Артур Дойль - Собрание сочинений. Том 5
— Или пять ратников, — добавил Черный Саймон.
— Кто же эти пять английских рыцарей? — спросил Хаутейн.
— В городе сейчас триста сорок один рыцарь, — ответил Эйлвард. — И я слышал, что уже послано триста сорок картелей, нет вызова только сэра Джона Равенсхолма: он лежит в лихорадке и не может встать с постели.
— Я слышал об этом турнире от одного из стрелков охраны! — крикнул кто-то из лучников, развалившихся на соломе. — Говорят, Принц тоже хочет сразиться на копьях, но Чандос и слышать об этом не желает — предполагают, что дело будет серьезное.
— На то есть Чандос.
— Нет, Принц этого не допустит. Чандос будет ведать всем турниром, вместе с сэром Уильямом Фелтоном и герцогом Арманьяком. Со стороны англичан в турнире примут участие лорд Одлей, сэр Томас Перси сэр Томас Уэйк, сэр Уильям Бошан и наш предостойный хозяин и командир.
— Ура, и да охранит его господь! — раздалось несколько голосов. — Быть лучником у него — великая честь.
— И вы вполне правы, — отозвался Эйлвард. — Если вы пойдете за его знаменем с пятью алыми розами вы увидите все, что хотелось бы увидеть доброму лучнику. Ха! Да, mes garçons, вы сейчас смеетесь, но, клянусь эфесом, когда вы окажетесь там, куда он поведет вас, вы уже не будете смеяться, ибо невозможно знать заранее, какой он даст обет. Я вижу, что у него мушка на глазу, точь-в-точь как при Пуатье. И ради этой мушки будет пролита кровь, или я ничего не понимаю.
— А как было при Пуатье, достойный Эйлвард? — спросил один из молодых лучников; он оперся на локти и не сводил почтительного взгляда с обветренного лица старого воина.
— Ну же, Эйлвард, расскажи! — воскликнул Хордл Джон.
— Твое здоровье, старик Сэмкин Эйлвард! — зашумели голоса на дальнем конце зала, и люди замахали белыми куртками.
— Вот спросите его, — скромно отозвался Эйлвард и кивнул в сторону Черного Саймона. — Он видел больше, чем я… И все же, клянусь гвоздями святого креста, видел-то я почти все.
— О да, — согласился Саймон, — великий это был день. Я не надеюсь еще раз пережить такой день. Многие отличные лучники спустили в тот день свою последнюю стрелу. Подобных людей мы уже не встретим, Эйлвард.
— Клянусь эфесом, — нет. Тогда были маленький Робби Уитстафф, и Эндрю Салбластер, и Уот Олспей, и они свернули шею германцам. Mon Dieu, что за люди? Стреляли как угодно! По дальним и ближним целям никогда никто не пускал стрелы более метко.
— Но про битву, Эйлвард, расскажи про битву!
— Сначала дайте я налью себе, ребята, всухую этот рассказ не пойдет. Было самое начало осени, когда Принц выступил, он прошел через Овернь, и Берри, и Анжу, и Турень. В Оверни девушки сладки, да вина кислы. А в Берри женщины кислы, а вина роскошные. Анжу — очень хороший край для лучников: там и женщины и вина — лучше не надо. В Турени мне только проломили башку и все, но во Вьерзоне очень повезло, ибо я раздобыл в соборе золотую дароносицу, а потом получил за нее девять генуэзских джэн от золотых дел мастера на улице Монт-Олив. Оттуда мы отправились в Бурж, где мне досталась рубашка огненного шелка и отличная пара башмаков с шелковыми кисточками и серебряными блестками.
— Из лавки, Эйлвард? — спросил один из более молодых лучников.
— Нет, с человеческих ног, парень. У меня были основания считать, что они ему больше не понадобятся, так как в спине у него торчала тридцатидюймовая стрела.
— А что было потом, Эйлвард?
— Мы двинулись дальше, кум, шесть тысяч человек, и пришли в Иссуден, а там опять произошло весьма важное событие.
— Сражение, Эйлвард?
— Нет, нет, кое-что поважнее. Сражение мало что может дать, если нет надежды на выкуп. В Иссудене я и еще три валлийца заглянули в один дом, все остальные прошли мимо, и добычу получили мы. Я сам взял отличную перину, вещь, которую, обыщите хоть всю Англию, вы не найдете. Вы эту перину видели — ты, Аллейн, и ты, Джон. И вы подтвердите, что это благороднейшая перина. Мы погрузили ее на мула маркитанта и везли следом за армией. Я решил сберечь ее до тех пор, пока не обзаведусь собственным домом, и она теперь хранится у меня в одном весьма надежном местечке недалеко от Линдхерста.
— А потом, достойный лучник? — спросил Хаутейн. — Клянусь святым Христофором, вы избрали поистине хорошую и приятную жизнь, ибо собираете добычу подобно ловцу морских раков, который не зависит при этом от чьей-либо милости или благосклонности.
— Вы правы, шкипер, — заметил более пожилой лучник. — Есть поговорка у старых солдат: «Что взято боем, дороже вдвое». Ну, продолжай, приятель, мне уже не терпится.
