог, как Улу, влечет к погибели жреца.
В глазах лишь одного человека назревавший в Умуаро кризис являлся благом и счастливым случаем, ниспосланным самим Господом Богом. Это был Джон Жажа Рудкантри, наставник по катехизису церкви Святого Марка при церковно-миссионерском обществе в Умуаро. Происходил он из тех мест в дельте Нигера, которые поддерживали вековую связь с Европой и целым миром. Хотя в Умуаро мистер Гудкантри прожил всего год, он мог похвастать такими успехами в церковной и школьной работе, какими многие другие учителя и пастыри не могли бы гордиться и после пятилетних трудов. Его класс изучающих основы христианской веры вырос с жалких четырнадцати человек почти до тридцати, по большей части юношей и мальчиков, которые, кроме того, учились в школе. Один новообращенный был крещен в самой церкви Святого Марка, а трое других — в приходской церкви в Окпери. Всего же молодая церковь мистера Гудкантри подготовила к обряду крещения девятерых кандидатов. Он, правда, не сумел выдвинуть ни одного кандидата на совершение обряда конфирмации, но в этом не было ничего удивительного, если учесть, что церковь создана совсем недавно, да притом еще в краю, населенном одним из самых неподатливых племен в стране Игбо.
Успехи, достигнутые церковью Святого Марка, имели довольно необычную подоплеку. Мистер Гудкантри, воспитанный в традициях пасторской службы дельты Нигера, которая уже могла поставить себе в заслугу наличие мучеников из числа туземцев — вспомнить хотя бы Джошуа Харта! — не собирался идти на компромисс с язычниками в таких делах, как поклонение священным животным. Через месяц-другой после своего водворения в Умуаро он приготовился повести маленькую войну против королевского питона в том же непримиримом духе, в каком его соплеменники вели победоносные войны со священной игуаной. К несчастью, в осуществлении его замысла камнем преткновения стал Мозес Уначукву, самый влиятельный христианин в Умуаро.
Мистеру Гудкантри сразу же очень не понравилась та манера всезнайки, которую Уначукву усвоил при попустительстве прежнего наставника по катехизису мистера Молокву, не одернувшего его вовремя. В других местах мистеру Гудкантри довелось видеть, как легко полуграмотный христианин, оставшийся наполовину язычником, может сбить с пути истинного всю паству, если пастору или наставнику по катехизису недостает твердости. Вот почему он решил с самого начала укрепить свой авторитет руководителя. На первых порах в его намерения входило бороться против влияния Уначукву лишь постольку, поскольку это будет необходимо для проведения его линии; ведь, в конце концов, тот являлся столпом местной церкви и человеком почти незаменимым. Но Уначукву заставил мистера Гудкантри изменить свои намерения — он открыто выразил сомнение в его правоте в вопросе о питоне и посему получил на людях заслуженный нагоняй и был поставлен в унизительное положение.
Доказав свою правоту, мистер Гудкантри хотел бы предать всю эту историю забвению. Но он плохо знал человека, с которым связался. Уначукву подговорил знакомого клерка в Окпери написать от имени жреца Идемили жалобу епископу Нигерийскому. Хотя это послание называлось жалобой, оно было больше похоже на угрозу. Епископа предостерегали, что, если его единоверцы в Умуаро не оставят королевского питона в покое, они проклянут тот день, когда впервые ступили на землю племени. Сочиненная одним из сведущих письмоводителей с Правительственной горки, жалоба пестрела такими действенными словами, как «право», «закон» и «общественный порядок».
Между тем епископу совсем недавно пришлось столкнуться с весьма серьезным кризисом в другой части его епархии, возникшим все из-за тех же гонений на питона. Один молодой, ретивый священнослужитель повел свою паству в смелый поход на языческие капища: храм питона он предал огню, а питона убил. Тогда обитатели деревни прогнали всех христиан и пожгли их дома. Положение могло бы выйти из-под контроля, не вмешайся тут Администрация, пославшая в место беспорядков войска, чтобы показать свою силу. После этого инцидента губернатор провинции написал епископу резкое письмо с требованием держать своих людей в узде.
По этой причине (как, впрочем, и потому, что он и сам не одобрял столь непомерного рвения) епископ сделал Джону Гудкантри строгое письменное внушение. Он также ответил Эзидемили на его жалобу письмом, в котором заверял его в том, что наставник по катехизису больше не станет трогать питона, но в то же время писал, что он молит Бога о скорейшем наступлении того дня, когда жрец и все его соплеменники перестанут поклоняться змеям и обратятся в истинную веру.
