Питер Акройд - Журнал Виктора Франкенштейна
Я почувствовал, что Полидори разъярен, хотя с виду он оставался совершенно спокоен. Я рассмеялся было, он же взглянул на меня с такой злобой, что мне все сделалось ясно.
— Когда открыли один из гробов, — продолжал он, — оттуда донесся голос, восклицавший: «Чего же вам еще от нас надобно?»
На этом Биши с громким криком выбежал из комнаты. Мэри, перепуганная, последовала за ним. Она позвала на помощь нас, и мы, вошедши в комнату, увидели его лежащим растянувшись на ковре в глубоком обмороке. Полидори, обнаружив немалое присутствие духа, принес со стола, за которым завтракали, кувшин и щедро полил его лицо элем. Это его слегка оживило.
— У меня есть восстановительное, — сказал, обращаясь к Мэри, Полидори. — Прошу вас, дайте мне носовой платок.
Он принес из своей комнаты небольшой сундучок и, вынув оттуда пузырек с зеленой жидкостью, смочил ею платок, который приложил к носу Биши. Тут, к великому нашему удивлению, Биши чихнул и сел.
— Прошу прощения за то, что вызвал столь сильный переполох, — сказал он. — Дело в том, что мне и самому пришлось испытать нечто весьма похожее на то, о чем только что рассказывал нам Полидори. — Он поднялся с ковра и ухватился за руку Мэри. — Не вернуться ли нам в столовую? — спросил он тоном вполне спокойным. — Я совершенно пришел в себя.
Мы вернулись на свои места, и Биши, вновь обретши хладнокровие, поведал нам свою историю.
— Это произошло в последний мой год в Итоне. Я жил в доме доктора Бетеля. Вам это имя ни о чем не скажет, однако я упоминаю его, желая быть точным. Как-то вечером я, в очередной раз предаваясь беспокойным блужданиям, оставил школу и городок далеко позади и обнаружил, что иду у реки в окрестностях Датчета. Там набрел я на небольшой эллинг, с двух сторон его шли открытые мостки — прелюбопытнейшее сооружение, которое до сих пор живо мне помнится. Оно было совершенно пусто, не было и самой лодки. Поэтому я предположил, что хозяин ее решил пуститься в вечернее плавание, и уселся на мостках, чтобы насладиться тишиной и уединением этого покойного местечка. Кто знает, что за мечты охватили меня? Мне известно лишь одно: в тот период своей жизни я обожал дикие фантазии и идеи, лишь наполовину сложившиеся. Сознание мое было небом, по которому проплывали облака. Затем, проведши некоторое время за этим праздным, но невыразимо приятным занятием, я услыхал плеск весел в воде. Соскочивши с мостков, я спустился на берег; звук судна приблизился, и я приложил руку к глазам, чтобы пояснее разглядеть его, миновавшее островок посередине реки. Взору моему открылась белая лодка — в жизни не видывал я столь чистой белизны. Гребец отвернулся от меня и глядел вверх по течению — казалось, он рассеянно движет веслами, а лодку тихонько несет к берегу. И тут он оборотил ко мне лицо. На меня глядел мой собственный образ, мой двойник, мое второе «я». Он открыл рот, и слова его были: «Долго ли ты намерен пребывать в довольстве?» Я упал на берег без чувств, когда же очнулся, пропали и лодка и гребец. Исчез и эллинг. Я лежал подле реки, вокруг все было пусто. Теперь вы понимаете, почему я закричал, услыхав слова, донесшиеся из гроба в Уитби. Мне так живо вспомнился тот миг!
— Вы никогда не рассказывали мне этого прежде, — сказала Мэри.
— Я никому не рассказывал. Не знаю, зачем я рассказываю это всем вам сейчас. Вероятно, тут виною неожиданность.
— Что ж, — сказал Байрон, — видите, насколько собственные наши истории увлекательней германских сказок. — Он подошел к Биши. — Это интереснейший из случаев с двойниками, когда-либо мною слышанный. Не припоминаете ли вы слабости в наиболее острый момент?
— Я был близок к тому, чтобы лишиться чувств. Затем я упал.
— Вот-вот. Образ двойника всегда вытягивает энергию из прообраза. Он наверняка еще явится вам, Шелли. Возможно, он даст вам совет. Не слушайте его — непременно обманет.
— У него нет тени, — добавила Мэри. — По крайней мере, так мне говорили.
— Смотрите не перепутайте его со своим мужем. — Байрон смеялся. — Не то черт знает что за сцена разыграется.
— Но как отличить подлинное от фальшивого? — отвечала она.
— Мэри собиралась изложить нам свою историю, — напомнил я. — Там шла речь о черной магии — не правда ли, Мэри?
