Вольфрам Флейшгауэр - Три минуты с реальностью
Она растерянно сложила документы обратно в конверт, выпрямилась, закрыла глаза и сделала несколько глубоких вдохов. Только ничего не предпринимать! Не сразу. Она заставляла себя ни о чем не думать, хотя в голове непрерывным потоком кружились мысли. «Спокойно, — сказала она себе. — Все в порядке». Но знала, что это не так. В горле стоял ком, грудь сдавило, снова схватило живот. Но она не поддавалась. «Дыши!» — приказала себе. Нужно совершить какой-то поступок. Только один, но правильный. И она точно знала, что надо сделать. Но для этого следует полностью владеть собой. Взять себя в руки. Немедленно. Как можно быстрее. Времени хватит. Отец не должен ни о чем догадаться по ее виду. А ведь он достаточно искушен и коварен и вполне способен заметить малейшее изменение в ее поведении. Хватит думать. Нужно действовать.
— Все в порядке? — спросил он, вернувшись.
Она улыбнулась, протянула конверты с документами и встала.
— Пойдем?
— Сколько у нас времени? — справилась она. Он посмотрел на часы.
— Сорок минут.
— Я хочу позвонить. Ты иди.
Он удивленно посмотрел на нее.
— Приятельнице, Линдсей, — объяснила она. — Хочу с ней попрощаться. Вчера я не застала ее дома. Это недолго.
Он сел на скамейку.
— Хорошо, я подожду.
Она огляделась в поисках телефонной будки.
— Телефоны там, около туалетов, — с готовностью подсказал он. — У тебя деньги остались?
— Да. До скорого.
Телефон она нашла довольно легко. После третьего гудка отозвался Пабло.
— Джульетта, привет, как дела?
— Хорошо. Линдсей дома?
— Она еще спит. Разбудить?
— Да, пожалуйста.
На это у него ушло почти пять минут. Джульетта слушала в трубке, как чирикают птички. Потом закрыла глаза и представила, что сидит у Пабло на кухне, глядя в сад, перед ней шезлонги и странные кусты с огромными листьями.
— Джульетта?
— Привет.
— Ты где?
— В аэропорту.
— Вот как? Я думала, ты улетела еще вчера!
— Нет. Désolée 154. Я все еще здесь, но осталось недолго.
— Я вовсе не это имела в виду. Я рада, что ты позвонила.
— Я хотела сказать… В среду вечером все было так странно.
— Забудь. Тебе лучше?
— Ты нашла кассету? — спросила Джульетта.
— Да.
— И что? Что он танцевал в Берлине? Ты выяснила?
Линдсей, помолчав немногу сказала:
— Песню.
— «Renaceré»?
— Да. «Renaceré». Это действительно ужасно. Бедная Нифес.
— Зачем он это делает?
— Понятия не имею.
Джульетта молчала. Линдсей почувствовала, что подругу гложут какие-то сомнения, и решила ее ободрить:
— Джульетта, думаю, ты все делаешь правильно.
— Линдсей, я хотела спросить тебя еще кое о чем.
— Давай.
— Что такое «ЭСМА»?
Пауза.
— Линдсей, я была там. Сначала на улице Ламбаре. а потом возле этих казарм.
— Mon Dieu, mais… 155
— Почему ты мне не сказала, что знаешь, о чем речь?
— Я? Да я понятия не имела. То, что ты говоришь, для меня новость. Ламбаре — название улицы? Никогда о такой не слышала.
— А «ЭСМА»? Ты ведь знаешь это название, правда?
Пауза.
— Линдсей, не молчи!
— Да. Конечно, знаю, черт побери. Каждый здесь знает что такое «ЭСМА».
— Почему же ты мне ничего не сказала?
Линдсей громко втянула носом воздух.
— Ну?
— Хочешь, чтобы я прочитала тебе лекцию по истории?
— А почему так агрессивно?
— Я не агрессивна. Вот представь себе, к примеру, что я приехала в Берлин, к тебе в гости, мы вместе едем в Польщу и случайно проезжаем мимо таблички, на которой написано «Освенцим», и я спрашиваю тебя: «Джульетта, а что такое „Освенцим“?» Что бы ты обо мне подумала?
— Освенцим? Но… я ничего не понимаю, — растерялась она. — Как это… что…
— Вот именно, — перебила ее Линдсей. — Ничего не понимаешь. Потому что ничего не знаешь об этой стране. Поезжай-ка лучше домой, Джульетта. Ты мне очень нравишься, правда. Но здесь тебе совершенно нечего делать…
Джульетта положила трубку и несколько секунд стояла не двигаясь, с закрытыми глазами. «Будь ты проклята, — сказала она себе, — ведешь себя как дура». Прошло не меньше минуты, прежде чем она сумела немного взять себя в руки, с мрачным лицом подошла к кассе, отдала монетку в одно песо и вернулась в зал вылетов.
27
Отец с недоумением наблюдал за ней, пока она шла к нему, однако ему хватило ума не спрашивать, чем она так подавлена.
— Выход четыре, это наверху, — сказал он, махнув рукой в нужном направлении.
