Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 10 2013)
Я думаю, что обаяние Эмили Дикинсон связано для меня с ее детскостью.
Когда она говорит про собственные стихи, что это «простые новости, которые рассказала Природа», она говорит чистую правду. Но у Дикинсон это не просто «природа природствующая», но просветленная опытом человеческого одиночества и страдания. Поражает сочетание полярных начал: гордость и нежность, и вместе с тем — парадоксальность и эксцентричность. Аркадий Гаврилов верно заметил: «Даже в самых мрачных стихах Э. Д. можно обнаружить игривость — причудливую игру ее ума».
Критику Томасу Хиггинсону, пытавшемуся наставлять ее в правилах стихосложения, она смиренно писала: «Я чувствую себя Кенгуру в чертогах Красоты». Как точно! Лишь поэты умеют объясняться вот так — «мгновенными и сразу понятными озарениями». Вообразите себе Кенгуру, явившегося на бал: неожиданность, невероятность, неуклюжесть и в тоже время — странная, диковатая грация. Но сравнение этим не исчерпывается. Стихи Дикинсон мало того что странны, — поражают неожиданные скачки, перемахи ее мысли. Легкость, с которой она покрывает расстояния между далекими предметами и явлениями. Сильные ноги ее Ума.
Думаю, в Дикинсон осуществился синтез почти всего, что я люблю в английской поэзии: метафизичность Донна, дурачества Эдварда Лира, сердцеведение Шекспира и жажда бессмертия Китса. Непреднамеренность, небрежность — и математическая безукоризненность формулировок.
Похожей русской поэтессы нет. Кое-что по отдельности имеется, да всё вразбивку. У Ахматовой — подходящая царственность, а вот эксцентричности, парадоксальности — недобор. То есть в быту, говорят, — было, а в лирику не допущено: «прекрасное должно быть величаво».
Выдвину рискованную гипотезу: самый близкий к Эмили Дикинсон русский поэт — Осип Мандельштам. В его поэтике есть сходные черты: торжественность речи, усвоенная от Тютчева и Вячеслава Иванова, и нежный регистр — от Батюшкова и Фета. «Сестры — тяжесть и нежность…» и — «Простые новости, которые рассказала Природа с царственной нежностью» ( The simple news that Nature told / With tender majesty ).
«Восьмистишия» Мандельштама даже внешне похожи на стихи Дикинсон: короткие, афористичные, загадочные. Некоторые его строки, в которых он, по-видимому, описывает свой поэтический метод, вполне можно отнести к Эмили Дикинсон:
Когда, уничтожив набросок,
Ты держишь прилежно в уме
Период без тягостных сносок,
Единый во внутренней мгле…
Она писала так же — «без внутренних сносок», опуская промежуточные звенья.
Сходство восьмистиший Мандельштама со стихами Дикинсон еще и в том, что их одинаково трудно перевести: первые — на английский язык, а вторые — на русский.
В игольчатых чумных бокалах
Мы пьем наважденье причин,
Касаемся крючьями малых,
Как легкая смерть, величин.
Точность в переводе таких стихов вряд ли поможет: нужно, чтобы спонтанность совпала с неизбежностью, чтобы «бирюльки», в которые играет поэт, сцепились так же насмерть, как в оригинале.
Уж как этого достигнет переводчик — его дело. То ли получится склонить к любви и дружбе самые простые словарные эквиваленты, то ли — скорее всего — понадобятся окольные пути и замены… Не зря Анатолий Гелескул, великий переводчик испанской и польской поэзии, писал, обобщая собственный опыт: «Чтобы было „так”, надо, чтобы стало иначе».
Искушение «оставить так» в случае с Э. Д. особенно велико. Потому что слов мало, и каждое — важно. Но нельзя легко уступать этому искушению. «Judge tenderly of me» — это не «судите нежно обо мне». Потому что английская строка звучит как неизбежность, а перевод — как неловкое допущение. Крупная ошибка — сказать себе: «Все ключевые слова вошли в перевод; правда, звучит немного шероховато, но так и надо — ведь стихам Дикинсон гладкость противопоказана». Это неправда. Дикинсон ритмически сложна, но не корява. Наоборот, абсолютно музыкальна и естественна в каждой фразе.
Помню, когда-то на вечере молодого переводчика Аркадий Штейнберг сказал: «Вы в совершенстве, просто удивительно для такого возраста, усвоили все малые секреты ремесла». И сел на свое место. Таким образом мастер дал понять, что существуют еще и большие секреты ремесла.
Самый большой секрет — как сохранить тайну стихотворения, чтобы она не выпала в осадок при размешивании. А это всегда может произойти, пока переводчик производит свою алхимическую процедуру — взвешивает, смешивает, нагревает и переливает в другую мензурку.
Григорий Кружков
(52)
Где мой кораблик — плывет ли вдаль —
Канул ли в глубину —
То ли волшебные острова
Держат его в плену —
То ли не сыщет пути назад —
За горизонт заплыв —
Вот что пытают мои глаза,
Глядя через залив.
(243)
Я знаю — Небо, как Шатер,
Свернут когда-нибудь —
Погрузят в Цирковой Фургон —
И тихо тронут в путь —
Ни перестука Молотков —
Ни скрежета Гвоздей —
Уехал Цирк — где он, ау? —
Никто не знает — где —
И то, что увлекало нас
И тешило вчера —
Арены освещенный Круг
И Блеск, и Мишура —
Развеялось и унеслось —
Не отыскать следа —
Смотри хоть в лучшую Трубу —
Морская Даль пуста —
(341)
За шоком боли некий Транс находит —
И Нерв больной уже не колобродит —
И Сердце — леденея как могила —
Не понимает — с ним ли это было?
И механическая Ног работа
Идет своим путем — как будто кто-то
Воспроизводит сгибы и разгибы —
И на душе — покой кремнистой глыбы —
Свинцовый час невидимой Болезни —
Ее мы вспомним —
Ежели воскреснем.
Так замерзающий в пыли сугроба —
Сомлев — уже не чувствует озноба —
(413)
Я на Земле не прижилась
В своем родном Краю —
Тем более не приживусь
А у Святых в Раю —
Там Воскресенье — каждый День —
А Дням потерян счет —
И не бывает, что в Четверг
Вдруг Солнышко блеснет —
Сходил бы погулять Господь —
Вздремнул бы хоть на час —
Нет, Он наставил Телескоп —
И не спускает Глаз —
Сбежала бы подальше
Из-под его руки —
Но «Страшный суд» — не пустяки —
Попробуй — убеги!
(611)
Я лучше вижу — в Темноте —
К чему мне лишний Свет —
Моя Любовь к тебе — сама —
Мой Ультрафиолет —
Она горит — всей Груде Лет
Прошедших — вопреки —
Шахтерской Лампочкой во Мгле
Пронзая Рудники —
И Доски Гроба раскалив —
До Красноты — со мной
Она, как некий Зримый Жар,
Пребудет под Землей —
Что мне Рассвет — когда Она
Над Сумерками дней —
Как Солнце — вставшее в Зенит —
Горит в Душе моей?
(760)
Тем и тронула бедняжка —
Тем меня и поразила —
Как безмолвно — как смиренно —
Подаянья попросила —
