Марина Палей - Месторождение ветра
В электричке включается репродуктор, и на весь состав корреспондент берет интервью у ТОЙ, которая уж точно знает, как принимать любовника:
Накройте стол белой, хорошо выглаженной скатертью. Средняя заглаженная складка скатерти должна проходить строго через геометрический и смысловой центр стола. Количество судков с солью и пряностями находится в прямой пропорциональной зависимости от числа обедающих. Рекомендуется сервировать стол одинаковыми приборами и посудой однообразного фасона и расцветки. Очень украшают сервированный стол живые цветы; их размещают (в невысоких вазах) посредине стола или в двух-трех местах по средней линии стола. Если при этой сцене невольно присутствуют дети, то их надо научить тщательно разжевывать пищу, есть не торопясь, не брызгая, чтобы у детей не создалось привычки есть некрасиво и шумно: это было бы неудобно и неприятно для них самих и для окружающих.
Боже правый! При виде этих картин я вспомнила, что мужу моей подруги, которая рекомендовала натирать тебя мазью, сегодня стукнул полтинник.
И я охотно пошла на этот юбилей — с твердой верой, что уж там-то ни за что не будут кормить тридцать человек одним хлебом. Муж моей подруги — космонавт, поэтому юбилей праздновался в предприятии общественного питания, где всегда так ярко исходит янтарем наборный (охраняемый государством) паркет, что надлежит приносить с собой сменную обувь; гостям были представлены плоды не только Земли, но также разреженных слоев атмосферы и даже пищевые продукты других планет, — короче, все было на том столе, все были за тем столом, и была даже такая, что абсолютно ничего не ела, — особа поздневикторианской осанки, научноголодающая по логарифмической линейке, — поглядывавшая на едоков надменно-загадочно и чуть злобновато. Итак, все в пределах этого стола было преотменно и даже сверх того.
Но когда я во тьме кромешной добиралась домой, думая только о тебе, о тебе плача, то как-то некстати вспомнила, как на этот банкет пришла любовница космонавта (со своим мужем), и космонавт делал мне большие глаза и подавал страшные знаки, — хоть муж любовницы мужа подруги, т. е. супруг подруги космонавта, знал, что тот знал, что знал тот, что тот знал; и он, муж своей супруги, которая любовница супруга моей подруги, влезши по-дружески в шлепанцы юбиляра, стал какой-то больничный (и тот, в запасных шлепанцах, тоже был больничный), и он, т. е. юбиляр, любовно одергивал мужу любовницы фалды фрака, — а тот, по-семейному, поправлял ему галстук и скафандр — и потом говорил тост, что юбиляр — человек таких высоких морально-нравственных качеств, что — жест в сторону детей — среди ночи на помощь придет; а потом научноголодающая, с заранее сострадательной улыбкой, громко спросила космонавта: а что, ваша жена — тоже космонавт? а все знали, что не космонавт, так как, чтобы он мог летать, имея при этом здоровых детей, налаженный быт, любовницу (жену своего мужа), — жене космонавта досталось ползать, всю жизнь чихая и кашляя в пыли бухгалтерских отчетов, — но космонавт, профилактически ущипнув меня за филейную часть, ровно ответил, что да, жена — тоже космонавт (потому что в этих кругах так принято, что если уж муж-космонавт, то жена должна быть непременно жена-космонавт); и еще я, как назло, вспомнила, что, когда пришло время космонавту лететь, а гостям прилично расходиться (а скатерти-самобранки все еще ломились яствами-питьем), — теща виновника торжества принялась по периметру обходить столы, очень зычно приговаривая: собаке!! собаке!! собаке!! — и складывая космонавтову трудовую провизию в семейные мешочки из полиэтилена.
И меня вырвало. Сначала меня рвало: икрой осетровых рыб и икрой кетовой, лососиной с гарниром из долек лимона, украшенной веточками петрушки, салатом из крабов, паштетом, анчоусами — и вылез язык с соусом «Кубанский».
А ЭТО ВСЕ ОТТОГО, ЧТО НОРМАЛЬНАЯ ЕДА ЕСТЬ ЕДА С АППЕТИТОМ, ЕДА С НАСЛАЖДЕНИЕМ, — погрозил мне с небес кулаком акад. И. П. Павлов.
И тогда меня вывернуло от страха. Первыми из меня, насвистывая, быстро попятились раки в белом вине и тельное из рыбы, потом боком протискивался поросенок холодный с хреном; тело мое содрогалось в мучительных корчах; бедный желудок выдавливал: почки в соусе с луком, легкие с пастой томат-пюре, сердце тушеное и наконец «Мозги в сухарях» (консервы) со стручками фасоли, — а под занавес выкатилась репа, фаршированная манной кашей (хоть я ее не ела, она и на столе-то не стояла), — ну и, конечно, было много хлеба и хлебобулочных изделий, — и пошли вприсядку калачи, баранки, бублики и ватрушки из дрожжевого теста.