Спросить его, чем он занимался в четверг? Они уже приближались к таможенному контролю, перед которым выстроилась длинная очередь. Наконец поставили сумки на движущуюся ленту, потом отец выложил ключи, мелочь и мобильный телефон в пластиковую корзину и благополучно миновал детектор металла.
Джульетта прошла за ним. Лицо у нее все еще пылало, взгляд был отсутствующий. Она забрала с ленты свои вещи и медленно двинулась в сторону паспортного контроля. Отец шел на несколько шагов впереди. Потом оглянулся, улыбнулся и остановился подождать. Заметив, что выражение ее лица не изменилось, приподнял брови, но, так ничего и не сказав, отвернулся.
Перед паспортным контролем людской поток замедлился. Поверх голов других пассажиров Джульетта бросила взгляд на пограничников, присматриваясь, как они работают: проверяют паспорта и проездные документы, потом ставят печать и делают знак рукой, разрешая проход. Стоит ей пройти паспортный контроль, и пути назад не будет. Она нервно кусала губы. Перед ними шесть человек. Вдруг в голову пришла мысль, от которой решимости поубавилось: театр. Если она не сядет сейчас в самолет, то потеряет место. Еще несколько шагов, и все будет в порядке. Завтра примерно в это же время она окажется в Берлине, а в понедельник — в тренировочном зале. «Вердиана» и «Щелкунчик». Директриса отпустила ее ровно на неделю. И она-то уж точно выполнит свой ультиматум. Если Джульетта не вернется к понедельнику, лучше ей вообще больше там не появляться.
Перед ними четверо. Она оглянулась: за таможенным контролем выход в зал. Почему ее не покидает чувство, что оттуда за ней наблюдают? Мужчина с бородой? Нет. Похоже, она и вправду близка к помешательству. Она снова посмотрела на отца. Но глаза ей не повиновались: скользили по его лицу, выхватывая какие-то мелочи — плохо выбритое пятно на подбородке, выпирающее адамово яблоко, некрасивые губы, угловатую нижнюю челюсть с покрасневшими точками воспаленной кожи. Он явно чем-то озабочен. Опять эта невыносимая для нее смесь самодовольства, самоуверенности и контроля. Она с трудом заставляла себя смотреть на него. Двенадцать часов сидеть в самолете с ним рядом? Немыслимо.
Осталось двое. Джульетта снова обернулась. Бородатого не видно. Она сделала шаг вперед и успела заметить, как пограничник проштамповал документы пассажира, стоявшего перед отцом. Очередь отца. Вот он положил документы на стойку и сделал шаг назад. Как официально ведет себя! Будто солдат. Служащий пролистал паспорт в поисках въездного штампа. Похоже, что-то его насторожило, он произнес несколько слов по-испански. Отец покачал головой и сказал:
— Sorry?
Джульетта вдруг обратилась к нему:
— Папа, подержи, пожалуйста, мою сумку, одну минутку.
Пограничник повторил свой вопрос по-испански.
Дальше все происходило очень быстро. Отец хотел повернуться к ней, но пограничник своим вопросом остановил его, требуя внимания.
— English, please, no Spanish 156, — нервно ответил он, машинально принимая сумку из рук Джульетты. — Что случилось?
— Мне нужно в туалет, — сказала она. — Сейчас вернусь.
— When did you arrive? 157 — спрашивал пограничник, когда Джульетта медленно развернулась и пошла в направлении туалетов.
— What? 158 — переспросил отец, переводя недоумевающий взгляд с Джульетты на пограничника и обратно.
— Ah, why, Thursday 159.
— On business? 160 — успела она еще услышать, прежде чем отошла достаточно далеко.
Отец растерянно смотрел ей вслед. Она сделала ему знак, что скоро вернется, и быстро миновала таможенный контроль. Сердце стучало прямо в горле. Что она делает? Если не улетит этим самолетом, все будет кончено. Еще раз оглянулась на паспортный контроль. Отец по-прежнему разговаривал с пограничником. Показывал ему что-то в своем паспорте. Неужели у него проблемы? Вряд ли. Иначе бы его не впустили в страну. Нужно решаться. Сейчас. Ехать назад в город? Или все-таки нет? Линдсей должна помочь. Чемодан улетел, скоро он будет в Европе, сумочка — у отца. У нее только паспорт, билет на пропущенный самолет, кредитная карточка матери и одежда, которая на ней. Назад в этот ужасный город? Из-за него?
Отец все еще стоял у окошка паспортного контроля. Сейчас пограничник поставит штамп, и будет считаться, что он покинул страну. Даже если он захочет, никто не позволит ему вернуться. Одна проблема, таким образом, разрешится. Джульетта свернула в сторону выхода, стараясь, чтобы отец не мог ее видеть. Пограничник сделал нетерпеливый жест: следующий. Отец все еще медлил, сердито морща лоб и растерянно озираясь по сторонам. Но ему все-таки пришлось освободить место. Следующие пассажиры буквально оттеснили его за стойку паспортного контроля. Джульетта беспомощно смотрела в потолок. И что ей теперь делать?
