Андрей Геласимов - Год обмана
В машине он без конца повторял, что Павел Петрович его за это убьет. Когда мне надоело его слушать, я сказал, что дам ему пятьсот долларов. Он сказал – а они у тебя есть? Я сказал – смотри, и он начал присвистывать. А я ему сказал – смотри на дорогу. А то мы убьемся с тобой. Тогда он сказал – нет, теперь не убьемся. Доедем по-царски. И больше не повторял «ну, обязательно». Просто свистел всю дорогу. А мне было уже наплевать.
Когда я поднялся на крыльцо, Марина стояла на веранде. Она смотрела на меня через стекло и ничего не говорила. И я смотрел на нее. Мы оба стояли, и я никак не мог открыть дверь. Не мог протянуть руку. Смотрел на Марину и не мог толкнуть дверь. А она смотрела на меня с этой веранды. И потом охранник сказал – ну что, может, я поехал? Я ему сказал – да. Но он продолжал стоять сзади, а я не мог открыть дверь. И тогда он сказал – ты мне еще сотню обещал за разговор у вас дома. Я дал ему сто долларов, и он сказал – я пошел. А Марина стояла на веранде и смотрела на нас. Как мы разговариваем у нее на крыльце. С этим охранником.
Потом она подошла к двери и потянула за ручку. Я ей сказал – привет. Она мне сказала – здравствуй. Я говорю – вот я тебя и нашел. А она говорит – да, точно.
17 января.
Не смог вчера дописать. Вообще не знаю – зачем я это пишу. Просто пишу. Как будто от этого становится легче. Или не становится? Я не знаю.
Вот. И мы так стояли у нее на веранде, а потом она мне сказала – проходи в дом. Я рада, что ты приехал. Я говорю – я тоже. Она говорит – проходи. Я говорю – спасибо. А Мишка где? И вдруг испугался. Я подумал, что она может подумать, что я про Воробьева спрашиваю. А я спрашивал не про него. Но она сказала – с ним все в порядке. Он у себя в комнате играет. И я сказал – а.
Потом мы сидели на кухне. Молча. То есть, я сидел, а она готовила завтрак. Чистила картошку. Я на нее смотрел. А потом во дворе зашумела машина, и я подумал – кто это? А Марина стала чистить картошку еще быстрей. Дверь открылась, и вошел Воробьев.
Я сказал – привет. А он ничего не сказал и просто смотрел на Марину. Марина перестала чистить картошку. Я сказал – вот, я наконец Марину нашел. Она оказывается на даче живет. А Воробьев стоит у двери и молчит. Мы, наверное, минуту вот так молчали. А потом Марина говорит – надо же, Миша, а ты какими судьбами? И смотрит на него. Он говорит – да так, мимо проезжал. Она мне говорит – Михаил время от времени к нам заходит. Редко. Когда у него время есть. И потом к нему повернулась – как у тебя дела, Михаил? А Воробьев смотрит на нее и ничего не говорит. Потом достал из сумки какой-то сверток и сказал – я вот из-за чего к вам заехал. Специально пораньше встал. Она говорит – ой, как интересно. А что у тебя там? Он говорит – платье. Она говорит – а какое платье? Он говорит – черное. Помнишь, в Италии летом купили? Я хотел тебе его на Новый Год привезти, но забыл. Дел много было. Теперь специально решил приехать. Бери. Оно твое. Марина говорит – я не могу его взять. Оно дорогое. А он смотрит на нее и говорит – нет, ты возьми. Я что, зря в такую рань поднимался? И тут на кухню прибежал маленький Мишка. А Марина сразу ему говорит – иди-ка сюда. Я должна тебе ногти подстричь. Он говорит – не хочу. А она говорит – иди сюда, кому я сказала? А мы с Воробьевым смотрим на них. Она взяла ножницы и стала стричь ему ногти. И мы все молчим. Маленький Мишка смотрел на нее, смотрел, а потом начал морщиться. Она говорит – ты чего? Он говорит – мне больно. Она говорит – не ври. И очень сильно его руку к себе подтянула. Даже вывернула. Ему тяжело так стоять, поэтому он начал тянуться к ней и вставать на носочки. А она режет ему ногти и молчит. У него на глазах слезы, но он боится ее, поэтому старается изо всех сил не заплакать. А она, видимо, очень глубоко стрижет. Но он терпит. Только плачет уже. Но старается, чтобы было негромко. И свободной рукой лицо вытирает. Тогда Воробьев говорит – ты что, дура, что ли? Отвяжись от него. Я же тебе сказал – я случайно сюда заехал. Отпусти пацана. Я больше не буду сюда приезжать.
И вышел.
Она уронила ножницы на пол и стала смотреть в окно. Тогда я сказал – мне тоже пора.
А Мишка стоял рядом с ней и плакал.
Когда я вышел на крыльцо, Воробьев во дворе пинал папин Мерседес. Скаты проверяю – сказал он мне. Но пинал не только по скатам. Везде пинал. И по дверцам тоже. И по радиатору. Ну что, говорит, хочешь, я тебя домой отвезу? А то охрана твоя тебя, видно, бросила. Я говорю – я на электричке. Где тут она? А он говорит – не понтуйся. Садись в машину.
