Франсиско Эррера Луке - Луна доктора Фауста
– Хорошо бы, чтобы там еще что-нибудь было, – ответил Лопе, щурясь от солнца.
– Что вы хотите сказать?
– Коро никак не прокормить нас всех. Теперь, когда прибавилось воинство епископа, мы живем впроголодь.
– Да, это так, – согласился Спира, словно не замечая дерзкого тона Лопе. – А что же делать?
– Я думаю, что стоило бы мне взять сотню человек, дойти с нею до Баркисимето, где такое изобилие дичи и съедобных плодов, разбить там лагерь и поджидать главные силы. Экспедиция будет готова не раньше чем через несколько месяцев.
– Прекрасная мысль! – к несказанному удивлению Филиппа, воскликнул губернатор. – Так и поступим! Сделайте все необходимые распоряжения, с тем чтобы выступить завтра же!
– Слушаю, ваша милость! – весело ответил Лопе, вскочил в седло и галопом поскакал в город.
– И вправду блестящая мысль, – заметил Филипп, – отправить в Баркисимето передовой отряд. А когда тронемся в путь мы?
Спира посмотрел на него. Глаза его смеялись.
– Я – в июне или в июле. Вы – вместе с Лопе.
– Но почему, ваша милость? – в недоумении спросил Филипп.
– Хоть я и не обязан отвечать вам, но все же скажу: потому, что я не могу отдать авангард под начало сеньору Монтальво или любому другому испанцу. Я им не доверяю, а на вас полагаюсь всецело. Довольно с меня истории с Федерманом! Повторения не хочу. Эти люди несут в себе семя мятежа, зародыш смуты.
Выслушав его, Гуттен сказал:
– Не знаю, что мне делать с Перико и Магдаленой: с собой их взять нельзя, здесь оставить страшновато.
– Я пока позабочусь о них, – немедленно отозвался губернатор. – А потом что-нибудь придумаем.
– Благодарю, ваша милость. Я ведь считаю малышей своей семьей.
Филипп вошел в свою хижину сам не свой.
– Отчего такой кислый вид? – спросила Магдалена.
– Дурные вести, – ответил Гуттен и в немногих словах рассказал о случившемся.
Магдалена зарыдала в голос. Перико молча глотал слезы. Только через час удалось Гуттену несколько умерить их скорбь.
– Мне не нравится этот Спира! – заявила Магдалена. – Он вечно глядит на меня как на редкую козявку, а стоит мне заговорить – начинает хохотать, точно я его щекочу.
– Это от удовольствия, – нежно сказал Филипп. – Ты ведь у нас такая изящная и хорошенькая, поневоле рассмеешься. Знайте, что я ни за что не оставил бы вас, если бы не этот спешный отъезд.
Магдалена, немного поразмыслив, сказала:
– Капитан Монтальво берет с собой Амапари, чтобы не скучно было…
– Что за Амапари? Кто она такая?
– Такая длинная-длинная, тонкая-тонкая индеанка, помнишь, я как-то привел ее сюда, а Магдалена едва не зарезала, – вмешался Перико.
– И зарезала бы! – подскочила та. – Такая женщина моему хозяину не подходит!
– Ее считают в Коро первой красавицей, – гордо отвечал Перико.
В ту ночь – последнюю ночь, которую суждено было Филиппу провести в Коро, – он никак не мог уснуть. Предчувствие того, что он не увидится больше со своими карликами, томило его. Всю свою жизнь, с тех самых пор, как он покинул отчий кров, чувствовал он свое одиночество посреди многолюдья. Как ни любил король Фердинанд товарища своих детских игр и забав, между ними всегда была незримая, но непреодолимая стена, воздвигнутая разницей в их происхождении. Жизнь при дворе или на войне всегда оборачивалась для Филиппа мучительным одиночеством.
«Те, с кем сводит нас судьба, такие же ее рабы, как и мы сами, – думал он. – Не мы выбрали их себе в товарищи, и потому беседы наши касаются только пустяков, мы стараемся не сболтнуть чего-нибудь лишнего, а уж когда поднимемся по лестнице почестей и званий, и вовсе стараемся держать язык за зубами. Один за другим меняем мы города, полки и место ночевки. А вот с маленькими индейцами все было по-другому: впервые появились у меня веселые, шумливые, неугомонные друзья. Я делю с ними и хлеб, и кров; могу разговаривать с ними, а могу без смущения молчать. Хлеб, кров и молчание – это высшее выражение нежной близости, как сказал мне мой исповедник падре Тудела. Слова епископа, назначившего его капелланом экспедиции, подтвердились: он и впрямь оказался человеком с чистым сердцем и сильным разумом, ненавидящим предрассудки и болезненные фантазии. Когда я пересказал ему свое происшествие с таинственной женщиной, охранявшей устои Коро, он сказал мне:
– Полноте, дон Филипп! Не прикидывайтесь, что поверили в эту несусветную чушь, измышленную Вильегасом! Наш друг, во-первых, первостатейный враль, а во-вторых – бабник и волокита, каких свет не видывал! Он переспал со всеми индеанками Коро и его окрестностей, да и испанок своим вниманием не обходит. Вильегас – настоящий жеребец, петух, лучший бычок-производитель из всех, кого посылала Кастилия в Новый Свет. Понятия не имею, кто та женщина, но, если в самую неподходящую минуту появился Вильегас, знайте: вы могли испортить ему всю обедню. Ах, дорогой вы мой дон Филипп! Не знаете вы Вильегаса! На какие только уловки не пустится он, чтобы добиться своего».
