Стив Дьюно - Собака, которая спустилась с холма. Незабываемая история Лу, лучшего друга и героя
Джек закричал:
– Ко мне! – И Лу с Заком сорвались с места. Какое-то время бежали вровень, затем Зак вырвался вперед. Лу старался что было сил, но отстал на десять шагов.
Никогда раньше он не уступал в беге – тем более двуногому.
– Я тебя побил! – засмеялся Зак, потрепал Лу по шее и шлепнул по заднице. Лу улыбнулся и, тяжело дыша, отошел. У него был какой-то странный вид.
– Ты заметила? – спросил я у Никки.
– Что?
– Он старался не наступать на заднюю лапу.
– Хромал?
– Не совсем. Как будто что-то с мышцами. Поднимал лапу, замирал на секунду, а потом осторожно ставил на песок.
– Может, растяжение?
– Ладим ему сегодня отдохнуть.
Все оставшееся время он бегал нормально, но я слишком хорошо его знал. Что-то было не так.
– Дегенеративная миелопатия?
– Боюсь, что так. Это часто случается у овчарок, – пояснил доктор Филлипс. – Аутоиммунное нарушение, которое затрагивает миелиновую оболочку спинного мозга, а затем и нейроны. Боли нет, но постепенно утрачивается контроль нал задней частью тела. Страдает проводимость нервных окончаний. Собаки поджимают подушечки, с трудом поднимаются на ноги. Потом движения становятся все менее уверенными, они натыкаются на предметы, лапы подкашиваются. Со временем это приводит к полному обездвиживанию.
– А это может быть что-то другое?
– Если бы он повредил позвоночный диск, ему было бы больно. Может также быть спинальный стеноз или то, что мы называем cauda equina – сужение позвоночного канала. Это тоже ограничивает подвижность. Симптомы иногда похожи. Но, честно говоря, я сомневаюсь. Первый признак этого заболевания – болевые ощущения, когда собака поднимает хвост. А тут мы этого не видим. Он ничего не чувствует.
– Мне так кажется.
– Да. С другой стороны, это же Лу. Ротвейлеры хорошо терпят боль.
– Он стал реже вилять хвостом.
– Еще один симптом. И вот, посмотрите. – Он указал на левую заднюю лапу. – Потертости на верхней стороне когтей. Вы в последнее время слышали, как он ходит?
– Да, я не придал этому значения, но он стучал. Я еще думал, что пора стричь ему когти.
– Собаки, страдающие ДМ, поджимают подушечки.
– Черт.
– Смотрите. – Он сжал заднюю лапу Лу «в кулак» и поставил на пол. У того ушла пара секунд, чтобы нормально ее разжать. – Я уверен, что это ДМ.
– И что нам делать?
– Прежде всего, не волноваться. Я отправлю вас к доктору Сандерсу, это лучший ветеринар-невропатолог в округе. Пусть посмотрит.
– Но диагноз скверный, да?
– Не очень хороший. Однако Лу – крепкий парень, не пудель какой-нибудь, уж простите за пренебрежение. Иногда ДМ развивается не слишком быстро.
– Сандерс – хороший врач?
– Самый лучший.
Годы и болячки начали сказываться на Лу. Он еще мог бегать трусцой, но не более того. И выносливость снижалась на глазах. Супермен старел.
У собак это происходит иначе, чем у людей. Мы достигаем пика в двадцать пять, а потом медленно и постепенно движемся вниз по склону. Собаки быстро созревают, достигают равнины и надолго задерживаются там. После чего, в последней четверти жизни, на них обрушиваются недомогания – артриты, глухота и все остальное.
Затем наступает конец. Чаще всего это случается быстро, как у Шайенн. Организм не справляется. И теперь то же самое было с Лу.
Доктор Сандерс подтвердил диагноз: дегенеративная миелопатия. Мы ничего не могли сделать. Никакая хирургия не могла помочь моему брату.
Лу был отважным. Крепким. Он держался изо всех сил.
– Не снижайте его активность, – посоветовал доктор Сандерс. – Чем больше он двигается – в разумных пределах, – тем лучше для нервной системы. В доме ему будет хуже.
– Сколько времени нам осталось?
– Еще четыре-шесть месяцев, и он не сможет ходить, а пока пусть гуляет. Наслаждается жизнью.
Так мы и сделали, и год спустя этому поразительному псу исполнилось пятнадцать – и он все еще был на ногах.
18
Пес, который умел летать
Лу взирал на слоеный пирог из разных сортов мяса, с розочками из орехового масла, украшенный пятнадцатью свечками. Он стоял на подрагивающих лапах и наслаждался. В какой-то миг мне даже показалось, что сейчас он задует свечи, но нет, он просто на них смотрел. Помнится, я задумался в тот момент: а сумел бы я научить его гасить свечи?