Письмо, присланное издалека высокопоставленным белым священником, подкрепило точку зрения, которая получала все более широкое признание в Умуаро и сводилась к тому, что лучший способ вести дела с белыми — это иметь рядом людей вроде Мозеса Уначукву, знающих то, что известно белому человеку. В результате многие умуарцы — в том числе и весьма именитые — стали посылать своих детей в школу. Даже Нвака отправил в школу одного из своих сыновей — того, который подавал меньше всего надежд стать хорошим земледельцем.
Мистер Гудкантри, не знавший всех скрытых причин роста популярности его школы и церкви, объяснял его своими достижениями в деле наставления умуарцев в христианской вере, что в известном смысле так и было. Он написал для церковного журнала Западной Африки сообщение о поразительном успехе проповеди Евангелия в Умуаро, хотя, как это принято в подобных сообщениях, поставил достигнутый успех в заслугу не себе, а Святому Духу.
В нынешнем кризисе вокруг праздника Нового ямса мистер Гудкантри увидел удобную возможность для плодотворного вмешательства. С этой целью он назначил на второе воскресенье ноября благодарственный молебен в своей церкви по случаю уборки урожая; все пожертвования, объявил он, пойдут на строительство нового храма, который будет более достоин Господа Бога и умуарцев. Замысел его был прост. Праздник Нового ямса есть не что иное, как попытка заблудших язычников выразить благодарность богу, дарующему им все блага. Надо избавить их от заблуждения, которое грозит ныне умуарцам разорением. Надо сказать им, что каждый, кто принесет благодарственную жертву Богу истинному, сможет убирать свой урожай, не страшась Улу.
— Значит, мы можем сказать нашим братьям-язычникам, чтобы они приносили свой клубень ямса к церкви, а не к святилищу Улу? — спросил у мистера Гудкантри один из новых членов церковного комитета.
— Совершенно верно. Но почему всего лишь один клубень? Пусть несут столько, сколько пожелают, сообразно тем милостям, которые Господь ниспослал им в этом году. И не только ямс; пусть несут любые продукты, или живность, или деньги.
Человек, задавший вопрос, похоже, не вполне удовлетворился ответом. Он продолжал почесывать в затылке.
— Все еще непонятно?
— Понятно-то понятно, только я не знаю, как объяснить им насчет того, что надо приносить больше одного клубня. Ведь по нашему обычаю — вернее, по их обычаю — надо нести Улу лишь один клубень.
Мозес Уначукву, пользовавшийся теперь доверием и благорасположением мистера Гудкантри, спас ситуацию:
— Раз уж Улу, бог ненастоящий, может съесть один клубень ямса, то живой Бог, которому принадлежит весь мир, должен съедать больше одного клубня.
И вот по Умуаро разнеслась весть, что всякий, кто не захочет ждать, пока весь его урожай погибнет, может отнести свое приношение Богу христиан, у которого, как утверждают, достанет могущества, чтобы защитить такого человека от гнева Улу. В другое время люди только посмеялись бы, услышав подобное. Но сейчас им было не до смеха.
Глава девятнадцатая
Первыми, кто серьезно пострадал в результате отсрочки уборочных работ, были родственники Огбуэфи Амалу, умершего в сезон дождей от ару-ммо. Амалу был человеком состоятельным, и в обычное время вторые похороны и поминальный пир последовали бы через два-три дня после его кончины. Но поистине злосчастной была смерть, убивавшая человека в голодную пору. Амалу знал это и продумал всё заранее. Прежде чем испустить дух, он призвал к себе своего старшего сына Ането и дал ему указания насчет поминального пира.
— Я бы сказал тебе: устрой его через день-другой после того, как меня положат в землю. Но сейчас угани, и я не могу просить тебя созвать гостей на поминальный пир, когда у тебя нет другого угощения, кроме своей слюны. Мне придется подождать до того времени, когда снова будет ямс. — Он говорил с огромным трудом, тяжело и натужно дыша. Ането стоял на коленях перед бамбуковым ложем и, напрягая слух, ловил слабый шепот, который едва можно было расслышать из-за хриплого дыхания, с клекотом вырывавшегося из груди больного. От многократных втираний мазь бафии образовала у него на теле корку, засохшую и растрескавшуюся, словно красная земля в сухой сезон. — Но ты должен устроить пир не позже, чем через четыре луны после моей смерти. И не забудь: я хочу, чтобы ты зарезал быка.
