Виктор Ерофеев - Страшный суд. Пять рек жизни. Бог Х (сборник)

Звонки в Москву вызывали падение настроения на целый день — там все было плохо — Ирма грозила расправой с подонками, ударом по чьей-то морде — вдруг выскочила Манькина фамилия — когда Манька терялась, не знала, что делать, как сесть, куда сесть, или в метро наступала кому-нибудь на ногу, она показывала язык — покажет быстро и спрячет — так многие русские стеснительные девушки в момент растерянности показывают язык — покажут и спрячут — а он в духоте, лишенный права на вопрос: как ты? — было ясно, что он делает что-то не то, от избытка невнятных чувств, тщеславия, а также непонятно почему — Воркута призналась подруге, что они ездили во Флориду — показала фотографии — та молвила, обдумав, по телефону, через две недели: наши пути разошлись — затем муж — работавший в Москве — предложил донести, ссылаясь на собственную безопасность — она пошла, без всяких сомнений, убежденная, что подруга предала родину — приехала в местную безопасность и донесла, как просралась после запора — стало легче — ее преступление было незримым с точки зрения здравого смысла — в Мейне пахло Севером, особенно на самой границе с Канадой — она сдавила переносицу — села на постель — водила пальцем по подушке — дрожали бусинки браслета — ты бесчеловечный, сказала Воркута — тебе никого не жалко — он был приятно потрясен человеческой подлостью — его к тому времени все раздражало — он приезжал в Америку удовлетворить детские желания — обогатиться — из Сан-Франциско дозвонился наконец-то до бабушки — та уже совсем распадалась — она жаловалась на здоровье и просила, чтобы он берег себя, кушал лучше — как там, в Америке, с фруктами? — я скоро уйду — хрипела она утробным хрипом — я сон видела — брат-авиатор, разбившийся на территории своей летной части в 1930 году, робкий муж в пенсне и совсем забытая мама, втроем, склонившись к ней, звали к себе — подожди, не уходи — сказал Сисин — дождись меня — не уходи — в Вермонт приехала Римма Меч — с тех пор, как они не виделись, она, не став министром культуры России, стала поэтом смерти— надо спешить — подумал Сисин — смерть превращается в банальность — Феликс ушел от меня — сказала Римма — Любка-сучка вцепилась в его депутатский мандат — какая еще Любка? — твоя подружка! — не знаю я никакой Любки! — в память о нашей с Феликсом любви я посадила перед дачей в Болшеве два кипариса — как ты думаешь, не вымерзнут? — наконец я все поняла — сказала она Сисину — для Ахматовой и Пастернака похороны были праздником, на них соберутся люди — это сказочный театр — после труда умирания праздник смерти — застолье поминок — Римма выглядела по-прежнему довольно немытой — с сальными волосами — ее лекция имела успех — вчера, на Римминой лекции, явилась в новом обличье — прикинувшись эмигрировавшей московской поклонницей — она-онапрошла тяжелый путь от фабричного общежития в Орехово-Зуеве до уборщицы богатой галереи в Нью-Йорке — с особым упором на собственную непонятость — на одиночество в момент смерти матери, наступившей в день ее двадцатилетия — маловнятная череда мужчин гналась за ней, но американцы поразили ее серьезностью подхода к трахательным делам — ее волновали жаргонные словечки — крутой мужик, кайфово — сто лет не слышала! — она-онавосприняла случившееся как братское кровосмесительство — была сочиста, сочна, незловонна — цветок московской тусовки — наутро проспали — вечером она в душ — он подполз на коленях по коридору — глянул в скважину — вспомнил детство — в детстве подсматривал домработниц с дремучими, таежными пиздами — раз вместо Веры случайно, ползунком, подсмотрел Веру Аркадьевну — ее медного цвета живот — с горизонтальным секретным шрамом — не мог забыть — годами ждал за это наказания — из далекой Сибири ночью позвонила мать Бормотухи — вы не знаете, где моя девочка? — понятия не имею — что же мне делать? — в ее голосе Сисин услышал слезы — позвоните в ее институт — в какой институт? — я так понял, что она учится в институте — в каком институте? — может быть, я ее неправильно понял — это кто так поздно звонит? — истошным голосом закричала Ирма — она-онасбегала пописать — он снова прильнул — актриса Грушева тщательно и меланхолично протерла аккуратно стриженную пипку бумажкой — он смотрел с ленивым любопытством — бросила в унитаз — затем так же тщательно и меланхолично протерла попу указательным пальцем — палец застыл в воздухе — она понюхала его, наклонившись — с сосредоточенной, злой физиономией — еще раз понюхала — задумчиво провела пальцем по стене, оставляя тонкий каштановый след — стены разлетелись в разные стороны, его закрутило — он хотел приподняться — не получилось — горло сдавило — он блевал на дверь уборной — вокруг него бегали маленькие возбужденные собачки — on notait la présence d’Alain Legras, président du comité des fêtes — 1’adjudant Petit, commandant de la brigade de la gendarmerie nationale — de Jacques Podda, chef de corps des sapeurs-pompiers volontaires — М. Bouvard, président des parents d’еlèves — М. Millo, président de la societé de chasse [67]— последний жаловался Сисину на мимозу — чертово дерево! — говорил Мийо с мокрыми, зачесанными назад волосами — разрастается не по дням, а по часам — захватывает склоны, набережные — любое пространство — приходится выкорчевывать — но это, поверьте мне (охотник покачал-покивал, покрутил головой по-французски), дело нелегкое! — к тому же эфирные масла — горит на пожаре, как факел — авторитетно поддакнул помпье — собачки набегали друг на друга — карабкались — тряслись — отнимали у Евгения Романовича последнее удовольствие — покусывали друг друга — бесшумно выскользнула красавица Грушева — что с вами? — блюю — виновато ответил Евгений Романович — утираясь.