И я почувствовала некоторое облегчение. Последний, третий приступ, я вызвала самостоятельно, щекотнув себе глотку на древнеримский манер гусиным пером и вспомнив статейку пустопорожнего критика. И тогда из меня толчками забил фонтан: кольраби-капуста-бекмес-бастурма; оладьи-омлеты-котлеты-треска; хурма-шоколад-шампиньоны-харчо; шурпа-эстрагон-фрикадельки-бозбаш.
…Легкая, почти бестелесная, лежала я дома, читая то, что три тысячелетия назад написал Сададж Арсатун ибн Джилбаб. Я уже знала, что мне не подойдут его рецепты, чтобы вернуть тебя и полюбить хлеб, — ибо он пишет, к примеру, что, если хотите ослепительно улыбаться, хорошо для этого натирать зубы порошком из мелкоистолченных алмазов, — а лучшим противозачаточным средством называет кал слона. Кроме того, если он советует для любовной страсти брать корешки, то у нас в аптеках продают лишь вершки, от нервов; если же он рекламирует вершки (других растений), то их нет и в помине, — а большей частью он указывает такие цветы и ягоды, которые были ему современники и соплеменники, и все это на своем языке, наша фармация бессильна. Меры весов же его таковы, что нынешний продавец не знал бы, как и обвесить: арузза (рисовое зерно), бакилла (конский боб), мил’ака (ложка), суккураджа, тассудж, хабба, хуфна и др. — без объяснений. Но я ловлю себя на том, что мне ужасно все это нравится. Послушайте: мастарун кист кират кавасус истар джавза данак.
И тогда я сажусь за машинку и печатаю:
ТРАКТАТ О ТОМ, КАК ВЫЗВАТЬ ДОЛГОЕ ЛЮБОВНОЕ НАСЛАЖДЕНИЕ И СЧАСТЛИВО ИЗБЕЖАТЬ ПРИЕДАЕМОСТИ
Параграф 1. Чистые яства, возбуждающие похоть.
…Мужчина, который постоянно ест воробьев и запивает их молоком вместо воды, всегда имеет горячую эрекцию и обильное семя.
Параграф 2. Яства, имеющие сходство с лекарствами.
Берут воробьиных и голубиных мозгов — пятьдесят штук, желтков воробьиных яиц — двадцать, чашку лукового сока — три укийи, морковного сока — пять укий, соли и горячих приправ — по вкусу и топленого масла — пятьдесят дирханов. Из всего этого готовят яичницу, съедают ее и запивают во время переваривания крепким душистым вином, несколько сладковатым.
Параграф 3. Средства, вызывающие наслаждение у мужчин и женщин.
…это слюна, если у человека во рту асафетида или кубеба, а также миробалановый мед — или мед, замешанный со смолой скаммония, или имбирь…
Тут входишь ты, я говорю, не повернув головы: суп из пакета в холодильнике; за свет заплатил?
…или перец с медом. Хорошо также применять все это в виде лепешек на заднюю половину члена, ибо от применения таких средств к одной лишь головке нет большой пользы…
Ты говоришь: давай выпьем вина.
…Животное, возбуждающее похоть, — это ящерица уромастикс, варан, особенно основание его хвоста, его пупок, почки и соль. Варана ловят во дни весны…
Мы пьем, я говорю: сними очки, я хочу ребенка. Ты снимаешь и смотришь мне прямо в глаза своими серыми, очень русскими, будто заплаканными глазами, и я слышу, как Бог выкликает наши имена, и чувствую, что ребенок есть.
И вдруг я чувствую также, что скучаю по тебе, я ужасно скучаю по тебе, и продолжаю тосковать по тебе, а ты рядом, а я так же страшно тоскую по тебе, как если бы ты оставался на своем востоке, верхнем ли, нижнем, я путаю.
Я распахиваю окно. Деревья голы. Вдали висит единственное окошко, и оно гаснет: последний лист. Задрав голову, я вижу хрустящие, с крупной солью, сухари звезд, и лунный мед льется толстой струей прямо мне на язык, и я нащупываю сухарик и, обмакнув его в соль, перемазываю медом, — что это за объедение, язык проглотить можно!
И проглатываю язык.
А потом легко, как вишневые косточки, расплевываю на все стороны желтые свои клычки, черные резцы, ядовитые зубы мудрости.
И познаю сахар первого молочного зубка.
Сладость упоительна.
И в немоте моей я мычу:
если Ты
извечно назначаешь мне бессилие
в моих потугах ответить равной любовью на Твою любовь
и равной красотой на Твою красоту
и если я знаю что Ты
заведомо наскучив мной
рано или поздно бросишь меня навсегда
