Джеймс Данливи - Лукоеды

Шарлен мотает головой, разбрасывая волосы. По своим плечам. Красивая, игривая девчонка. Вся грудь ее покраснела. Слизываю с нее соленый пот. Шепчу ей, что трахается она великолепно. Она в ответ, попридержи язык, или я тебя отшлепаю за твою дерзость, если ты, конечно, на мне еще погалопируешь. В наше удовольствие. Всю эту великолепную ночь. Слышала, что ты можешь делать это, сидя на стуле. А я усядусь на него как на седло. Давай попробуем. Если на момент призадуматься, то жизнь — это нечто больше, чем просто фуксии, трава и гранит. Я также слышала, что его целуют. И это я попробую.

Затхлый запах плесени на моих руках. От влажной обивки. Сижу оперевшись руками, а она сидит на нем, обхватив меня ногами. В этой жизни столько моментов, когда можно напрасно расточать накопившееся раздражение. Или трахаться. Или позволить дьявольскому упрямству так разрастись, что начинаешь слепнуть и делаешься его пленником. Настолько, что не можешь ни ходить, ни говорить. Шарлен рассказала, как она смеялась в тот момент, когда теряла девственность. От того, что ей доверительно рассказал мужчина, владелец магазинов. Что его жена, когда он был на ней, читала некрологи в вечерней газете, которую открыла и держала за его спиной. Он так привык к этому, что стал спрашивать, кто на этот раз поздоровался с Богом. Но мне сейчас позади Шарлен ничего не видно, мы просто смотрим за спины друг друга. И я не верю глазам своим, стена начинает двигаться. И точно. Потрескивая, медленно открывается. Прямо на том месте, где когда-то была панель. А теперь вдруг дверь. И в ней появляется. Как раз в тот момент, когда Шарлен и я, обнаженные, сжимаем друг друга в объятиях. Кто б вы думали, Бладмон. Весь в паутине и пыли. В фуражке яхтсмена, брюках и со значком Самсона. Держит, высоко подняв, фонарь. Отворачивается при виде нашей благопристойности. И одна лишь фраза.

— Прошу меня простить.

ИГоворюВамПроизнесенаОнаВ такой деликатный моментОтчаяния

20

Также внезапно, как он появился, также внезапно Бладмон той ночью исчез. Упав с лестницы спиной вниз, когда взбирался наверх. Сказал, что он обнаружил проход, когда исследовал стену в своей спальни и услышал здесь какие-то звуки. Я лежу, наслаждаясь, в моей переносной медной ванне, парясь. Пока Оскар таскает ведрами горячую воду. Бладмон входит с пудреницей Глории. На этот раз через поднятую железную дверь. Принимаю ванну вечером перед балом. Слышно, как в часовне исповедаются. Бладмон сидит на стуле в парадной одеянии, которую достал ему Персиваль. Поддернув манжеты, отделанные горностаем, рассматривает ногти. Руки дрожат.

— Клементин, вы должны жениться на этой девушке.

— Простите?

— Я настаиваю на этом. Помолвка должна быть объявлена незамедлительно. Вы должны торжественно обещать, что вы это сделаете. И сразу покончите с вашей безрассудной распутной холостяцкой жизнью. Я конечно буду шафером.

Бладмон улыбается. Говорит, что обожает свою жену и детей. Каждый год договаривается с фотографом, чтобы он их заснял всех вместе, показать, они маленькая, но единая семья. Когда уходит, открывает губы в белоснежной улыбке. Считает, что ему нужно исповедаться. Под большим стрессом все эти дни шахматных сражений с Бароном, который выиграл в последней кампании со счетом четырнадцать семь. И на ходы Бладмона отвечает. Если это так, то пусть есть так.

Из старой оружейной комнаты в подвале под аркадами. Выкатили шесть маленьких пушек и затащили вверх по лестнице, чтобы придать боевой вид бальному залу. Стены и пилястры украсили листьями падуба с ягодами. В отделанных мрамором каминах разожгли огонь. Поджигал собственноручно Клементин. В хрустальных канделябрах горят, сверкая, свечи. Ина и Имельда разносят на тарелках сладости. А Тим и Оскар таскают из подвалов вино, Персиваль тем временем отмечает мелом на полу опасные участки.

Повернув в сторону часовни, я увидел Мини Монка с группой помощников, который тащил по коридору колесо рулетки. Сказал, что отстегнет приличные комиссионные. Если двери будут открыты для всех желающих. Посмотреть шоу Падрика, выделывающего фокусы своим инструментом. В это время Роза возьмет верхнее «си» в октаве по ее выбору. А Путлог наиграет на органе юбилейный вальс. Который станцуют супруги Ута.