Припоминая сейчас слова священника, Филипп снова и снова спрашивал себя, кто же была женщина, манившая его за собой в ночь полнолуния. Индеанка, перенявшая повадку и манеры испанок? Переодетый распутник – собрат Франца Вейгера? Эти объяснения удовлетворения Филиппу не приносили.
Наконец сон сморил его: лицо разгладилось, дыхание стало ровным и глубоким.
На фоне полуотворенной двери вырисовался женский силуэт. Вошедшая – она была совершенно нагая, – не колеблясь, двинулась прямо к гамаку Филиппа. Но в эту минуту проснулась Магдалена.
– Кто это там? – вскричала она по-хозяйски властно.
Женщина стремглав выскочила на улицу, а за нею выбежал Перико. Сначала он потерял ее из виду, но потом, завернув за угол, увидел, как она исчезла. Карлик удовлетворенно улыбнулся и пошел домой.
Последний ужин в Коро был окончен, и карлики сидели в унылом молчании, когда вошел падре Тудела.
– Все готово, дон Филипп. Отряд выстроен и может выступить.
– Лопе де Монтальво знает, что я отправляюсь с ними? – осторожно спросил Филипп.
– Сеньор губернатор только что уведомил его об этом. Нельзя сказать, чтобы эта новость доставила ему большую радость, но я думаю, по прошествии времени он позабудет обиду. Кроме вас, с нами идет еще Диего де Монтес. На этот раз губернатор согласился отпустить лекаря.
– Славно, – сказал Филипп. – Его опытность .сослужит нам добрую службу.
Твердыми шагами он вышел на площадь. Сто всадников по команде Монтальво отсалютовали новому командиру авангарда.
Сам Лопе и не думал скрывать своей досады.
Гуттен, обняв на прощание Спиру, шепнул ему:
– Прошу вас, присмотрите за моими малышами. Пусть никто не посмеет обидеть их. Вверяю вам их тела и души.
– Отправляйтесь с богом, – отвечал Спира. – Я позабочусь о карликах.
– О том же хочу просить и ваше преосвященство, – сказал Филипп, наклонившись к епископу.
– Да перестаньте же, Филипп, что вы расхныкались?! Ступайте! В добрый час! Не распускайте нюни, а то уподобитесь судье Наварро.
Филипп обнял Магдалену, поцеловал ее в обе щеки, крепко обнял Перико. Ни трубы, ни барабаны не смогли заглушить их безутешный плач. «Чета карликов оплакивает вашу смерть», – припомнились ему слова Фауста.
III
ГЛАВА ШЕСТАЯ
На пути к Эльдорадо
20. ПРОИСШЕСТВИЕ В БОРБУРАТЕ
Снова шла экспедиция вдоль берега Гольфо-Тристе, намереваясь выбраться к прилегающему плоскогорью.
– Если бы кто-нибудь удосужился вычертить на карте наш путь, – сказал Филипп, – он бы решил, что мы спятили. Виданное ли дело – идти на запад, чтобы прийти на восток? Но в Новом Свете прямая – не всегда кратчайшее расстояние между двумя точками.
– Чем Новый Свет отличается от Старого? – мрачно возразил Лопе. – Если бы авангардом командовал я, то двигался бы по горному плато: эта дорога несравненно труднее, но зато короче. Зачем тратить два месяца, когда можно дойти за восемнадцать дней?
– Я выполняю приказ наместника, – смиренно ответил ему Филипп. – Я обязан подчиняться.
– Гроша ломаного не стоит ваш наместник со своими приказами! Здравый смысл должен возобладать над его властолюбием и вздорным нравом!
Глаза Гуттена потемнели.
– Попросил бы вас так не отзываться о доне Хорхе Спире.
Монтальво выдержал его взгляд, подхлестнул коня и, бормоча проклятья, поскакал вперед.
– Что это с нашим Лопе? – озадаченно спросил падре Тудела. – Он, правда, никогда не отличался изысканностью манер, но в последнее время просто взбесился.
– Гонор до добра не доводит, – хитро прищурился Диего де Монтес. – Легко ли быть подчиненным, если метил в начальники? С дворянами всегда так. Вот нам, простолюдинам, которые, подобно своим отцам и дедам, обречены до гроба пребывать в ничтожестве, совершенно все равно, этот ли нами командует, тот ли распоряжается, лишь бы только не погубил и не разорил… Поглядите-ка, падре, мы дошли уже до устья реки Яракуй. Полдороги пройдено.