— Нет. Я ни слова более не скажу о ней. Я поразмышляю над ней в одиночестве, Виктор. Буду тайно лелеять ее, пока не придет время открыть ее миру. — Она встала и подошла к окну. — Эти бури всё никак не утихнут.
— Если сидеть под навесом на балконе, — ответил ей Биши, — то можно радоваться дождю, наблюдать, как он питает землю. Он освежит здешний сад.
В этот момент Полидори наклонился ко мне и произнес:
— Я собирался сказать вам вчера, да не было подходящего случая. Я разведал для вас это слово.
Тотчас поняв, о чем он, я, однако, не понял его намерений.
— Вы говорите о големе?
— Я списался со своим старым учителем из Праги. Он не хотел предавать его бумаге, но я убедил его, что это благородный жест, которого требуют интересы науки. Вот оно.
Он вынул из жилета листок бумаги. Я положил его в карман сюртука. Смотреть на него прежде времени я не хотел.
Глава 20
Спустя несколько дней Мэри призналась, что встревожена испытываемым ею ощущением в желудке — она жаловалась на сильную боль, сопровождавшуюся покалыванием. Дело было утром, Биши и Байрон еще не вставали, и в столовой кроме нее были одни мы с Полидори. Не в силах есть, она сидела на небольшом диване у окон.
— Где-то образовалась закупорка, — сказал ей Полидори. — Жидкостям преграждена дорога. Вы позволите мне вам помочь?
— Охотно, — отвечала она. — Лорд Байрон рассказывал мне о ваших опытах с магнетизмом.
— С вашего разрешения, я присяду рядом с вами. Вот так. — Отодвинув стул от стола, за которым завтракали, он перенес его туда, где сидела она. — А теперь не могли бы вы сделаться совершенно пассивны? Свесьте руки по бокам. Уроните голову. Хорошо. Расслаблены ли вы?
— Дозволено ли мне говорить?
— Конечно.
— Да, я расслаблена.
Он пододвинул свой стул поближе к Мэри, так что колени их соприкоснулись. Затем он склонился к ней и взял ее руку.
— Я использую легкое трение. Чувствуете ли вы что-нибудь?
— Нет. Пока нет. Да, теперь чувствую. Я ощущаю тепло в форме круга. Размером с монетку.
— А теперь, Мэри, я, нимало не желая оскорбить вашу деликатность, попрошу вас поместить колени меж моих, чтобы мы в некотором роде сомкнулись. Готовы ли вы это сделать?
— Надеюсь, нас не увидит мой муж.
— Шелли уже успел оценить мою работу по достоинству. Не бойтесь ничего. Где именно сосредоточена боль?
— Здесь. Над самой брюшной полостью.
— Там располагается орган гипохондрии. Мне не требуется класть туда руки. Я помещу их на ваши виски — добавлю, божественные. Не будете ли вы так любезны опустить голову? Вот так. — Он приложил пальцы к ее голове по бокам и принялся раз за разом поглаживать. — Что вы чувствуете теперь?
— Тепло в большом пальце ноги. Правой.
— А теперь представьте себе, как тепло это перемещается вверх по вашему телу. Вообразите себе, что это огонь. По ходу продвижения он сожжет инородные тела.
Я хотел было заговорить, но взгляд Полидори заставил меня хранить молчание.
— Тело человеческое, — продолжал он разъяснять, — сделано из маленьких магнетических центров, составляющих один большой магнит. — Он взглянул на меня, ища подтверждения.
— Стало быть, во мне зарождается свободный поток электрической жидкости? Это и есть то, что происходит?
— Именно так. Разве не чувствуете вы тепла потока?
— О да. — Она вздохнула. — Боль растворяется.
— Скоро она пройдет совсем.
— Мне необходимо лечь спать, — сказала она. — Мне хочется спать. — Она поднялась с кресел и, не глядя на нас, вышла из комнаты.
Полидори взглянул на меня; лицо его имело выражение отчасти хитрое.
— Ее клонит в магнетическую дрему, — сказал он. — Все они испытывают необходимость во сне.
— Думаю, Полидори, вы на неверном пути. Магнетическая дрема — не причина, а следствие, вызванное действием куда более мощных сил.
— Я вас не понимаю.
— Существуют силы, о которых вам ничего не известно.
— В таком случае я буду признателен, если вы мне о них сообщите.
— Дайте срок, Полидори.
Думаю, с того самого момента он и решился преследовать меня, используя все коварство и хитрость, что были в его распоряжении. Он сделался охотником, я — его добычей.
— Как бы то ни было, Франкенштейн, позвольте мне указать вам на пульсации в вашем собственном теле.
— Если вам будет угодно.
— О да, мне определенно этого хотелось бы.
Спустившись к завтраку, Байрон застал следующую картину: Полидори стоял, склонившись надо мною, положив руки мне на бедра.
