Сью Таунсенд - Женщина, которая легла в постель на год
– Ее похоронная страховка не покрывала стоимости орехового гроба, - ответил Брайан.
Похожий на барсука в стихаре преподобный сочным голосом произнес:
– Мы собрались здесь этим дождливым и ветреным утром, чтобы проводить в последний путь сестру нашу, Риту Коддингтон.
Раздались сердитое бормотание и сдавленный смех – паства заметила ошибку, – но священник отрешенно продолжил:
– Рита родилась в 1939 году в семье Эдварда и Айви Коддингтонов. Роды проходили тяжело, и акушерке пришлось воспользоваться щипцами, поэтому голова Риты так и осталась немного продолговатой. В школе из-за этого ее дразнили, но…
Руби встала и перебила прощальное слово:
– Простите, но все, что вы сейчас сказали – полная чушь. Женщина в этой картонной коробке — Ивонн Бобер, ее родителей звали Артур и Перл, и у нее была абсолютно нормальная голова.
Священник покопался в записях на аналое и наконец понял, что спутал заметки об Ивонн Бобер с теми, которые подготовил к следующему отпеванию. Он снова обратился к пастве:
– Я располагаю только теми сведениями, что мне дали. Прежде чем продолжить, могу ли я уточнить кое-какие моменты? Во-первых, гимны. Вы заказывали «О всех созданиях прекрасных и разумных»?
– Да, – кивнул Брайан.
– И «Вперед, христово воинство»?
Брайан снова кивнул.
– А из популярной музыки: «Желтая субмарина» «Битлз» и «Сыромятная кожа» Фрэнки Лэйна?
– Да, – буркнул Брайан.
– До замужества покойная работала на производстве перфокарт?
Еще один утвердительный кивок Брайана.
Брианна громко вмешалась:
– Послушайте, может, наконец начнем?
– Надгробную речь произнесет внук Ивонн, Брайан-младший, – возвестил преподобный.
Те, кто знал Брайана-младшего, с опаской смотрели, как он идет к аналою.
– О, Иисусе сладчайший, не-е-ет, – несдержанно простонал Александр.
Надгробная речь Брайана-младшего была его первым официальным публичным выступлением. Он положил хорошее начало, списав его с вебсайта под названием «надгробные речи точка ком». Исчерпав шпаргалку, принялся импровизировать, решив рассказать о детских воспоминаниях близнецов о бабушке.
– Она была кошмарной чистюлей и, когда мы оставались у нее ночевать, брала моего мишку и обезьянку Брианны и прокручивала их в стиральной машине, чтобы утром они встречали нас свежими и чистыми. – Брайан-младший оглядел церковь: резные колонны, знаки и символы, которые он не мог расшифровать. Снаружи было пасмурно, но витражи сверкали, отчего знакомые библейские силуэты оживали в стекле. – Она унесла с собой запах мишки.
С первого ряда Брианна добавила:
– И обезьянки.
Брайан-младший вытер глаза рукавом пиджака и продолжил:
– Знаю, некоторых из вас беспокоит очевидная хлипкость бабушкиного гроба, и поэтому я добавлю про цикл разложения человеческого тела. Учитывая бабулин рост и примерный вес и принимая во внимание климат и температуру, нетрудно высчитать, что ее гроб и тело продержатся примерно…
– Спасибо, Брайан-младший! – перебил оратора Брайан. – Иди сюда, сынок.
Священник быстро занял место за аналоем и, прежде чем Брайан-младший уселся в первом ряду, дал знак органисту играть первый гимн «Мы пашем и мы сеем».
Стэнли и Руби охотно запели – ни ему, ни ей не требовался сборник гимнов.
Руби покосилась в сторону Стэнли и подумала: «Удивительно, к чему только человек не привыкнет, если дать ему довольно времени».
* * *
Ева наслаждалась роскошью тишины в доме. Дождь прекратился, и по свету на белых стенах она догадалась, что время близится к одиннадцать утра.
Снаружи было тихо. Ливень загнал большую часть толпы под крыши.
Она подумала об Ивонн, которую двадцать пять лет видела как минимум дважды в неделю, и принялась перебирать воспоминания.
Ивонн на пляже вытряхивает на ветру песок из полотенец.
Ивонн с детской рыболовной сетью пытается ловить с близнецами головастиков.
Ивонн в постели плачет от вызванной артритом боли.
Ивонн задыхается от смеха во время комедийного шоу эксцентричного Нормана Уиздома.
Ивонн клацает зубами во время воскресного ужина.
Ивонн спорит с Брайаном о креационизме.
Ивонн роняет сигаретный пепел в рагу, которое собиралась нести на стол.
