Юрий Козлов - sВОбоДА
Если же Игорек собирался похвалить Егорова за хорошую работу, удачную идею, вовремя поданный правильный совет, он сам встречал его в приемной, заводил в кабинет, рассказывал какой-нибудь анекдот, вспоминал смешной случай из их общего прошлого, заразительно — он это умел — смеялся. И только потом переходил к делу.
Так они и работали.
Но сейчас Игорек не собирался ругать или хвалить Егорова.
Он снова налил себе виски и быстро выпил.
Егоров поставил свой стакан на стол.
Обычно Игорек зорко следил, чтобы собеседник пил с ним вровень, и редко когда забывал чокаться. Сейчас он был заторможенно спокоен и двигался, словно во сне. Рак-Хрустальный на столике у окна из последних сил пламенел, но солнце как проколотый дирижабль сдувалось над шпилями и крышами Садового кольца, и сумеречным, призрачным, как оказавшийся в застенке революционер, становился рак.
Примерно так же выглядел в данный момент обычно бодрый и деятельный Игорек. Егоров догадался, что друг совместил сильно действующие транквилизаторы с алкоголем. Это был плохой «смеситель». Обычно Игорек им не пользовался. Он внимательно относился к собственному здоровью.
Паника, попытался определить Егоров, страх, или угроза? Уголовное дело, блокировка счетов, кого-то из семьи взяли в заложники? Что-то случилось. Игорек был мошенником, но не был трусом.
Пауза затягивалась.
— Говори, или… — попытался вытащить друга из лекарственно-алкогольного простоя Егоров.
Он вдруг вспомнил, что медсестра с лампой-попой под сиреневым абажуром халата оставила ему номер своего телефона. Она училась на третьем курсе мединститута, и ей был нужен какой-то справочник по посттравматическим психозам. Ничто, даже пробки — августовским вечером по центру Москвы вполне можно было рассекать на машине — не мешало Егорову купить справочник в «Медицинской книге». Потом — позвонить медсестре, подхватить ее в назначенном месте, да и умчать в свою неубранную квартиру, наплевав на количество «куриных» очков.
Игорек молча смотрел на Егорова.
Если бы я всем верил, как-то пошутил он, я бы не был таким богатым.
— Товарищ, верь… — подмигнул ему Егоров.
— Тангейзер, — едва слышно проговорил Игорек, глядя на теряющего пролетарский колер рака. — Ты пойдешь слушать оперу на Пушкинскую площадь?
Был коммунистом, тоже посмотрел на голубеющего рака Егоров, стал ЛБГ. Что творят с людьми и вещами политика и… освещение. Ему некстати вспомнилось, что многие великие люди, например, Леонардо да Винчи и Гете, серьезно занимались изучением света. Наверное, подумал Егоров, есть нечто общее в загадках (причудах) света и сексуального влечения.
Ожидая пациентов, Егоров заглянул в Сеть БТ.
Из грота ВенерыИдут пионеры.Тангейзера песняЗвучит.А посох еще не цветет, не стучит.Мир треснет.Но зло дым умчит.
Егоров долго думал, как откликнуться на странную Большую Тему, копнул Интернет, но ничего существенного, кроме того, что в конце августа берлинская опера исполнит «Тангейзера» в Москве на Пушкинской площади, не обнаружил. Он ничего не написал в БТ.
— Это важно? — поинтересовался Егоров. — От этого что-то зависит?
— Архиважно, как говорил Владимир Ильич Ленин, — Игорек вдруг опустился на кожаный диван, едва успев поставить пустой стакан на книжную полку. — Я сейчас, — закрыл глаза. — Не уходи. Две минуты… — то ли заснул, то ли потерял сознание.
Егоров проверил пульс. Игорек дышал глубоко и ровно. Измерить давление? Но если инсульт, уже поздно. Хорошо, что он не в ванне, подумал Егоров, расстегнул верхнюю пуговицу на рубашке Игорька, ослабил галстук.
— Я сейчас… — пробормотал Игорек, подбирая ноги в кресле.
Почему он спросил про Тангейзера? Неужели… «прописался» в БТ? Или… — заглянул в ноздри друга Егоров… — нюхнул? Но ничего подозрительного в ноздрях Игорька не обнаружил.
Тангейзера песня звучит…
Егоров вспомнил сегодняшних пациентов.
Студенту он заявил, что жизнь — не грот, а компьютер — не Венера, в которую влюбился Тангейзер. Ты молодой, сказал Егоров студенту, твоему посоху цвести и плодоносить, смотри не засуши его, как травинку между клавиатурой и экраном. Начни новую жизнь с «Тангейзера», посоветовал Егоров удивленному студенту, сходи на Пушкинскую площадь, послушай берлинскую оперу. Там будет много красивых девушек. Познакомься с какой-нибудь, пригласи в гости, потрахайся от души. Боишься, не встанет? Не беда, сейчас полно средств. Женщина — это жизнь и риск. Компьютер — пустота и сон. Проснись, наполни себя… да чем угодно, только оторвись от компьютера!