Я сел, а он говорит – ты лучше пристегнись. Быстро поедем. Не дай Бог, еще стукнешься. Я говорю – ты что, куда-то торопишься? А он говорит – не то слово.
Мы выехали на проселок, и он нажал полный газ. Я до этого так быстро никогда не ездил. Только на компьютере. Но ему, видимо, было все равно. Нагнулся чуть-чуть вперед и, не отрываясь, на дорогу смотрит. А сбоку деревья как бешенные летят.
Я говорю – может, потише поедем? А он говорит – что? Я говорю – разобьемся. Он смотрит на меня и еще сильнее нажимает на газ. Я думаю – не надо с ним говорить. Пусть лучше смотрит на дорогу. А то он голову ко мне повернул и обратно ее разворачивать как будто не собирается. Я говорю – чего ты на меня уставился? Он говорит – ничего. Я говорю – ты вперед смотри. А то мы убьемся. Он улыбнулся и ударил по тормозам. Машину закрутило как щепку. А он все смотрит на меня. Мы крутимся посреди дороги, а он смотрит.
Наконец остановились. Кругом тишина. Лес в снегу. И мы стоим поперек дороги.
Я говорю – ну и что? Он говорит – ничего. Остановились просто.
Потом смотрит куда-то вбок и говорит – все-таки твоя охрана тебя не бросила. Павел Петрович им по уму болты закрутил. Я туда посмотрел и говорю – это не наша машина. Я приехал совсем на другой. Тогда он говорит – да? Надо же, как интересно. Это кто у нас тут зимой в дачном поселке кроме нас с тобой ездит?
И косточки у него на пальцах слегка побелели. Руль под ними скрипнул чуть-чуть.
Потом включил скорость и медленно поехал вперед. А сам очень внимательно в зеркальце смотрит. Ждет, когда этот джип подъедет поближе. Потом что-то, видимо, разглядел и очень обрадовался. Говорит – ну, надо же, как повезло. Надо же было появиться так вовремя. Просто молодцы. Ну, давайте, ребята. Сейчас разберемся со всеми проблемами. Раз и навсегда. Одним махом.
И снова дал полный газ.
Я говорю – а кто это? Он говорит – не бойся, Серега. Сейчас все узнаешь. Надо же как повезло.
Джип тоже начал набирать скорость и понемногу приближаться к нам. Воробьев выехал на шоссе, и спидометр показал 120 километров. Я говорю ему – не отстают. А он смеется и говорит – эти не отстанут, Серега. И это очень даже хорошо. Хорошо, что они не отстанут. Именно они мне были сегодня нужны. Просто пою от счастья.
На спидометре было уже 130.
Наконец он свернул на какую-то боковую дорогу и сказал – ну, вот сейчас. Давай, приготовься.
Я уперся ногами в пол и схватился за ручку.
Воробьев говорит – видишь, сколько памятников вдоль дороги мелькает? Здесь каждый год кто-нибудь бьется. Сразу насмерть. Дорога прямая. А лес, видишь, какой. Чуть-чуть понесло – и конец. Скорость-то бешенная. Ну, держись. Сейчас одним памятником будет больше.
Он резко ударил по тормозам и развернул машину поперек дороги. Джип приближался с его стороны. Я подумал, что, когда они в нас врежутся, до меня, может, и не достанет. Но Воробьева должно было размазать по всей машине.
Он открыл дверцу, вынул из кармана пистолет и выстрелил два раза в сторону джипа. Не выходя из машины.
Сначала ничего не произошло, и джип продолжал лететь в нашу сторону. Но потом он немного вильнул, покачнулся, и его начало заносить на деревья. Огромные прямые сосны. Толстые как колонны. Те, кто сидел в джипе, видимо, пытались выровнять его, но у них ничего не получалось. Дорога была скользкая. Через секунду их прижало к линии леса и начало бить о небольшие кусты. Джип стал вертеться из стороны в сторону и наконец ударился прямо лбом. Машина остановилась как вкопанная. Еще через секунду под ней проскочила искра, и вокруг нее загудело пламя.
Воробьев закрыл дверцу и сказал – пристегиваться надо было, придурки. Как они меня, блин, достали.
Я смотрю на него и говорю – надо их оттуда вытаскивать. А он говорит – бесполезно. Бензобак лопнул. Соляра уже горит. Сейчас взорвется.
Я выскочил из машины и побежал к джипу.
Воробьев крикнул – ложись, дурак. И джип подбросило в воздух.
Я стою рядом с ними – а доставать уже нечего. Воробьев подошел и говорит – это Киря. Я его куртку узнал. Хорошая куртка. Жалко, что вся сгорела. Ладно, валить отсюда пора. Скоро менты подъедут. На этих уродах наверняка оружия до фига. Я говорю – ты их убил. Он говорит – они сами себя убили. Валим. Иди, садись в машину скорей.
Когда отъехали, я ему говорю – это они твой джип взорвали? Он улыбается и говорит – не мой, а твоего папы. Я говорю – все равно. Он говорит – нет, теперь уже не все равно. Я говорю – они? Он смотрит на меня и говорит – что, правду узнать хочешь? Я говорю – хочу. Он говорит – ну, слушай. И рассказал мне, что они приезжали за ним еще в Новый Год, но он договорился, что они уедут, а он потом придет к ним сам. Второго числа. Но он не пришел. И тогда они поставили ему бомбу.