Кончался пиздячий век.

Когда мне сказали, что я сын Иисуса Христа, я не поверил. В этом идиотском мире возможно, конечно, все, но, во-первых, не согласуется с богословием: едва ли была задумана продолжаться Божественная династия. Хотя, с другой стороны, мои теологические познания не отличались большой глубиной. Библию я читал местами, как все, не до конца. Кроме отдельных сцен, религией там не пахнет. Тоска зеленая, бытовщина. Евангелие читал повнимательней — понравилось — но тоже не скажу, что все — слишком много угроз и торговли — написано явно не интеллигентными руками — хотя как прием — с четырех сторон — без стыковок — с противоречиями — как разорванные руки в «Танце» у Матисса — неплохо — очень даже — однако, mon cher Лука, нельзя же так в лоб с чудесами! — рассчитано больше на дикарей.

Когда в природе возникает долженствование, она всерьез задумывается над ним — деликатная личность смертна не менее дикаря — нужно новое поколение метафизики, как в ракетах, компьютерах, мясорубках — естественно, меня не покрестили — мама, а ты крещеная? — Вера Аркадьевна недавно помягчала к религии — раньше только фыркала — крещеная — мама, ты любила кого-нибудь, кроме папы? — что с тобой? — даже японскую чашку отставила — у нас с Верой Аркадьевной любезные, кофейно-чайные отношения — мне сказали, что я не от него — перестань говорить глупости! — кто тебе сказал? — не клади за столом ногу на ногу, по-американски — Вера Аркадьевна — мастерица переводить разговор на другую тему — советская выучка — она, возможно, единственная марксистка, которую я встретил в своей жизни — у нее все определяется низкими, экономическими соображениями — для нее, как и для Романа Родионовича, иностранцынавсегда остались манекенами со стеклянными глазами — даже меня, исправно покупающего ей в Парижахбелье и всякие кофточки, она упорно подозревает в скупости — правда, Манька в этом смысле тожебыла марксисткой — мама, ты когда-нибудь встречалась с человеком, то есть я хочу сказать — скажи, что ты думаешь об Иисусе Христе? — в наше время он бы очень пригодился для поддержания нравственности — мама, он же не милиционер! — да? откуда нам знать? — она всех их видела на кремлевских приемах: Хрущева, Булганина, Гагарина, Шарля де Голля — в Париже они с Романом Родионовичем даже видели Кеннеди — Роман Родионович не пресмыкался перед американцами — как ни странно, они его уважали — больше того, через него они передавали ценную информацию — только теперь можно открыть секрет — именно по каналу этой недипломатической связи США впервые дали понять, что не будут вмешиваться в Праге — только побыстрее со своими танками! — естественно, Брежнев поцеловал его в губы — впрочем, тоже украдкой — у Веры Аркадьевны в шкафу до сих пор хранятся под нафталином вечерние платья — громоздкие туфли на высоких каблуках — она была целеустремленной студенткой в белых носочках, в туфлях с перепоночкой, которую отлили в бронзе на станции метро «Площадь Революции» — несомненно, Вера Аркадьевна вызывала к себе интерес ангелов и херувимов — я родился в памятном 195… году в процветаю щей и дико благополучной семье — на этот раз никакого хлева — полный блеск имперского материализма — даже бабушки тайком не помышляли о религии — одна жила напротив Кремля — другая — в Ленинграде — мама Веры Аркадьевны была запойная читательница — она прочитала за свою жизнь целые библиотеки книг, но отличалась неверной памятью и перечитывала все по новой, не отрываясь, рыдая над хорошо забытым вымыслом — вторая вообще ничего не читала ни разу — но ее энергии мог позавидовать Днепрогэс — Роман Родионович с отстраненным взором проследовал в спальню — видать, занедужил старина — он никак не мог примириться с двуглавым мутантом — орел клевал его красную печень — предстоял малоприятный разговор с матерью — мама, для меня это жизненно важно! — от этого зависит — ты даже не знаешь что! — ты когда-нибудь изменяла отцу? — ай-яй-яй! — она укоризненно, по-светски покачала головой — что это с тобой сегодня? тебя опять обругали в газетах? — плевать мне на газеты! — ну, не скажи — Вера Аркадьевна знала, что сын темнит, что-то утаивает — что ему больно, когда ругают — по телевидению ты опять выступал какой-то непричесанный — не понимаю, неужели твояИрма не может тебя научить причесываться, вовремя стричь ногти и волосы в носу? — это, в конце концов, неприлично! — мама! ну, что ты такая нетеплая! как будто шведка какая-то! — дорогой мой, иметь самообладание — еще не значит быть шведкой, ты сам прекрасно знаешь, что я желаю тебе только добра — ты же моя мама! — Сисин даже несколько растерялся — ну, разные бывают матери — вспомни Мориака! — нам в нашей заграничной работе приходилось сталкиваться с недоброжелателями, черт побери, с открытыми врагами — в конце концов, мы с папой служили России, как бы ее ни называли — никогда я не услышал ни слова раскаяния — на месте Христа я бы ее оттрахал, Жуков! — медная травма — клянусь тебе!