М. Стедман - Свет в океане
— Ах, какие мы смелые и правдивые и как сладко поем, лишь бы только не отправиться на виселицу! — издевательски произнес Спрэгг. — Но со мной этот номер не пройдет! И отвертеться от убийства тебе не удастся!
Спокойствие Тома выводило сержанта из себя.
— Мне доводилось сталкиваться с такими, как ты. Ох уж эти «герои» войны! Они возвращались и думали, что их будут носить на руках до конца жизни. И смотрели на тех, кто не служил, как на людей второго сорта! Но война кончилась! И видит Бог, сколько подобных «героев» съехали с катушек! Но выжить на войне и жить в цивилизованном обществе — это разные вещи! И тебе это с рук не сойдет!
— К войне это не имеет никакого отношения.
— Кто-то должен стоять на страже справедливости, и я обещаю, что добьюсь ее!
— Подумайте сами, сержант! Какой в этом смысл? Я же мог все отрицать! Я мог заявить, что Фрэнка Ронфельдта вообще не было на ялике, и что тогда? Вы бы в жизни о нем не узнали! Я сказал правду потому, что его жена должна знать, что случилось, и потому, что он заслуживал достойного погребения.
— А может, ты сказал не все потому, что хотел успокоить свою совесть и отделаться легким наказанием.
— Я спрашиваю: какой в этом смысл?
Сержант смерил его холодным взглядом.
— Тут говорится, что при захвате пулеметного гнезда ты убил семь человек. На такое способен только человек, склонный к насилию. Или жестокий убийца. Твой героизм может обернуться виселицей, — сказал Спрэгг, собирая бумаги. — Трудно быть героем, болтаясь в петле.
Закрыв папку, он позвал Гарри Гарстоуна и велел отвести заключенного в камеру.
Глава 31
После инцидента в галантерейном магазине Ханна старалась не выходить из дома, а Грейс окончательно замкнулась в себе, и все попытки матери вывести ее из оцепенения оканчивались неудачей.
— Я хочу домой. Я хочу к маме, — постоянно повторяла она жалобным голосом.
— Грейс, родная, твоя мама — это я. Я понимаю, что ты совсем запуталась. — Ханна нежно провела пальцем по ее подбородку. — И я очень тебя люблю с самого первого дня, как только ты появилась на свет. И все время ждала, когда ты вернешься. Придет день, и ты обязательно во всем разберешься. Обещаю.
— Я хочу к папе! — обреченно сказала девочка, отворачиваясь.
— Папа не может с нами быть, но он очень тебя любил. Очень-очень! — Перед глазами Ханны всплыла картина, с каким трепетом Фрэнк держал на руках малышку. Девочка смотрела на Ханну с непониманием, иногда со злостью, но в конце концов на ее лице появлялось выражение безысходности.
На следующей неделе Гвен возвращалась домой от портнихи и — в который уже раз! — прокручивала в голове душераздирающую сцену, разыгравшуюся в магазине. Она очень переживала за племянницу: видеть, как она страдает, было просто невыносимо! И стоять в стороне и молча наблюдать за происходящим Гвен больше не могла.
Дойдя до конца парка, где начинались кусты, она заметила женщину, которая сидела на скамейке, устремив в пустоту невидящий взгляд. Сначала Гвен обратила внимание на красивый цвет ее зеленого платья и только потом сообразила, что это была не кто иная, как Изабель Шербурн. Она невольно ускорила шаг, но ее страхи быть узнанной оказались напрасными: Изабель была так погружена в себя, что не замечала ничего вокруг. В следующие два дня эта картина повторилась: Изабель сидела на прежнем месте с тем же отсутствующим видом.
Вполне возможно, решение созрело у Гвен еще до того, как Грейс вырвала все страницы из книги сказок. Ханна отругала ее, а потом в слезах стала собирать разбросанные страницы первой и единственной книги, купленной Фрэнком для дочери, — сказки братьев Гримм на немецком с изумительными акварельными иллюстрациями.
— Что ты сделала с книгой папы? Милая, разве так можно?
Девочка отреагировала тем, что забилась под кровать и свернулась там калачиком, чтобы никто не мог ее оттуда вытащить.
— У нас так мало вещей, оставшихся после Фрэнка… — снова всхлипнула Ханна, глядя на разорванные страницы в руках.
— Я знаю, Ханни, знаю. А вот Грейс нет! Она же не специально! — Гвен положила руку сестре на плечо. — Вот что, пойди-ка приляг, а мы с Грейс прогуляемся.
— Она должна привыкать к дому.
— Мы проведаем папу. Он будет рад, да и ей свежий воздух не повредит.
— Лучше не стоит. Я не хочу…
— Ну же, Ханна! Тебе надо отдохнуть!