Две склоненные фигуры в первом ряду часовни. Цветы на ограждении алтаря, мраморной балюстраде, отполированной до блеска. Каменная исповедальня, с карнизов свисают горгули в виде изрыгающих дьяволов. Крашенная ширма, за которой грешник становится на колени. Встал на колени и я, за алтарем сквозь узкие окошки пробиваются лучи света, отбрасывая слабые тени на холодные белокаменные стены. Слышно, как поет жаворонок, голоса в исповедальни. Один из которых Блая.

— Батюшка, я совершил гнусный поступок.

— Что такое? Что вы сказали?

— Я совершил гнусный поступок.

— Не слышу. Громче.

— Я совершил гнусный поступок.

— Вот так лучше. Один или с другими?

— С другими. Но и один тоже.

— Сколько раз вы совершали этот гнусный акт один?

— Шесть раз.

— А с другими?

— Это была ночь гнусностей, батюшка. Я не мог сдержаться.

— Что вы имеете ввиду?

— Это началось до полуночи и закончилось на рассвете.

— Что вы там делали?

— Простите, батюшка?

— Вы слышали, что вы делали?

— Ради Христа, батюшка не так громко.

— Да как ты смеешь, пес приблудный, упоминать имя Спасителя в исповедальне.

— Я только испрашиваю прощения, батюшка. И не надо обзывать меня приблудным псом. У меня есть бизнес. Им нужно заниматься

— Ах, вот как. После ночи гнусностей. Она замужняя или одинока, это создание, жертва твоего плотского аппетита?

— Не знаю даже, как ответить на это.

— Ты подцепил уличную девку? Ты хочешь заболеть не только душою, но и телом?

— По правде говоря, батюшка, я хочу получить отпущение грехов и убраться отсюда. Я здесь всего лишь гость.

— Ну, я тут слышал и не такое, и от более благородных людей, чем ты, так что имел время грешить, имей время и исповедаться.

— Батюшка, нас могут тут подслушать. Отпустите мне грехи. Я бизнесмен.

— Бизнесмен, а мне какая разница? Несчастный грешник. Ты должен себя стыдиться. Тратить прибыль на проституток, когда у царства Господа доходов нет. Непристойно.

— Батюшка, церковь же богата.

— А нам это нужно потому, что сюда приходят такие как ты и требуют отпущения грехов за ночь порока.

— Я эту ночь провел с мужчиной.

— С кем?

— С мужчиной.

— Ну, это совершенно другое блюдо с другим гарниром.

— Спасибо, батюшка.

— Заткнись, ублюдок, и не благодари меня, как мог ты такое предположить. Где ты учился?

— В столице.

— Держи свои грязные городские привычки при себе и не распространяйся о них среди этих бедных невинных людей. Какой у тебя бизнес?

— Я не могу сказать вам, батюшка.

— Ей-богу, скажешь, или я выйду из этой исповедальни и вышвырну тебя из этой святыни.

— Ну, я, если можно так сказать, занимаюсь пивом.

— Ну, и зачем себя вести так позорно, если занимаешься таким хорошим делом?

— А недавно, я занялся еще и электроприборами.

— О, Боже, это ж можно было догадаться. Ты практикующий гомосексуалист?

— Нет, нет. Я только учусь.

— Ты знаешь, как Господь смотрит на такое поведение? Он его презирает. Ты тот, кто летним вечером на пляже высматривает голозадых пацанов, переодевающихся в купальные костюмы, сверкая на солнце своими свежими щечками.

— На пляже я не был, батюшка. Разве только, когда сажал малышей в шлюпку для прогулки после репетиции хора.

— А, так это ты. Вывез невинные создания в бушующее море, где они чуть не утонули.

— Ах, батюшка, ради Бога, дайте шанс остаться незамеченным. По крайней мере, на данный момент. А когда я буду баллотироваться на какой-нибудь политический пост, я дам вам знать.

— Вы презираете себя?

— Немного, батюшка.

— Стыдитесь.

— Стыжусь. И очень.

— Вы себя запятнали. Оскорбили Бога. Бросили ему в лицо кусок грязи. Богу, который любит вас. Дал вам хороший бизнес.

— Да, батюшка.

— Просите о прощении его, немедленно к нему идите и положите ваше сердце у его ног.

— Да, батюшка.

— А когда опять наступит соблазн совокупиться с мужчинами, просите его дать вам силы воспротивиться. А если это невозможно, постарайтесь, чтоб ужас этот не длился до утра. Вы слушаете меня? Что вы там делаете?

— Извините, батюшка. Завтра первые скачки, в три тридцать, и сегодня ночью букмекер будет принимать ставки в замке на балу.

— Хорошо, я вам дам совет.

— Я думая, что выиграет Неисправимый.

— Ничуть. Ставьте на Будущего Сына.

— Спасибо, батюшка.