Юрий Поляков - Гипсовый трубач, или конец фильма
«…Они вышли на улицу. Ольга играла на аккордеоне. Потом ударили склянки, жестянки, бутылки, палки - это вырвался вперед самодеятельный оркестр, и грянула песня.
Летчики-пилоты! Бомбы-пулеметы!Вот и улетели в дальний путь.Вы когда вернетесь?Мы не знаем, скоро ли,Только возвращайтесь… хоть когда-нибудь…
Они шли по зеленым улицам, обрастая все новыми и новыми провожающими. Сначала посторонние люди не понимали: почему шум, гром, визг? О чем и к чему песня?
Но разобравшись, они улыбались и кто про себя, а кто и вслух желали Георгию счастливого пути…»
Однако никто даже не догадывался, даже помыслить не мог, о чем на самом деле дядя и племянник говорили в ночь перед отправкой. А говорили они об очень важных вещах. Георгий, не ведая, вернется ли с войны живым, решил открыть Тимуру страшную семейную тайну.
– Запомни, мой мальчик, ты не внук казанского старьевщика. Нет! Мы никакие не Гараевы, мы Гиреевы!
– Не может быть!
– Да, да, мы прямые потомки владык Крыма ханов Гиреев, из ветви Чабан-Гиреев, чей славный род после присоединения полуострова к России верой и правдой служил Белому Царю. После революции, лишившись всего, нам пришлось, чтобы уцелеть, скрыть происхождение и даже слегка изменить фамилию. И ты родился уже Гараевым. Но мы дали тебе имя великого воина Тимура! Пойми, мы - соль Великой империи! Если удастся вернуть трон Романовым, мы вернем наши земли, наши имения, наше положение, снова станем аристократией…
– Что же для этого нужно? - прошептал, пораженный таким внезапным поворотом судьбы, юный Гиреевич, закрывая ладонью красную звезду, вышитую на рубашке.
– Убить Сталина! Совдепия держится исключительно на силе и воле этого хитрого деспота. Умрет Сталин - умрет большевизм. Измученные народы России под колокольный звон сами внесут Романовых в Кремль. Я попробую объединить здоровые монархические силы в Красной армии. Это очень опасно, но бездействовать нельзя: капля крови точит камень деспотизма. А ты расти и думай!
– О чем, дядя?
– Как убить Сталина!
– Я клянусь, дядя! - мальчик бросился на шею Георгию, не зная, что снова встретится с ним лишь через двадцать лет.
…Однако накануне такой же, судьболомный, разговор произошел не только у него. Тот, кто читал повесть Гайдара или хотя бы видел одноименный кинофильм, конечно, помнит, как Тимур на мотоцикле мчал по ночной Москве девочку Женю на встречу с ее отцом-командиром, на бронепоезде проезжавшим через столицу в действующую армию.
«…Время подходило к трем ночи. Полковник Александров сидел у стола, на котором стоял остывший чайник и лежали обрезки колбасы, сыра и булки.
– Через полчаса я уеду, - сказал он Ольге. - Жаль, что так и не пришлось мне повидать Женьку…
Вдруг наружная дверь хлопнула. Раздвинулась портьера, появилась Женя… Лоб ее был забрызган грязью, помятое платье в пятнах… Отец взял Женю на руки, сел на диван, посадил ее себе на колени. Он заглянул ей в лицо и вытер ладонью ее запачканный лоб.
– Да, хорошо! Ты молодец человек, Женя!
– Но ты вся в грязи, лицо черное! Как ты сюда попала? - спросила Ольга.
Женя показала ей на портьеру, и Ольга увидела Тимура… У него было влажное, усталое лицо честно выполнившего свой долг рабочего человека…»
Полковник Александров тепло поблагодарил юношу за своевременную доставку Жени и попросил, извинившись, оставить его наедине с дочерьми.
– Дорогие Оля и Женя, - сказал он. - Я знаю, срочный вызов в часть - это, возможно, хитрая уловка НКВД, и в поезде меня арестуют…
– За что?! - в ужасе вскричали дочери.
– Для этого я должен рассказать вам правду. Я не сын водопроводчика, как вы думали. Я в прошлом белый офицер, корниловец, участник Ледяного похода, командовал конными разведчиками лейб-гвардии Волынского полка. Я честно сражался под трехцветным стягом за то, чтобы вся власть в России перешла к Учредительному собранию. Но мы проиграли. В Крыму я чудом вырвался из кровавых лап садистки Розалии Землячки и мадьярского выродка Белы Куна, а потом большевики предложили нам, уцелевшим офицерам, перейти к ним на службу и стать военспецами. Только что родилась ты, Оля, надо было кормить семью, и я согласился. Служить мне пришлось сначала под началом Троцкого, а потом Тухачевского. Оба, конечно, те еще мерзавцы, но выбирать не приходилось. Когда раскрыли заговор маршалов против Сталина, я воевал в Испании. Это меня и спасло, хотя я был в списках заговорщиков. Но теперь пришла моя очередь… Коба ничего не забывает и никого не прощает. Не волнуйтесь, живым я не дамся! Вы, мои девочки, не станете ЧСВН - членами семьи врага народа.
