Дмитрий Липскеров - Последний сон разума
– А есть ли хороший помысел? – с сарказмом в голосе поинтересовался участковый.
– Есть.
– Какой же?
– Ну, например, не есть жирного.
– А-а-а! – разозлился вконец Синичкин. – Надоел ты мне со своим жирным! Сам ешь сало, за обе щеки уплетаешь! А мне не позволяешь! Мал еще, чтобы отца учить! – Он глотнул остывающего чаю.
– А у меня другой подвиг, – с удивительным спокойствием ответил подросток.
– Какой?
– Я стану деревом.
– Кем?
Чай пошел у Синичкина носом.
– Деревом.
Анну Карловну опять вытошнило. Одновременно с этим процессом она подумала, что, вероятно, ее муж сошел с ума, так как не понимает, что общается с младенцем, которому всего шесть дней от роду.
– А зачем тебе становиться деревом? – поинтересовался Володя с недоумением.
– Таково мое предназначение.
– По-твоему, подвиг и предназначение – одно и то же?
– Да.
– А есть ли что-нибудь между предназначением и подвигом? – задал вопрос Синичкин и сам таковому удивился.
На несколько секунд задумался и Семен.
– Не знаю, – ответил он. – Может быть, и есть. Вероятно, это неисполнение подвига. Холостой патрон.
– А-а, значит, неподчинение судьбе! – потер от удовольствия ладони Володя. – А не подчиняться судьбе – удел сильного! Я буду есть жирное! – и он откусил огромный кусок от бутерброда со свиной шейкой.
Семен с большим сожалением посмотрел на отца и тяжело вздохнул.
– Есть у батьки твоего пока мозги! – засмеялся участковый. – Пусть не ленинские, но и не куриные.
– Ты мне дашь бритву?
У Синичкина сложилось хорошее настроение, и поэтому он ответил, улыбаясь до металлических коронок:
– Конечно, даже новое лезвие вставлю!
– Спасибо.
– А как у тебя, сынок, с девочками? – хитро прищурился Володя, дожевав бутерброд.
На этот вопрос из ванной выскочила Анна Карловна и закричала на мужа, обращаясь к нему почему-то на вы:
– Вы дурак! Вы кретин! У вас куриные мозги!
Синичкин в изумлении открыл рот и даже хохотнул нервно.
– Беда с нашей мамкой! – прошептал он сыну, заслонившись от Анны Карловны ладонью. – Врача, может, вызвать?
– С ума сошел! – продолжала кричать жена, так что соседи сверху застучали по трубе. – Слышал бы эти бредни мой отец!
– Пожалей его, – вдруг сказал Семен и посмотрел на мать черными глазами.
– А… – осеклась Анна Карловна. – Что?!.
– Он не виноват.
– В чем не виноват?
– Ни в чем.
– А я его разве виню?
На этот раз осекся Семен. Он перевел недоуменный взгляд на отца.
– Женщины, – развел руками Володя.
– А ты кто такой?! – спросила Анна Карловна Семена.
В таких странных ситуациях женщина сначала может потеряться, а потом, словно кошка, встать на защиту семейства.
– Я твой сын, – ответил подросток.
– Чего?!! – в манере Анны Карловны говорить появилось что-то от хабалки. Она уставила руки в боки и откинула слегка голову назад. – Чей ты сын?!. А?!. Я тебя чего, рожала?..
– Нет. Ты родить не можешь.
Женщина застыла в немом вопросе.
– У тебя непроходимость труб, – пояснил Семен.
– Да ладно, – вступился за жену Синичкин. – Чего бедную женщину судить! У меня все равно семя мертвое!..
– У тебя семя живое.
– Как? – участковый посмотрел на жену. – Как же, Аня?..
Хабалка уступила место обыкновенной несчастной бабе, которая вдобавок залилась слезами.
– Да, – подтвердила Анна Карловна. – Да, обманула я тебя, Володечка. У меня трубы не в порядке!..
– А зачем же ты!..
– А что мне оставалось делать! Мне ребеночка хотелось!
– Сказала бы по-простому, а то – семя мертвое… Унизила… Я же не зверь какой…
– Боялась…
– Ну и не плачь! – Синичкин погладил жену по бедру. – Ну и не страшно!.. Я не обижаюсь больше…
– Правда?..
От проявленного к ней великодушия Анна Карловна еще пуще зашлась слезами, а потом с ненавистью взглянула на Семена.
– Черт!
– Неправда, – помотал головой подросток.
– Ну зачем ты так, Анечка, – расстроился участковый.
– А чего он?
– Чего? – не понял милиционер.
– Чего я? – поинтересовался и подросток. – Я – сын ваш. А дети всякие бывают. Больные и убогие, глупые и умные! Но я – не черт!
– Ты – убогий!
– Пусть так, – согласился Семен. – Я скоро уйду.
– Мы тебя не гоним, – пожалел сына Синичкин.
– Мне самому нужно.
