Майгулль Аксельссон - Лед и вода, вода и лед
— Ты пообедать не хочешь?
Инес кивнула. Она была так измучена собственной болтовней, что не смогла даже выговорить «да».
— Я угощаю, — сказала Элси.
И они молча сидели в ресторанчике друг напротив друга, но спустя секунду после того, как официант поставил перед ними датские бутерброды, Элси вдруг замерла с вилкой и ножом в руках и, подняв глаза и пристально посмотрев на Инес, спросила:
— Как у него жизнь, по-твоему? На самом деле?
Инес не могла ответить, несколько мгновений она искала привычную ложь, которая сделала бы Элси больно и напомнила ей, что если она и мать Бьёрна, то и Инес тоже, но иначе и глубже, но так и не нашла этих слов, только сидела и смотрела прямо перед собой.
— Не знаю, — сказала она наконец. — Понятия не имею.
И так оно и продолжается до сих пор. О Бьёрне можно прочитать в любой газете, кроме того, он звонит каждую неделю, а время от времени навещает их, а сейчас спит в комнате прямо под ней, но Инес, которая была его матерью с четырехмесячного возраста, понятия не имеет, как у него жизнь. Она замотала головой. Не надо думать об этом. Она больше никогда не будет об этом думать.
А будет думать о своей комнате. Своем собственном кабинете.
~~~
Бьёрн стоял на пороге кухни и тер кулаком правый глаз. Как ребенок. Совсем маленький ребенок.
— Доброе утро, — пробормотал он.
Биргер что-то буркнул в ответ из-под утренней газеты, но Инес обернулась, она была уже одета и причесана и улыбалась той особенной улыбкой, которая предназначалась только Бьёрну.
— Доброе утро! Завтракать будешь?
Волосы у него всклокочены, под халатом — только футболка и трусы, и никаких признаков умывания или принятого душа, но это она вообще не комментирует. Будь на его месте Сюсанна, все было бы иначе — попробовала бы она сесть за стол неумытая, в ночной рубашке и халате. Шума, крика и ругани не оберешься. Но Сюсанна — не Бьёрн, и ей, естественно, нечего рассчитывать на такой же прием, как он, — ни тут, дома, ни вообще где бы то ни было.
— Что, не с той ноги встала?
Бьёрн протянул руку и потрепал Сюсанну по голове, усаживаясь за стол. Она чуть отшатнулась, словно уворачиваясь:
— Отстань!
Он тут же улыбнулся. Это вознаграждение, своего рода благодарность за то, что она по-прежнему видит в нем обычного старшего брата. Но ей нельзя заходить слишком далеко, сердить его по-настоящему, поэтому она так же поспешно улыбнулась в ответ. Инес появилась возле Бьёрна с кастрюлей каши и лучезарной улыбкой:
— Ты ведь хочешь каши?
Судя по выражению легкого отвращения на его лице, каши он не хотел, однако кивнул:
— Да, спасибо. И кофе.
Инес улыбается еще шире:
— Будет сделано.
Самое противное — что она сегодня такая радостная. Еще бы, счастье-то какое, Бьёрн дома. Рехнуться! Да только не Инес сегодня поедет с ним в гастрольном автобусе «Тайфунз» — сперва в Несшё, потом в Мьёльбю и Линчёпинг, а потом в Норчёпинг. В турне. Маленькое, конечно, всего трехдневное, но все-таки турне.
Ради этого ей пришлось месяц уговаривать и уламывать родителей, но, разумеется, вовсе не ее уговоры и упрашивания привели в конце концов к тому, что Инес и Биргер уступили, а то, что Бьёрн потрудился замолвить за нее словечко. Она стояла тогда в холле рядом с Инес и слышала его голос в телефоне, сочащийся из трубки тоненьким ручейком — ручейком, заставившим и ее, и Биргера, и Элси стоять совершенно тихо и смотреть на Инес, крепко прижавшую черную трубку к уху. Бьёрн был убедителен. Конечно же он за ней присмотрит. Само собой. И в гастрольном автобусе у них, естественно, никакого алкоголя или марихуаны. И если они так ужасно беспокоятся насчет того, что может случиться с Сюсанной за какие-то несчастные три дня, то они должны по идее жутко беспокоиться за него самого, а он пока что не замечал…
Он так и не договорил последнего предложения, что оказалось очень действенно. Это заставило Инес опуститься на стул, пока она искала взглядом Биргера, смотрела на него очень странно, совершенно пустыми глазами, и несколько секунд он тоже стоял с отсутствующим лицом, торопливо крутя головой и поглядывая на Элси, неподвижную, оцепеневшую, и вот Элси с видимым усилием кивнула, этот кивок передался Биргеру и наконец пришел к адресату в виде реплики Инес.
— Да, — сказала она тонким голосом. — Но мы ведь полагаемся на тебя, Бьёрн. Конечно. Так что ладно, пускай едет.
