Евгений Рубаев - Рыбья плоть
— Нам мало платят!
Эта универсальное оправдание, впрочем, имеет хождение у всех «берущих»: врачей, милиционеров, сантехников и прочего народца.
Раф с Верой пошли прогуляться по набережной, а заодно что-либо съесть. Набережная тянулась до самого Морвокзала. По левую руку лежали люди, некоторые с телами сизого цвета, некоторые уже подрумянившиеся, как чебуреки, которые настойчиво предлагали лотошники. По правую — располагались всякие кафешки и лотки с сувенирами. Владельцы лотков и продавцы глядели с высоты своего расположения на сизые тела, и выражения их глаз были как у голубей, которые разгуливали среди отдыхающих, глядя жёлтым глазом с единственным желанием урвать что-нибудь у отдыхающих. Да и весь город навис на невысоких горах, весь в порыве впиться жалом как оса, в узенькую, оставленную от неудержимой застройки полоску пляжа, где лежали сизые тела, и высосать из них материальный нектар!
Отобедать решили в ресторане при гостинице, располагавшейся высоко над пляжем. Гостиница была старой, построенной ещё до Отечественной войны. Это был ранний сталинский ампир, который последние десятилетия реставрировался исключительно хозспособом, штукатурами-самоучками с законспирированным названием «фасадчики». Так называемые фасадчики испортили много памятников архитектуры.
Зал ресторана был необычно высоким, имел выходы на балконы и размахом впечатлял! Официантка, матрона предпенсионного возраста, принесла им по заказу всё, что казалось съедобным из перечисленного в страничке меню. Единственным пышным в этом опусе были росписи: Директор, Завпроизводством, Калькулятор. Всем своим видом официантка выражала сверхнедовольство, будто она отрабатывает здесь пятнадцать суток административного ареста. Как бы то ни было, Раф с Верой съели то, что было принесено. У Веры аппетит прибавился от факта, что Раф не стал заказывать алкоголь, а Рафу, после заполярных изысков, любая пища на материке казалась царской. Однако, покинув ресторанные хоромы, они почти в один голос поклялись сюда больше не ходить!
Сразу за кварталом, где стояла гостиница, проходила дорога, очевидно, федерального значения. По ней плотным потоком шли автомобили всех типов. Верхними в этой шкале были МАЗы и КАМАЗы. Всё это издавало рёв и чад. Раф прикинул, что большинство гостиниц стыковались с этой трассой. И им, в общем, с временным жильём повезло. За дорогой был солидный сквер, конечно, с памятником Ленину. Посидев в этом сквере, решили, что рассматривать достопримечательности им не хочется. Они удалились в гостиницу и провели остаток дня в номере, поужинав прихваченными в магазине, который попался им по пути, колбасой и хлебом, запив местной минеральной водой, неожиданно оказавшейся чудесной. Остальные дни отпуска были мало отличны от первого, если отбросить время поселения…
…В это время буровую бригаду, в которой РАФ был начальником, буровым мастером, расформировали. Буровая бригада — это не та бригада, что допустим, на заводе или на стройке. В бурении название «бригада» — явление случайное. На самом деле это сложный комплекс со своим бытом и укладом и, можно сказать, со своей историей. Люди в ней живут, работают, растут профессионально, умирают, женятся, рожают детей. Примерно всё то же самое, что в деревне, в колхозе. Налажен определённый общественный быт. Есть баня, столовая, водокачка и многие прочие объекты. Не считая технологических штучек, допустим, у слесарей есть специнструмент, весьма тяжёлый. У дизелистов — тоже. А также у кочегаров, электриков и всех остальных специалистов.
Так вот, чтобы не осталось памяти об этом страшном инциденте с падением вышки, руководство решило расформировать бригаду. Чтобы не осталось самой истории этого события. Люди были вывезены с объекта. Некоторые из них месяцами, а некоторые годами, не выезжали на Большую землю. Не говоря о выезде на Материк. Жили, конечно, не на острове, но выезд за пределы района на самолёте назывался «поехать на Материк». Ещё более парадоксальной виделась ситуация тем, что тундра, где бурила экспедиция, называлась: «Мутный материк». Многих работяг после расформирования разобрали в другие бригады. Это тех, кто поменьше пил. А вернее, кто мог пьяный работать. Кто пьяный предпочитал валяться — старались в бригады не брать. Только в крайнем случае, если была большая нужда в кадрах. Помбура по кличке Геббельс совсем уволили, по статье «за прогулы». Он не выезжал с буровой до этого момента более года. Когда он приехал на базу экспедиции, у него скопилась порядочная сумма денег. За первые несколько часов он напился водки, загрузился «под ватерлинию», и лёг спать на бильярдном столе в холле конторы экспедиции. В это время в главный вход вошёл начальник экспедиции с очередной комиссией. Увидев спящего, он принялся его будить. Тот на свою беду проснулся, и стал посыпать всех вкривь и в крест отборным матом. Мат перемежался угрозами:
— Убью! Попишу! Зарежу! Порежу! Пидар гнойный!
