Сибирский папа - Терентьева Наталия
– А вы ссорились? Может быть, ты как-то обидел ее или… – Мне неловко было продолжать, но я всё же сказала, – изменил ей?
– Я? Вале? – засмеялся отец. – Нет.
– А потом ты приходил?
– В клетчатой рубашке? Да, конечно, один раз. И сфотографировал тебя. Я прекрасно помню, как ты сидела на диване, грызла книжку и задумчиво смотрела на меня прекрасными глазами, вот как сейчас. Я себе оставил фотографию и Вале отдал, ты как раз это фото и нашла. Ты будешь есть? – Отец энергично, но спокойно встал и открыл большой холодильник. – Рыба есть разная… Икра… Сама выбери что-то… Салаты разные приготовлены…
– Можно кефир и хлеб? Я вечером привыкла так ужинать.
– Какой скромный у меня ребенок!.. – засмеялся отец. – А мягкого белого хлебушка с маслицем и черной икоркой?
Я пожала плечами.
– Я красную не люблю, а черную не пробовала.
Отец захохотал, так искренне, что я стала смеяться вместе с ним, и сквозь смех проговорил:
– Черную икру не пробовала?! Исправим, Машунь, мы это исправим! Сейчас… – Он сам сделал мне бутерброд с черной икрой, и поднес с шутливым поклоном, я с некоторой опаской откусила кусочек прямо у него из рук.
– Вкусно… Необычный вкус…
– То ли еще будет! Я же тебе обещал сюрпризы!.. Икра это так, по мелочи… Машину, кстати, другую пригнали, эту завтра утром заберут, номера перебьем.
– Это настоящие номера? – осторожно спросила я.
– В смысле? – хмыкнул отец. – У меня всё настоящее. С чего бы номерам быть ненастоящими? Просто я не люблю долго решать такие бытовые вопросы.
– Какая-то другая реальность… – проговорила я.
– Конечно, – кивнул он. – Другая реальность. Там, где большие деньги, всё по-другому. Чувства только настоящие.
– Правда? – Я встала и подошла к нему.
Он стоял спиной к окну. Отец обнял меня и крепко прижал к себе.
– Правда. Чувства ведь не зависят от денег, согласна?
Я кивнула, мне хотелось вернуться к самой главной теме и договорить:
– Странно, мама совсем не взбалмошная… А почему у меня ее фамилия?
– Да, я уже тогда понял, что что-то неладно. Мы пошли в загс, тебе было десять дней, всё как положено. И там Валя неожиданно сказала, что у тебя будет ее фамилия. Я пробовал спорить, но она стояла на своем, железно. И главное, ничего не хотела обсуждать или объяснять. Нет – и всё. Я подумал – время пройдет, поменяем. Вообще это всё было как-то нереально.
Я могла бы подумать, что отец что-то скрывает, но я почему-то верила, что именно так всё и было, и больше ему нечего мне рассказать. Чем только он не подошел маме? Такой хороший человек, искренний, открытый, цельный… И внешне, конечно, как бы я ни любила папу – Вадика, которого я привыкла считать папой – я не могу не видеть насколько он внешне проигрывает моему настоящему отцу, и я уверена – в молодости тоже проигрывал.
– Давай спать, завтра будет хороший день. – Отец улыбнулся, прижал меня к себе, поцеловал в висок. – Хорошая ты девочка, спасибо Вале, что родила и вырастила мне такую дочь.
Я обняла его. Я понимаю маму, почему она выбрала отца. И не понимаю, почему бросила. Почему я прожила без него. Не понимаю.
Отец погладил меня по голове.
– Ты устала. Надо недельку хотя бы пожить без всяких проблем, митингов, без вопросов, на которые нет ответов… Да?
– Да, – тихо ответила я, обнимая отца и думая, что я вообще никуда не хочу отсюда уезжать.
– И хорошо, что вам запретили проводить сегодня вторую конференцию, правда?
Я молча кивнула, не совсем уверенная, в том, что это так. Но мне очень не хотелось с ним спорить.
– Вот завтра увидишь, какой я тебе подарок приготовил…
– Я тоже приготовлю Маше подарок! – встрепенулся Йорик, который всё это время клевал носом за столом, но не уходил.
– Ты вообще должен был спать уже часа три, как ты вставать будешь? Мы же должны раньше Маши встать, подарить ей цветы, правда? Давай бегом спать.
– Папа, не надо, пожалуйста, ничего такого особенного завтра устраивать! – попросила я.
– Как это? Очень даже надо. Двадцать лет моей дочери, которую я почти двадцать лет не видел!..
– Странно как всё это… – проговорила я. – Всё равно не понимаю.