Мы поставили еду и миску с водой повыше, чтобы ему было удобнее. У него была своя комнатка рядом с кухней, где он мог подремать или погрызть что-нибудь вкусное, когда пожелает. Я баловал его. Лакомства, много ласки, разговоры обо всем на свете – все только для него. Испортить Лу вниманием и уступками было невозможно, все это он перерос много лет назад.
Каждое утро мы шли гулять в парк, до самой Поляны Лу, затем возвращались обратно, в общей сложности проходя примерно полмили. Перед входом в парк дорога забирала вверх, и этот подъем давался ему все тяжелее, но Лу справлялся.
– Доктор Сандер сказал, тебе надо больше двигаться.
– Ар-ру-а.
– Да, точно, приятель. Полезно для позвоночника.
Было тяжело смотреть, как он слабеет. Люди, которые впервые знакомились с Лу только сейчас, не знали, каким он был раньше. «Видели бы вы его десять лет назад», – хотелось мне сказать. Но я молчал.
На краю своей поляны он обнаружил куст, облюбованный синицами. Ему нравилось ложиться, сунув нос в сплетение ветвей, и наблюдать за ними, как за детишками, играющими в салочки во дворе. Они его не замечали, он был частью их мира. Я все время ждал, что какая-нибудь птица вскочит ему на голову, но этого не случилось.
Какое-то время он смотрел, как они снуют, потом он шел ко мне, улыбаясь, как старый усталый лев. Я сидел, опершись спиной о ствол ели, он приваливался ко мне и смотрел своим самым умильным взглядом. Я обнимал его, целовал в нос, трепал за ушами. К старости его глаза стали казаться еще больше.
– Ну что, Мафусаил, пошли домой?
– Ты должен отвезти его на Красный пик, – сказала Никки.
– Я знаю.
– Пока не стало слишком холодно, – продолжила она, – и пока он еще…
– Способен туда добраться.
– Да.
И вот в конце сентября 2004 года мы с Лу отправились в наше последнее совместное путешествие. Мы двинулись в путь под проливным холодным дождем, поливавшим дорогу, небо было затянуто грузными влажными тучами, машины и грузовики пока еще преодолевали перевал без цепей на колесах, но в воздухе отчетливо пахло зимой. Лу ехал в гнезде из старых одеял на заднем сиденье и временами выглядывал в окно. Когда начался дождь, стекло запотело, и он стал слизывать прохладную влагу, так что я отключил обогрев окон и смотрел, как он делает это, и сам ощущал холод на языке.
Дождь превратился в мокрый снег. Лу навострил уши.
– Р-р.
– Да, Лу, это снег.
– Ро-о.
– Нет, тут мы не можем остановиться. Погоди, преодолеем перевал.
Лу обожал снегопады. Он пытался отследить каждую падающую снежинку, ловил их носом и языком, как мальчишка. Сейчас он смотрел, как снег падает на асфальт. Взгляд двигался: вверх-вниз, вверх-вниз. Мой вдумчивый старый пес.
Понемногу распогодилось, и нал нами появились островки голубого неба. Мы сделали небольшой крюк: я сперва хотел отвезти Лу к пастбищу у реки, где паслись лошади. Если заехать сверху, с края утесов там открывалась потрясающая панорама, бескрайний привольный простор – беги куда глаза глядят. Лети! Мы бывали там с Лу много раз, он любил смотреть на лошадей.
На стоянке я открыл дверь и вытащил его наружу. Ходить он еще мог, но вот прыгать – уже нет. Ему было стыдно, поэтому он все равно попытался выскочить из машины сам, однако я его остановил. Он был истинный римлянин: честь важнее боли.
Я давно не водил его на поводке, но сейчас взял поводок с собой, просто из уважения. Я купил его давным-давно, в 1991 году, когда только поступил работать в академию. Тогда Лу был силен, отважен и полон задора. На этом поводке я водил его миллионы раз, он помогал мне в обучении тысяч собак. Потертый медный карабин и потрепанная кожа… Спасательный трос, что уберег от гибели многих из них. Я взял с собой этот поводок намеренно, он напоминал нам с Лу, как многое мы пережили вместе.
По крутой тропинке мы поднялись на холм, откуда открывался вид на пастбище. Когда-то этот путь занимал пять минут, теперь мы преодолели его за полчаса. Но Лу не сдавался.
Он знал, куда мы идем, и хотел добраться до вершины, чтобы увидеть лошадей, траву, небо, скалы и мост, почувствовать ветер, треплющий лошадиные гривы. Он хотел посмотреть на мир сверху вниз, как когда-то смотрел на него с холма в Мендосино – в тот день, когда ощутил нечто необычное, наше загадочное родство, и пошел ко мне. И сейчас я хотел, чтобы мы были вместе, рядом, я понимал, что это значит для нас обоих.