– А-а, – вспомнил Володя. – Деревом становиться.
– Ага.
– Не могу мешать предназначению!.. Или подвигу?..
– Корням.
– Чего?
– Их росту, – пояснил подросток.
– А куда пойдешь?
– Найду куда встать. Места много, а Россия большая.
– Ну-ну.
– И когда в путь? – всхлипнула Анна Карловна.
Семен задумался, а потом ответил точно:
– Через пятьсот тридцать шесть секунд.
– Значит, через пять минут, – прикинул Синичкин.
– Через девять, – машинально поправила жена.
– А я хотел Жечку Жечкова пригласить, чтобы он тебя на камеру снял, как чудо природы! Хочешь славы?
– Слава – часть моего подвига. Так что не нужно Жечки!
– Ну смотри…
Все остальные восемь минут семейство промолчало, словно на похоронах. На девятой подросток встал, поправил отцовы брюки, застегнул рубашку на верхнюю пуговицу и поклонился родителям в ноги.
– Спасибо за то, что вырастили! Не держите зла! За этим прощайте!..
Он вышел в дверь, спустился на улицу и пошел по свежему снегу в сторону Ботанического сада. Там он прошел в ворота, причем билет у него не спросили, да и вслед не посмотрели.
Семен уверенно миновал несколько аллей и вошел в павильон экзотических деревьев. Разувшись, он встал возле японского дерева сакура и пустил из левой пятки нежный корешок…
К вечеру садовник Валерий Михайлович Каргин, шестидесяти семи лет от роду, пришел к сакуре с лейкой и обнаружил возле нее неподвижно стоящего молодого человека. Лицо юноши было покрыто густой черной порослью, а большие черные глаза были спокойны и притягивали к себе взор садовника.
– Ты кто? – поинтересовался старик.
– Я – дерево, – ответил Семен.
– Уже поздно. Шел бы ты домой, а то в милицию загремишь!
– Валерий Михайлович? Каргин?
– Да-а, – ответил служащий недоуменно.
– Если вам не трудно, будьте любезны полить мне под левую ногу.
– Эх, сынок, не знаю, забавляешься ты над старостью или умом тронулся, но в любом случае тебе бы к дому двигаться. Одиннадцатый час, однако!..
– У вас, Валерий Михайлович, под правой подмышкой большая папиллома. Ее удалять надо срочно, а то еще сорок дней – и переродится она в опухоль нехорошую. Сестре же своей передайте, что не радикулит ее мучает, а почки нездоровы. Пусть к врачу обратится, и облегчение будет!
Садовник Каргин стоял с открытым ртом, а потом вдруг встрепенулся:
– Куда, вы говорите, полить? Под какую ножку?
– Под левую, пожалуйста…
Михалыч согнулся над конечностью, завернул юноше брючину и обнаружил лодыжку, поросшую корой, причем такой крепкой, словно дубовой. Садовник сглотнул и полил ступню из лейки обильно, рискуя обделить сакуру.
– Спасибо, – поблагодарил Семен.
– Не за что, – отозвался Михалыч. – Нам воды не жаль. Может, удобреньице какое?
– Незачем.
– Ну не надо так не надо! Значит, удалять папиллому?
– Непременно.
– А сколько мне жить еще, знаете?
– Знаю.
– Скажете?
– А вам зачем?
– А Бог его знает!
– Вот пусть Бог и знает.
Михалыч потер затылок и хотел было спросить, можно ли привести к юноше сотрудников сада, но молодой человек его опередил:
– Ведите кого хотите! Я для этого и расту здесь.
Михалыч поклонился и убрался восвояси, так и забыв полить сакуру. Но даже если бы он и не забыл это сделать, японской поросли все равно предстояло погибнуть, так как новому растению требовалось много энергии, а чтобы добыть ее, корень из левой пятки произрастал крайне быстро и во все стороны, удушая чужеродные отростки…
На следующее утро Михалыч привел к юноше шестерых своих коллег, из которых только двое были мужчинами.
– Что вы хотите? – спросил Семен.
– Спросить они хотят! – спосредничал Михалыч.
– О чем?
– Давай, Евдокия! – скомандовал старик.
Евдокия была женщина лет пятидесяти, полная, без передних зубов. Она, не стесняясь, посмотрела на Семена и задала вопрос:
– В чем смысл жизни? – И хохотнула, словно радуясь каверзе.
– В том, чтобы радоваться своим делам, – произнес Семен бесстрастно. – В этом человеческая участь. В этом смысл.
– Странный смысл, – прошамкала Евдокия.
– Человеку никогда не удастся посмотреть, что будет после него, а потому истина – радоваться своим делам.
– Странный он какой-то! – оценила Евдокия.
– А ты его о здоровье спроси, – посоветовал Михалыч.
Евдокия было открыла рот, но Семен опередил ее и сказал, что жить женщине недолго, а потому пусть она подумает о душе и сходит окреститься в церковь.