— И вот мы пошли дальше, — сказал Эйлвард, сделав долгий глоток из фляги. — Нас было около шести тысяч, и Принц, и его рыцари, а посредине отряда — моя перина, которую вез мул маркитанта. Мы наделали много бед в Турени, а потом прибыли в Роморантэн, где мне попали в руки золотая цепочка и два яшмовых браслета, которые у меня в тот же день украла черноглазая девчонка из Арденн. Mon Dieu! Есть же люди, которые не боятся Страшного суда, у них нет ни капли порядочности в душе, и они вечно норовят выкрасть или выхватить чужое добро.
— Ну, а сражение, Эйлвард, сражение! — нетерпеливо крикнули несколько голосов среди взрывов смеха.
— Я уже дошел до него, храбрые вы мои боевые щенки. Ну, тогда король Франции стал преследовать нас с пятьюдесятью тысячами человек, и он очень спешил нас настичь, но когда настиг, не знал, что с нами делать, ибо мы так разместили войско среди изгородей и виноградников, что французы ниоткуда не могли к нам подступиться, кроме как со стороны узкой дороги. На обоих флангах стояли лучники, позади них — ратники и рыцари, а посередине — обоз и моя перина на муле маркитанта. Триста их доблестнейших рыцарей бросились вперед, они были в самом деле очень храбрые, но мы встретили их таким шквалом стрел, что из них вернулись немногие. Затем двинулись германцы, они также сражались весьма отважно, так что даже одному или двум удалось прорваться через цепь лучников и дойти до моей перины, но все зря. Тут вперед выехал наш собственный маленький командир с мушкой на глазу, и милорд Одлей со своими четырьмя оруженосцами, и еще несколько человек такой же закваски, за ними следовали Принц и Чандос, а потом мы все, плотной толпой, с топорами и мечами, ибо к тому времени уже расстреляли свои стрелы. Это было сумасшествие, ибо мы отошли от изгородей, и не осталось никого, чтобы охранять обоз, а они могли в любую минуту подобраться к нему в обход. Но все обошлось благополучно, и короля взяли, а маленький Робби Уитстафф и я привезли на телеге двенадцать бочек вина для личного стола короля, и, клянусь эфесом, если вы спросите меня, что было потом, я не смогу вам ответить, не сможет и коротышка Робби Уитстафф.
— Ну, а на другой день?
— Клянусь, мы долго не канителились, а поспешили обратно в Бордо, куда и прибыли благополучно вместе с королем Франции и моей периной. Я продал свою добычу, mes garçons, и получил столько золота, сколько мог унести, и в течение недели жег по двенадцать восковых свечей на алтаре святого Андрея, ибо если ты забываешь о божьих святых в дни удач, они легко могут забыть о тебе, когда будут позарез нужны. Я же подарил святому Андрею сто девятнадцать фунтов воску, а так как он был человеком очень справедливым, то не сомневаюсь, что он возместит их полным весом, если понадобится.
— Скажите, достойный Эйлвард, — обратился к нему с другого конца зала молодой румяный лучник, — из-за чего произошло это великое сражение?
— Эх ты, дурья голова, — да из-за того, кому носить французскую корону, из-за чего же еще?
— А я думал, может, из-за твоей перины…
— Если уж я доберусь до тебя, Сайлас, то как бы я не отхлестал тебя ремнем по плечам, — отозвался Эйлвард под общий хохот. — Но теперь пора, цыплята, на насест, раз смельчаки уже начали бунтовать против старших, да и час поздний, Саймон.
— Подожди, споем еще одну песню.
— Здесь Арнольд из Соулея, он споет песню не хуже любого лучника из Отряда.
— Нет, у нас тут есть один — лучше его в этом деле не найдешь, — сказал Хаутейн, кладя руку на плечо Большого Джона. — Я слышал, как он пел на корабле, у него голос будто волны, когда они бурно накатывают на берег. Прошу вас, друг, спойте нам «Колокола Милтона» или, если хотите, «Дочь франклина».
Хордл Джон вытер губы обратной стороной ладони, уставился в угол потолка и рявкнул так, что от звуков его голоса заметалось пламя факелов; он запел, как его и просили, южную балладу.
Решил франклин изведать свет,Не мил его девчонке свет:Ушел дружок. Она одна.Но верность сохранит она!
Пришел к ней рыцарь — плащ до пят,И латы под плащом блестят.Но, хоть колено он склонил,К любви девчонку не склонил.
Оруженосец к ней пришел,На нем малиновый камзол.Играл он нежно, сладко пел,Но в деле мало преуспел.
Пришел богач купец, одетВ кафтан и бархатный берет.Но лавки, полные добра,Не принесли ему добра.
Пришел к ней лучник — добрый друг,В руках колчан и меткий лук,В кармане пять монет всего…Девчонка, берегись его!
Ох, кто-то волю дал слезам,А кто-то рыскал по лесам…А лучник в дальней сторонеС девчонкой скачет на коне.
Восторженно заревели слушатели, затопали ногами, застучали кружками об пол — видимо, им особенно пришлась по вкусу эта песня, а Джон скромно склонился над квартой и четырьмя гигантскими глотками осушил ее всю.