– Так и я не понимал!.. – легко ответил отец. – Ладно, чужая душа – потемки. Поди разберись, кто кого и за что полюбил и почему вдруг разлюбил. Тонкая и сложная материя. Не поддается анализу. Идемте спать, дети, утро вечера мудренее.
Мне показалось, что он, тем не менее, знает ответ. И мама знает ответ. И, возможно, Вадик знает. А я – не имею права знать? Даже повзрослев?
Мне показалось, что я не спала. Закрыла глаза и снова их открыла. А уже наступило утро. За окном было совсем светло, в саду пели птицы, переливчато, на разные голоса. Как же здорово вот так жить – просыпаться и слушать птиц, видеть, как сосновые ветки стучат в окно мягкими пушистыми лапами… На даче у нас тоже хорошо, но обычно я просыпаюсь под визг электроножовки или газонокосилки соседей – наши соседи всегда строят и косят, тишина бывает, только если отключают свет. Здесь же соседи живут так далеко, что никто друг другу не мешает.
Я выглянула из комнаты. Оказывается, все уже проснулись, просто в комнате не было слышно. В доме раздавались голоса, смеялся Йорик, несколько раз пролаяла собака, что-то говорил отец.
Я выключила авиарежим у телефона, который на всякий случай поставила на ночь, чтобы никто из моих беспокойных товарищей не вздумал заводить со мной разговоры. Сейчас я была уверена, что посыпятся сообщения о том, что мои друзья и родители поздравляют меня с двадцатилетием. Нет. Ничего. Почему-то не писал Кащей. Не писал Гена!.. И не писали родители. У нас дома ведь вообще никто не делает из дней рождений событий. Я даже удивилась, когда папа – Вадик – так настойчиво спрашивал, приеду ли я.
Ладно. Если всем всё равно…Я вспомнила вчерашний день, Вольдемара, то, как близко мы подошли к той самой грани, за которой – другая жизнь. Я приехала сюда, чтобы у меня началась другая жизнь, я поняла это. Всё, что было до – ненастоящее. Настоящее – здесь. Вот было бы здорово, если бы он тоже остался. И прямо на празднике – а я уже поняла, что будет большой праздник в честь моего двадцатилетия – я бы сказала отцу и всем: «Это мой жених!» Вот я какая патриархальная, оказывается! Самостоятельная, независимая с самого детства, а мечтаю о том, чтобы выйти замуж… Я потянулась. Как же хорошо… Это ведь мой дом, отец так сказал. Если я захочу, я останусь здесь на каникулы, а могу и вообще остаться… Я надеюсь, что жена отца привыкнет ко мне, и мы подружимся.
Вадик спрашивал, зачем я еду «к этому человеку»!.. Как зачем?.. Есть некоторые вещи в мире, которые не надо объяснять. Если начать объяснять, то просто сойдешь с ума. Зачем так устроен мир? Зачем мы любим? Зачем наступает утро? Это вопросы того же порядка.
Надо же, я совсем не скучаю о своих питомцах, а обычно даже день-два не могу без них прожить. Появилось что-то иное, более важное? Мое желание любить нашло себе другое приложение?
Я взглянула на часы. Всего половина девятого. А, тогда понятно, почему все люди из «того», прошлого мира, где я раньше жила, пока меня не поздравляют. Еще очень рано! Спят – разница во времени. И Геник спит, и Кащей. Кащей ведь руководитель делегации, он все мероприятия старается назначать, если возможно, с учетом того, что он сам не любит рано вставать. Сколько же я слышала в детстве о великих людях, которые всего добились, потому что рано вставали! И это совершенно бесполезные уговоры. Никого не убедишь вставать раньше, только потому что Пётр Первый или Наполеон вставали в шесть утра.
У нас в семье мама любит поспать, а папа встает рано. И никто со своими биологическими часами ничего поделать не может. Это, пожалуй, единственное, что мешает этому замечательному симбиозу двух разумных существ. Но они и здесь нашли разумный и очень удобный компромисс. В будни мама спит до последнего, Вадик гуляет с собакой, готовит завтрак, потом будит маму, они, весело переговариваясь, подшучивая друг над другом, спешат на ежедневную пробежку – в любую погоду, в дождь и снег. В выходные же мама спит до десяти, а Вадик, встав в семь, выгуляв собаку, с огромным удовольствием работает в тишине, это его самые любимые и плодотворные часы работы. Я тоже сплю, я тоже сова, как мама, хочу я этого или нет. Чаще всего я не хочу быть похожей на маму. У меня нет на нее обид – осознанных, я ее люблю и уважаю, но… быть похожей не хочу.