– Папа, но почему ты встал на путь борьбы с Советской властью? - сквозь слезы удивилась старшая, Оля. - Ведь все у нас было так славно! Мы ни в чем не нуждались. Мы пели хорошие песни, учились, боролись…
– Поймите, доченьки! За глянцевой вывеской страны, где так вольно дышит человек, на самом деле скрывается преисподняя, где вместо сатаны правит бал усатый кремлевский горец с широкой грудью осетина! Он уже перемолол в ГУЛАГе жерновами пролетарской диктатуры несколько миллионов ни в чем не повинных людей…»
– 100 миллионов! - поправила сэросиха красным карандашом.
– 100 миллионов никак невозможно! - робко возразил Кокотов.
– Почему?
– Ну как же! Перед революцией население Российской империи было 150 миллионов. Польша, Финляндия, Прибалтика отделились. Это миллионов двадцать. Столько же исчезли в результате гражданской войны, голода, эпидемий, эмиграции. Потом двадцать миллионов погибли в Великой Отечественной войне…
– Тридцать! - поправила грант-дама таким тоном, словно речь шла об овцах.
– Хорошо - пусть тридцать. Тридцать, двадцать и двадцать - получается семьдесят. Если к ним прибавить еще ваши сто миллионов и вычесть все это из 150 миллионов, то получается: минус 20 миллионов. Даже если учесть высокую рождаемость тех лет, у нас в лучшем случае выйдет «ноль»!
– Ноль чего? - удивилась она.
– Населения. Никого. Пустая земля.
– Минуточку. Андрей Львович! Вы собираетесь писать художественное сочинение или статистическое? - подозрительно спросила грант-дама.
– Разумеется, художественное!
– Тогда посидите здесь!
Она встала и, по-балетному выворачивая мыски, скрылась за большой полированной дверью, рядом с которой была прикреплена золотая табличка:
Борис Леонидович Альбинин (Альбатросов),
Председатель Российского отделения «Фонда Сэроса».
Альбатросов, кстати, был видным писателем, обласканным советской властью. Его шеститомное собрание сочинений пылилось во всех книжных магазинах, а пятикомнатная квартира на Неглинной поражала своими размерами даже заезжих прогрессивных западных литераторов. И вот к какому-то славному юбилею ему за неутомимую литературную и общественную деятельность полагался орден Ленина. И все уже было решено, как вдруг его сынок, редкий дебил и студент Института международных отношений, попался на спекуляции валютой. От тюрьмы отец его, разумеется, избавил, сбегав на поклон в ЦК и напомнив о том, как по просьбе руководящих товарищей бодал Солженицына. Альбатросова пожалели (у самих росли те еще обалдуи), но решили все-таки немножко прижучить за существенные недостатки в деле воспитания подрастающего поколения. В последний момент орден Ленина ему заменили на Трудовое Красное Знамя, каковое у него уже имелось в количестве двух штук. И все бы ничего, но его одногодок, тоже писатель и, можно сказать, литературный супостат, из рук Брежнева в те дни получил именно орден Ленина. Такого унижения Альбатросов не стерпел:
– Позор! В какой стране мы живем? - кричал он жене, плотно притворив дверь спальни и выдернув из розетки телефон. - Даже изверг Сталин говорил: «Сын за отца не отвечает!» А они? Ну, как жить в этой стране? Ненавижу!
Ночью ему приснились две аптеки в Харькове, отобранные в 1925-м году, несмотря на то, что его отец, провизор, снабжал большевиков кое-какими химикалиями (не бесплатно, конечно!) для изготовления метательных снарядов. На следующий день Альбатросов, всегда сочинявший свои книги с утра пораньше, встал с постели небывало поздно, зато убежденным антикоммунистом, о чем благоразумно помалкивал до девяносто первого года. Узнав о крахе ГКЧП и победе демократии, он собрал пресс-конференцию и на глазах потрясенных западных журналистов сжег свой партбилет. Эта картинка обошла все мировые агентства, а «Вашингтон пост» напечатала статью под названием «Альбатрос новой русской революции». И нет ничего удивительного, что знаменитый финансист Сэрос позвонил ему через месяц и предложил возглавить российское отделение своего фонда, назвав при этом такой оклад жалованья, что писателю пришлось вызывать «неотложку»…