— Это я-а-а?! — ткнул себя пальцем в грудь начальник экспедиции.
— Да. Ты пидар и казёл вонючий! Урою, штифты побью, срать лёжа будешь!.. — Далее посыпались ещё более зловещие эпитеты и угрозы. Но начальник уже дал распоряжение:
— Этого помощника бурильщика уволить!
Это был ещё больший повод выпить. Как же! Расчёт надо было обмыть. Квартира, где хозяин этого жилья привечал пьющих буровиков, называлась «кильдым» во все времена и во всех районах геологоразведки. Вот на таком кильдыме помбур по кличке Геббельс напился водки последний раз в жизни. Когда его утром стали поднимать, чтобы он опохмелился, левая половина его тела была цвета столовского свекольника, разбавленного многократно водой. Геббельс был наполовину сиреневый и мёртв уже несколько часов. Врачи написали, что у него какая-то железа отказала. Поминки его отмечали всё в том же кильдыме, всё в том же темпе, что пили простую пьянку. Из родственников умершего никого не вызывали. Отдел кадров предпочитал о смерти родным не сообщать. Был печальный опыт, когда приезжали родственники, то пили они ещё хлеще умершего. При всём при этом с ними трудно было распрощаться. Да и на похороны усопшего никто не пошёл. Как сказал потом каждый:
— Не дошёл! С утра опохмелились, я и вырубился!
Закопали помбура Геббельса за счёт государства в полиэтиленовом мешке. На столбике, на могиле была прикреплена табличка с номером, который потом можно было найти в книге регистрации. Но поминали — «ладили поминки» — сорок дней без перерыва, даже больше. На поминках разговоры были все те же, что и во время чаепития на буровой. Валера-слесарь рассказывал всё о том же своём опыте вбивания шаров в половой член. Слушателям, окружившим его и покуривавшим в перерыве между возлияниями, он поведал:
— Вбил я пять шаров, а сверху «шпалу». Потом пошёл в баню, сдрочил, а шары-то в руку и высыпались!
— А шпала?! — заволновались слушатели.
— Шпала тоже выпала. Упала в щель на полу. Её я вовсе не нашёл. Испортил!
Все эти надоевшие рассказы разбавил вновь прибывший с больницы дизелист Вова Фёдоров. Он ещё месяца три назад попал в больницу, упав на отгулах головой о бетон. Ему, отмытому и посветлевшему в больнице, налили сразу стакан:
— Помяни Геббельса!
Когда он выпил и обтёр губы рукавом, то начал свой рассказ:
— Меня как привезли, то стали делать пункцию из спинного мозга.
— Так, а зачем пункцию? — спросил наиболее рассудительный помбур Утопленник.
— Сказали: «Практикантам учиться же надо!»
— А чё тебя так долго там держали?
— Так я им бельё из прачечной в прачечную таскал, там, обеды из кухни в отделение, ну, и другое всякое…
— Так послал бы их нах…й! — единодушно загомонили помбуры.
— А они сказали, что если плохо буду вести себя, то отправят в ЛТП.
— Ну, ты даёшь! — воскликнул Сапог. — Это же они имели в виду, что если ты будешь в больнице бухать, а не отказываться обоссанные простыни в прачечную таскать!
— Теперь уже всё равно! — махнул рукой Вова Фёдоров.
В разгар полемики «могли или не могли лекари-лепилы отправить Вову в ЛТП» влетел в кильдым помбур Вася и проорал с порога:
— Раф вернулся из отпуска и набирает новую бригаду!
— Да ты чё?! — посыпалось со всех сторон. — А ты уже записался?
— Берут не всех. Там много хохлов вновь прибывших!
— Понаихалы тут за нашой копийкой! — завопил помбур Сеня, который умел подшивать валенки транспортёрным ремнём.
— Айда, ребя! Нас Раф возьмёт в одно касание! — сказал Олег, бурильщик, который работал в паре с Рафом, когда тот ещё был бурильщиком.
Все, кто мог передвигаться без посторонней помощи, потянулись к большому бараку, который был конторой экспедиции.
Раф, благополучно вернувшись из отпуска, прибыл сначала прямо в контору экспедиции и на удивление быстро попал в кабинет начальника. Он хотел перевестись бурильщиком в какую-нибудь бригаду, где можно хорошо заработать — в отпуске поистратился, а бурильщики зарабатывали больше всех, да и у бурильщика круг обязанностей меньше. Отработал свои смены и езжай на выходные к Вере. А бурмастеру ещё надо на своих личных отгулах всевозможные отчёты сдавать. При этом бурмастеру не всякий раз дадут отгулять законные отгулы.