Ивонн в ужасе в ресторане во Франции, обнаружив, что стейк-тартар представляет собой кусок сырого мяса.
Ева с удивлением осознала, что действительно скорбит о смерти свекрови.
* * *
В церкви же священник, пытающийся держаться свежих течений, вместе с паствой пел «Желтую субмарину».
Когда песня наконец закончилась, он глубокомысленно изрек:
– Знаете, жизнь похожа на банан. Плод внутри, но кожура зеленая, и приходится оставить его дозреть… – Пастырь помолчал. – Но иногда вы забываете о банане надолго, а когда вспоминаете, кожура уже почернела, и что же будет представлять собой когда-то лакомый фрукт, если его теперь очистить?
Из первого ряда Брайан-младший подхватил:
– Из банана выделился этилен, который в итоге окислился и разложился на газообразные компоненты эквивалентной массы.
– Спасибо за дополнение, – кивнул преподобный и продолжил: – Да, в конце концов тело Ивонн превратится в прах, но ее душа обретет вечную жизнь в царстве Божьем и навсегда останется в вашей памяти.
Брайан-младший засмеялся.
Священник попросил паству снова встать на колени, пока он зачитает строки о воскрешении из Библии короля Якова. Стоять осталась только Руби, которая указала на свои ноги, одними губами произнесла: «Колени не гнутся!» и покачала головой.
Закончив декламацию, преподобный оглядел собравшихся. Скорбящие переминались с ноги на ногу, поглядывали на часы и зевали. По-видимому, пришло время благодарностей и прощания и, кашлянув, он повернулся к гробу и возгласил:
– Давайте же вверим Ивонн Примроуз Бобер милосердию Господа, нашего Создателя и Спасителя.
Брайан-младший громко сказал:
– Создателя? Мне так не кажется, – и добавил, словно находился на семинаре: – Изменчивость плюс дифференцированное размножение плюс наследственность равно естественный отбор. Дарвин-Бог, один-ноль в пользу Дарвина.
Преподобный посмотрел на юного выскочку с мыслью: «Бедный парень, синдром Туретта[32] – тяжкий недуг».
«Когда же это закончится? – думал Александр. – Когда же эта ужасная, бестолковая церемония подойдет к концу?»
На последних похоронах, где он присутствовал, вдохновенно пел церковный хор, играли на барабанах и танцевали. Люди качали бедрами и поднимали руки над головами, словно радуясь, что усопший вскоре очутится в объятиях Иисуса.
Когда преподобный произнес слова: «Вверяем Ивонн милосердию твоему, Господи, во имя Отца и Сына, который умер и воскрес и царствует вместе с Тобой отныне и вовеки веков», собравшиеся дружно выдохнули «Аминь», единодушные в искренней благодарности, что церемония наконец завершилась.
Четверо похоронных рабочих торжественно прошли к алтарю, подняли экологически чистый гроб на плечи, под аккомпанемент «Сыромятной кожи» вышли из церкви и направились к небрежно вырытой свежей могиле.
Скорбящие потянулись следом.
Брайан тихо подпевал Фрэнки Лэйну, щелкал воображаемым кнутом и представлял, как гонит бегущий скот по прериям Техаса.
Когда картонный гроб поставили у могилы, к похоронной процессии присоединилась горстка почитателей Ангела с Боулинг-Грин-роуд. Во главе новоприбывших шагали Сэнди Лейк и ее новый друг, анархист Уильям Уэйнрайт.
Сэнди несла единственную лилию, купленную в магазине мистера Бартхи. Тот не хотел потрошить готовый букет из шести цветков, но Сэнди проявила упорство, и продавец в итоге сдался, а позже сказал жене, что во время торга думал закрыть лавочку и начать новое дело в какой-нибудь сфере, где не придется взаимодействовать с людьми.
Жена проворчала: «Ха! Значит, теперь будешь играться с роботами? Пойдешь обратно в университет получишь степень по кибернетике и следующую – по робототехнике? К тому времени тебе уже стукнет семьдесят, жирный дурак! А я умру от голода, и наши дети будут мести улицы!»
Поедая рис быстрого приготовления, мистер Бартхи пылко раскаивался, что разоткровенничался с женой. День для него и так выдался нерадостным. Миссис Ивонн Бобер была хорошей клиенткой и интересной собеседницей, в отличие от своего зануды-сына.
Также он скучал по миссис Еве Бобер. Раньше он ящиками скупал консервированный томатный суп «Хайнц» в мелкооптовом магазине специально для нее. Ева каждый день съедала банку такого супа на обед. Больше никто в семье Боберов его не любил, у каждого были собственные пищевые пристрастия.
