Тама Яновиц - На прибрежье Гитчи-Гюми
– Именно для этого! – настаивала я. – Ты все равно быстрее пятидесяти пяти миль в час не ездишь!
– Хорошо, а вот такая гипотетическая ситуация, – сказал Билл. – Допустим, я купил красивую и очень дорогую картину. Зачем я это сделал?
– Чтобы тебе все завидовали. Чтобы показать, что у тебя куча денег.
– А может, потому, что она чудесное произведение искусства и глубоко меня тронула?
– Это не повод ее покупать. Не будешь же ты целыми днями сидеть и на нее смотреть. Поначалу, может, и посмотришь. Но пройдет неделя, впечатление от нее будет уже не то, и тогда ты станешь приглашать к себе друзей, надеясь, что получишь удовольствие от того, как ею восхищаются они. Потом ты начнешь беспокоиться, удачно ли вложил деньги, растет ли твое приобретение в цене или падает, и окажется, что настоящей причиной покупки было именно это. Прости, может, я не очень понятно объясняю…
– Я вроде въехал, – загоготал Пирс, решив, видно, что я шучу.
– Мне скучно, – сказал Леопольд. – Скоро поедем? – Он подобрал зубочистку и прочесывал ею ковер.
– А что, если я куплю большой дом? – предложил Билл. – Для нас с тобой.
– Ты же не можешь находиться в нескольких комнатах одновременно. Люди покупают большие дома только для того, чтобы произвести впечатление на окружающих! Жалко, Теодора с нами нет. Он бы сумел тебе объяснить.
– Но это же так чудесно – жить в красивом доме, покупать красивые вещи, – озадаченно сказала Бетани.
– Все это внешнее, а настоящее счастье – оно внутри, – объяснила я. – Ты обязательно встретишь кого-нибудь, у кого дом еще больше, и все твои красивые вещи тебе опостылят. Впрочем, и в твоих словах есть доля разумного.
– Тогда что плохого в том, что я мечтаю жить в Брентвуде с твоим братом-кинозвездой?
– Не буду с тобой спорить, – сказала я. – Мечтай, если хочешь, но с нами в Калифорнию ты не поедешь, и точка.
– Пирс! – жалобно воскликнула Бетани.
Мы обе обернулись к Пирсу.
– Вы, девочки, сами разбирайтесь, – сказал он и допил спирт из стаканчика. – Мне все равно.
– Видишь, Бетани? С этим ты ничего не поделаешь – ему все равно. Он совершенно равнодушен ко всему, кроме как поесть и покайфовать. Вот поэтому-то он и станет знаменитым. До глубины души его ничто не забирает.
Я царственно встала с коленей Билла. Он тоже поднялся, направился, пошатываясь, к одному из стеклянных шкафчиков, распахнул дверцы и забрался внутрь. Бетани зарыдала. Увидев, что она плачет из-за такой ерунды, как мой братец, я расхохоталась.
– Пирс, неужели это правда? – говорила сквозь слезы Бетани. – Тебе действительно все равно? – Пирс молча налил себе еще спирта. – А ты, Мод, надо мной издеваешься, – продолжала она. – Думаешь, ты особенная, потому что никогда не умирала от любви. Но я тебе докажу, что это не так!
– Эй, ты! – сказал Пирс, внезапно вернувшись в нашу реальность. – Ты как с моей сестрой разговариваешь?
– Это мне напоминает одну песню. – Леопольд вскочил и запел тоненьким голоском:
Моя мать была истинной леди,Как и ваша была, может статься,А вот дочь ее нынче в беде.Помогите несчастной подняться!
– Браво! Браво! – зааплодировала я.
– Пирс, я хорошая, – продолжая всхлипывать, сказала Бетани. – Это твоя сестра решила, что я злая и глупая. Кто дал ей право считать себя лучше всех?
– Пожалуйста, не уезжайте! – раздался из шкафчика голос Билла. – Сходим в «Вики-Ваки» или в «Пир рыцарей», куда пожелаете!
– Ой, пожалуйста, давай пойдем в «Пир рыцарей», – обрадовался Леопольд. – Там наверняка подают марципаны, фрукты засахаренные, меды ароматные, мясо дикой косули и много всего другого, чем я мечтал угоститься под аккомпанемент флюгельгорна, колесной арфы и виолона.
– Что-что? – спросила я изумленно.
– Это средневековая еда, – объяснил Леопольд. – Я читал про нее в библиотеке, в «Истории кулинарии». Там, правда, некоторых страниц не хватало.
– Что такое «флюгельгорн»? – спросил Пирс.
– Это средневековая то ли труба, то ли тромбон, – ответила я. – Леопольд, ты поразил меня своими познаниями, но я подозреваю, что в «Пире рыцарей» подают не рыцарскую еду, а самых обычных жареных цыплят и свинину на ребрышках. Билл, слушай, ты не одолжишь мне еще немного денег? Я тебе обязательно верну.
– Бумажник вон там, – простонал Билл. – Я посижу в шкафу – мне страшно вылезать. Только прошу тебя – не уезжай насовсем! Обещай, что вернешься!