А на Сюсанну они не полагались. Это было очевидно. За неделю до отъезда и Инес и Биргер начали ее обрабатывать. Не курить! Не пить! И — хм, хм — не ходить ни с кем в номер! Что они думали, интересно? Что из Норчёпинга она приедет курящей беременной алкоголичкой? Она все-таки не настолько дура.
Биргер сложил «Ландскрона-Постен» и посмотрел на свои часы. Это был сигнал, ежеутренний сигнал, что пора в школу. Сюсанна подняла свою чашку и допила какао, потом набрала воздуха, подыскивая какую-нибудь другую интонацию, иную, чем та, с какой она обычно говорила в это время дня.
— Моя сумка в гардеробной, — произнесла она. — Пожалуйста, не забудь ее…
Это прозвучало умоляюще. Слишком умоляюще. Бьёрн поднял взгляд от своей тарелки с наполовину съеденной кашей, вид у него был немного растерянный.
— Чего-чего?
На секунду мир дрогнул. Он забыл! Забыл, что обещал ей и Еве разрешить поехать с ними на гастроли. И теперь они не поедут. А он сейчас найдет повод…
— А, ну конечно, — сказал Бьёрн. — Конечно. Я просто забыл.
Сюсанна сидела выпрямившись и смотрела на него не отрываясь. Чтобы загипнотизировать.
— В четверть первого. У гимназии. Ева там будет.
Бьёрн схватил «Ландскрона-Постен» и кивнул, но на Сюсанну не посмотрел.
— Конечно. Автобус там остановится.
Сюсанна не отпускала его, она присосалась к нему взглядом и пыталась жестко подчинить его своей воле.
— Точно?
Бьёрн раздраженно поморщился:
— Точно. Да не волнуйся ты так.
Биргер ушел первым, как обычно. Он встал, надел пиджак, чмокнул, как полагается, Инес в щеку, чуть сжал плечо Бьёрна, потом взял ключ от велосипедного замка и вышел. Инес металась по кухне, убирая со стола и разговаривая беспокойным тоном. Бьёрна ведь, когда он доест, не затруднит убрать сыр в холодильник? А может, он проследит, чтобы Сюсанна не потеряла билет на поезд? Может, он и за ее деньгами последит, чтобы не потерялись, — а если потеряются, то, может быть, он будет так добр и за нее заплатит? Ох, господи, времени-то уже сколько! Ей надо спешить, и Сюсанне надо спешить. До свиданья! И она скрылась за дверью.
Но Сюсанна еще не закончила разговор с Бьёрном, она вернулась в кухню, застегивая молнию на парке.
— Значит, в четверть первого, — повторила она. — Не забудешь?
Бьёрн рылся в карманах халата, ища сигареты, нашел смятую пачку «Джона Сильвера» и принялся копаться в ней. Неужели закурит дома? В кухне Инес?
— Да не беспокойся ты, — сказал он, сунув сигарету в рот. — Не волнуйся так.
И, чиркнув спичкой, зажег сигарету.
На улице казалось, что уже суббота, хотя был только четверг. Сюсанна ухватила свой портфель и пошла, щурясь от солнца, а когда опустила глаза, то увидела свою обувь. Ботинки на «манной каше», старые и пыльные. В автобусе надо будет снять их и надеть белые сапожки, на которые она сама накопила, подрабатывая по несколько часов в неделю в магазине фру Саломонсон. Очень красивые. И модные. Такие модные, что Инес и Биргер прямо ужаснулись, когда она им показала.
Она поспешно глянула на часы. Без двадцати восемь. Надо дойти до телефонной будки за пять минут, чтобы успеть накраситься. Она всегда там останавливалась на пути в школу, чтобы нарисовать себе лицо, достойное сестры рок-звезды. Это было не менее важно, чем выучить уроки на отлично. Чтобы никто не мог сказать, что сестра у Бьёрна немодная, но чтобы никто не мог сказать и другое — что она так примоднилась, что забросила учебу. Наоборот. Семестр она должна закончить лучше, чем Ингалиль, по всем предметам.
За пять месяцев они не перекинулись друг с другом и словом, хотя учились в одном классе. Сюсанна игнорировала ее, делала вид, что Ингалиль не существует, время от времени невзначай скользила по ней взглядом, но тотчас отворачивалась, стоило той посмотреть ей в глаза. Если честно, Ингалиль осталась совсем одна. Никто из других девочек не подходил к ней на переменах, и она стояла в одиночестве у забора, уткнувшись носом в книжку, и притворялась, что целиком поглощена чтением, никто по доброй воле не садился с ней за один столик в столовке и не протискивался в душевую кабинку после физры. С другой стороны, никакой открытой злобы к ней тоже не было, никто не дразнил ее и не подкалывал, и когда она обращалась к кому-нибудь из одноклассников, ей в ответ тут же улыбались. А рожи корчили, только когда она отворачивалась.