— Хорошо, — вздохнула она. — Но только туда и обратно.
Как только они оказались на улице, Гвен вручила племяннице леденец на палочке.
— Ты же хочешь конфетку, верно, Люси?
— Да, — ответила девочка и удивленно склонила голову набок, услышав, как к ней обратились.
— А теперь будь хорошей девочкой, и мы навестим дедушку.
При упоминании человека с большими лошадьми и большими деревьями малышка оживилась. Она послушно шла, облизывая леденец. Гвен обратила внимание, что, хотя племянница и не улыбалась, она уже перестала капризничать и упираться.
Вообще-то идти через парк никакой необходимости не было — путь до особняка Септимуса через кладбище и методистскую церковь был намного короче.
— Ты не устала, Люси? Может, немного передохнем? Путь до дедушки неблизкий, а ты еще такая крохотуля…
Девочка молча продолжала шагать, сосредоточенно проверяя пальчиками липкость леденца, сжимая его, как щипчиками. Краем глаза Гвен заметила на скамейке одинокую фигуру Изабель.
— А теперь пробегись немного вперед вон до той скамейки, а я пойду следом.
Малышка не побежала, а просто ускорила шаг, волоча по земле тряпичную куклу. Гвен же шла сзади и наблюдала.
Изабель не верила своим глазам.
— Люси?! Радость ты моя ненаглядная! — воскликнула она и заключила девочку в объятия, даже не подумав, как она могла здесь оказаться.
— Мама! — закричала малышка и крепко в нее вцепилась.
Изабель обернулась и увидела невдалеке Гвен, которая кивнула, будто говоря, что не против.
Чем руководствовалась эта женщина, Изабель было не важно. Она залилась слезами, прижимая девочку к себе, и потом чуть отстранилась, чтобы получше ее разглядеть. А вдруг, несмотря ни на что, они с Люси снова окажутся вместе! При этой мысли ее окатила волна радостного предчувствия.
— Как же ты похудела, малышка! Совсем кожа да кости! Нужно вести себя хорошо и есть! Ради мамы! — Теперь она видела в дочери и другие перемены: волосы расчесаны на пробор с другой стороны, платье — из тонкого муслина с цветочным рисунком, пряжки на новеньких туфельках украшены бабочками.
На душе у Гвен отпустило: оказавшись с матерью, которую она любит, ее племянница почувствовала себя в безопасности и преобразилась на глазах. Дав им время побыть вместе, Гвен наконец решилась подойти.
— Думаю, нам уже пора. Я не была уверена, что застану вас здесь.
— Но… я не понимаю…
— Все это очень тяжело. Для всех нас. — Она покачала головой и вздохнула: — Моя сестра — очень хорошая женщина. Правда! И на ее долю выпало столько переживаний! — Гвен кивнула на девочку: — Я постараюсь привести ее еще. Обещать наверняка я, конечно, не могу. Наберитесь терпения. Наберитесь терпения, и кто знает… — Она не закончила фразы. — Но пожалуйста, никому не говорите. Ханна этого не поймет и никогда меня не простит… Пойдем, Люси, — позвала она и протянула к ней руки.
Малышка вжалась в Изабель:
— Нет, мама! Не уходи!
— Все хорошо, любовь моя. Давай пожалеем мамочку и не будем ее огорчать? Сейчас тебе надо пойти с этой тетей, но скоро мы снова обязательно увидимся. Обещаю!
Ребенок по-прежнему не отпускал Изабель.
— Если ты пообещаешь себя хорошо вести, мы сможем снова сюда прийти, — улыбнулась Гвен, тихонько забирая ребенка.
Изабель с трудом сдерживалась, чтобы намертво не вцепиться в девочку, но здравый смысл все-таки взял верх. Нет! Эта женщина обещала ей снова привести малышку, надо только проявить терпение. А там… кто знает, как все еще может обернуться?
Гвен не сразу удалось успокоить племянницу. Она ее обнимала, несла на руках и всячески пыталась отвлечь разными загадками и детскими стишками. Она и сама толком не знала, как будет выполнять данное обещание, но видеть страдания малютки, оторванной от матери, было выше ее сил. Ханна всегда отличалась определенным своенравием, и Гвен боялась, что оно мешает сестре смотреть на вещи объективно. Теперь было важно сохранить встречу в тайне от Ханны. По крайней мере сделать для этого все возможное. Дождавшись, когда Грейс успокоится, Гвен спросила:
— А ты знаешь, что такое секрет, малышка?
— Знаю, — неохотно призналась та.
— Хорошо! Тогда мы сыграем в одну игру и сохраним все в секрете. Договорились?
Девочка непонимающе уставилась на нее снизу вверх.
— Ты же любишь маму Изабель?