Поскольку дверцы шкафчика были решетчатые, я, решив, что воздуху ему хватит, связала ручки резиновым шлангом, а Билл, как и хотел, остался внутри. Похоже, полумрак действовал на него успокаивающе. Бетани лежала на полу и рыдала.
– Можешь не вставать, Бетани, – сказала я. – Кстати, Билл, мне на самом деле не восемнадцать.
– Я так и знал. Ты кажешься гораздо старше.
– Мне девятнадцать. – Я достала из бумажника пятьдесят долларов и ключи, отдала Бетани один из подписанных Биллом листов, и мы ушли.
– Ну и что ты собираешься делать? – спросил Пирс.
– Билл разрешил нам воспользоваться его машиной. Он написал это вот здесь, – показала я второй лист. – Во всяком случае, подписал. Садись и заводи мотор, пока он не передумал.
– Чего? – изумился Пирс. – Он нам дал свой новенький «Корвет»? Круто!
Мы расселись. В машине воняло чесноком и рыбой.
– Господи, чем это несет? – сказал Леопольд. – Наверное, это его ребенок обделался на прошлой неделе. Или… – Он нырнул под сиденье и что-то оттуда вытащил. – Фу, гадость! Это оставить или выбросить?
– Так что делать будем? – спросил Пирс.
– Выбрасывай. Форт-Лодердейлом я сыта по горло. Слава богу, хоть не пришлось ради твоей карьеры расставаться с невинностью. Поехали отсюда.
Мы отправились в отель за Трейфом.
– А он даже милый, правда? – сказала я.
– Кто? – спросил Пирс.
– Билл.
Пирс с Леопольдом загоготали.
– Мод, тебе необходимы очки, – сказал Леопольд.
– Уж как-нибудь обойдусь, – ответила я.
– Я думал, он тебе не нравится, – сказал Пирс.
– Он купил мне все это! А вы даже не заметили. Наверное, это следует счесть доказательством вашей гетеросексуальности. К тому же я взяла у него из бумажника пятьдесят долларов. Может, задержимся еще? Он мне тогда зубы отбелит.
– У тебя и так зубы белоснежные, – сказал Леопольд.
– Ну, ладно. И вообще, он не виноват, что я люблю другого.
– А кого? – спросил Пирс. – Я что-то забыл.
28
Брайан, чем-то очень взволнованный, стоял у входа в отель с Трейфом на поводке.
– Представляете, этот чертов управляющий приехал и меня уволил! Подумать только, какая подлость!
Трейф вырвался, кинулся к машине и через окно полизал мне локоть.
– Ужас! Брайан, бедненький! – воскликнула я. – Как же так случилось?
– Да я же говорил – нельзя держать собаку под конторкой. Крутая тачка! Вы чего, их угоняете, да? – Он заглянул в окошко. – Фу! Что, кто-то в штаны наложил?
Я открыла дверцу и впустила Трейфа.
– До встречи, Брайан!
– А как же мои трусы? – заволновался Леопольд. – Я их постирал и оставил в номере. Там еще печенье, чипсы…
– Я тебе свои дам, – пообещала я. – Я купила несколько пар. Есть даже светящиеся во тьме. Ну, поехали!
– Подождите! – крикнул Брайан. – Можно, я с вами поеду? Никогда не хотел быть помощником управляющего этого гребаного отеля. Всегда мечтал стать космонавтом. Но туда никого не берут, только ядерных физиков.
– Что это с Трейфом? – сказал Леопольд. Я обернулась. Трейф сидел на заднем сиденье рядом с Леопольдом и не отрываясь смотрел на меня. – Он что, под кайфом?
Выражение морды у Трейфа было почти экстатическое.
И тут я догадалась! Он в меня влюбился! Он, конечно, и раньше меня любил, но не больше, чем всех остальных моих родственников. А сейчас его словно сковородкой пристукнули. Он смотрел на меня с такой тоской и желанием, что из глаз его текли и катились по морде слезы.
– Ой-ой-ой… Бедняга Трейф. И ты не устоял… – сказала я.
Он завилял хвостом, продолжая умильно мной любоваться.
– Что с ним? – Пирс тоже обернулся.
– Ничего особенного. Он просто влюбился.
– Шутишь? – сказал Пирс. – В кого?
– В меня, идиот! Ты что, не понимаешь? Ужас в том, что собаки испытывают те же чувства, что и люди. На пса, как и на человека, любовь может нагрянуть совершенно нежданно.
– Да? – сказал Пирс недоверчиво. – Вот что я скажу: на меня она не нагрянет.
– Ага, – согласился Леопольд. – На меня тоже.
– И вообще, я думал, Трейф любит Лулу, – сказал Пирс.
– Он ее любил. И был к ней очень привязан. Он вообще ко всем был привязан, в особенности к маме. А это другое. Это безумная любовь, на грани мании. Вы что, действительно не понимаете, что происходит? Это все мамино проклятье. Надо ее найти, чтобы она его с меня сняла.
– Какое проклятье? – хором спросили Пирс с Леопольдом.
– Вы разве забыли, как мама нам всем что-то обещала: тебе – что ты будешь кинозвездой, тебе – что откроешь собственный ресторан, а мне – что мужчины будут находить меня неотразимой.