И прижимистому пенсионеру Егоров посоветовал лечить жадность любовью. Не хочешь тратить деньги на операцию, сказал ему Егоров, потрать на бабу. Тебе сколько? Шестьдесят пять? Все бабы от сорока до пятидесяти пяти — твои. Сердцу девы, даже и пожившей, нет закона. Тангейзер завалил в гроте богиню Венеру, бери с него пример! В каждой бабе живет богиня, надо только ее вычислить, так сказать, разархивировать. Как только твой посох зацветет, сказал Егоров изумленному пенсионеру, сам поймешь, нужна тебе жизнь или нет, делать операцию или воздержаться. На Пушкинской площади, вдохновенно продолжил он, соберутся все неоприходованные бабы Москвы. Почитай, что пишут на женских сайтах! На представлении оперы ожидается явление Венеры! Бабы, как пчелы на цветы, слетятся на раздачу счастья! Не только бабы, вдруг заметил пенсионер. Кто еще, с подозрением покосился на него Егоров, барды, гусляры, исполнители народных песен? Ему не хотелось верить, что почтенный пенсионер принадлежит к сексуальным меньшинствам. Отец Драконий встречается на бульваре возле храма с избирателями, почтительно проинформировал Егорова пенсионер. Обязательно пойду. Все в масть! — отлегло от души у Егорова. Каждой бабе — православного коммуниста! Это же… рождение новой общности, живое творчество масс — Союз женщин и православных коммунистов. Вся власть союзу! Отец Драконий и богиня Венера. Вера, справедливость, честь, семья! — Егоров подумал, что сходит с ума. Но это, помнится, его не остановило. Чем еще лечить чужое сумасшествие как не… собственным?
На сестру-кукушку он много времени не потратил. Строгим отцом Драконием встретил ее Егоров. У Тангейзера тоже были дети, мрачно возвестил он. Но, нежась в гроте с Венерой, он помнил о них! Я знаю, продолжил Егоров, гипнотически сверля глазами сестру-кукушку, дети мешают блуду. Почему-то он решил, что она переправляет подросших детей родственникам, чтобы безнаказанно блудить. Малые дети не понимают блуда и, следовательно, не могут ее разоблачить. Но после пяти лет начинают кумекать, вот она и… Пойдешь на Пушкинскую, подвел итог воспитательной беседе Егоров, послушаешь оперу, попросишь прощения у богини. Дети — вот твой посох в этой жизни! Если он зацветет в твоих руках, потом ты соберешь плоды… Твоя жизнь — в детях, а не в блуде! Иди и не греши! — Егоров устало откинулся в кресле, прикрыл глаза. Ему казалось, что на нем не сиреневый халат с бейджем, а черная ряса с крестом, что ему не сорок пять лет, а семьдесят, что у него кустистые серебряные брови и серебряная же клином борода.
Испуганная сестра-кукушка шмыгнула за дверь, а Егоров еще некоторое время гневно хмурился, как, вне всяких сомнений, гневно хмурился бы настоящий отец Драконий.
И только когда в кабинет зашла испытывающая психологические сложности молодая семейная пара, он опамятовался, едва сдержавшись, чтобы не рявкнуть: «Пошто воруете мое время, грешники?» Егоров посоветовал им учиться любви у Тангейзера и Венеры. Что главное в любви? — спросил Егоров. И сам же ответил: умение наступить на горло собственной песне. Как Маяковский? — иронично уточнил муж. Он сразу не понравился Егорову. Во-первых, напомнил ему его самого, молодого. Егоров тоже любил тогда иронизировать, был уверен, что нет в мире человека умнее его, а на окружающих смотрел как на плесень. Во-вторых, в отличие от Егорова, вся жизнь была у него впереди, но Егоров подозревал, что он не исправится, так и будет продолжать иронизировать и заглядывать в трусы пожилым бабам. Хорошо, мгновенно собрался с мыслями Егоров, давайте разберемся в ситуации, вы ведь пойдете на Пушкинскую площадь слушать берлинскую оперу? Пара переглянулась. Certainly, yes! — воскликнул Егоров. И продолжил: Тангейзер наступил на горло собственной песне, потому что все годы, проведенные в гроте, услаждал Венеру только теми песнями, которые ей нравились. Вы разве не знаете, тревожно осведомился Егоров у притихших супругов, что Тангейзер — родоначальник протестного антирелигиозного, точнее антикатолического, антипапского рэпа? Но он не навязывал своих вкусов богине и потому получил в жизни все, что только можно! Точно также и Венера… — задумался Егоров. Что Венера? — с интересом посмотрел на него ироничный муж. Венера, как всем известно, ответил Егоров, хотя это только что пришло ему в голову и, следовательно, никому еще не было, кроме него, известно, приходит в обличье разных женщин к каждому мужчине один раз в жизни… обязательно. Она как бы оценивает его, и — по результату — к некоторым потом приходит снова. Но дело не в этом. Венера, грубо говоря, огромный свой, тысячелетний опыт, засунула себе в… и любила Тангейзера все эти годы, как честная девушка, не отвлекаясь на других мужчин. Вы должны самостоятельно определить, кому на что наступить. Если, конечно, покосился на ироничного мужа, есть на что наступать. «Тангейзер», многозначительно поднял палец вверх Егоров, это дым БТ, снимающий напряжение между мужчиной и женщиной. БТ? — переспросил муж. На этот раз без малейшей иронии. Без Трения, объяснил Егоров. Это было первое, что пришло ему в голову. Или вы, пристально посмотрел на мужа, расшифровываете иначе? Он уже понял, что муж — в Сети БТ. Боль Творения, ответил муж, но можно и так: Без Торговли. Кстати, насчет торговли, придержал его за локоток Егоров, пропустив жену в коридор. Теща, прошептал ему в ухо, второй в твоей семье цветущий посох. Я бы сказал, устойчиво цветущий. Береги Тещу. Она цветет для тебя. И продает цветы за интерес дочери. Ты можешь дать ей эту цену. Опирайся сразу на два посоха, подмигнул мужу Егоров, на гибкий, нежный, молодой и… на крепкий, закаленный, устойчивый. Ты счастливчик. Венера пришла к тебе в двух ипостасях — жены и тещи, дочери и матери. Не пережимай, не ищи объяснений происходящему, не копайся в себе, будь легок и добр. И сам зацветешь, как… третий посох… И полетишь, как ангел, на цветочных крыльях…
