Мортен Рамсланд - Собачья голова
Впервые Лайла осознала, что с ее отцом что-то не так, однажды утром, когда он пришел в мастерскую и сказал:
— Гарри уехал с классом в летний лагерь. Нам надо забрать его домой, пока не появились ангелы.
Лайла прекрасно понимала, что он по-прежнему переживает, что Гарри увлекся бакалейной торговлей, но какой такой летний лагерь? И что это еще за ангелы?
— Какие такие ангелы? — говорил позднее Ханс Карло. — Я ничего ни о каких ангелах не говорил.
Но дедушка продолжал нести какую-то бессмыслицу об ангелах. Ему казалось, что он видит, как они становятся все ближе и ближе: ангелы с розовыми губами, волосатые сатиры и, конечно же, самый главный ангел: хрупкая Элизабет, губы которой складывались, чтобы произнести какую-то фразу вроде «жизнь прекрасна», и которая с развевающимися волосами носилась на мотоцикле по райскому саду.
— Твой отец — старый дурак, — жаловалась фру мама Лайле, — скоро он, наверное, начнет верить во всякую нечисть.
Однажды Ханс Карло через стекло витрины мастерской увидел тучного мужчину с палкой.
— Норвежец приехал, — заявил он в тот же вечер за ужином, — теперь мы с Элизабет поедем в Берлин.
Последние слова переполнили чашу терпения фру мамы. Она тут же отправила Ханса Карло к врачу, и через несколько дней выяснилось: причина его усиливающейся головной боли, сбивчивой речи, явлений ангелов и загадочных норвежцев вовсе не в начинающемся безумии или маразме, а в опухоли размером с мандарин в мозжечке. «Оперативное вмешательство уже невозможно», — сказал врач Лайле, и если Элизабет, цеплявшаяся за жизнь, умирала в течение нескольких лет, у Ханса Карло все заняло не более трех недель. Когда он услышал свой смертный приговор, его взгляд уже был обращен в потусторонний мир, и очень скоро тело не выдержало давления опухоли на центральную нервную систему и развился спастический паралич. И когда Ханс Карло оказался на больничной койке, опутанный со всех сторон шлангами, в его мозговой ткани произошли неожиданные изменения, и он вдруг отказался видеть фру маму.
— Я не хочу ее видеть, — говорил он дочери, а когда фру мама все-таки появилась в палате с букетом цветов, поинтересовался: — Кто вы? Вы не Элизабет!
Находясь в последней стадии болезни, Ханс Карло не мог понять, что нанесенные на смертном одре удары приводят к появлению никогда не заживающих ран. Смертельно бледная, до глубины души обиженная фру мама вынуждена была сидеть на стуле в коридоре, а человек, «который так и не подарил мне детей, но которого я безгранично любила, несмотря ни на что», быстро угасал. Для Лайлы было слабым утешением, что Ханс Карло за несколько недель до своей смерти наконец-то показал, что больше любит ее, чем Лилиан. К своему великому удивлению, она начала испытывать сострадание к молчаливой фру маме; та, изгнанная умирающим мужем, круглые сутки сидела в коридоре больницы, слезы ручьем текли по ее щекам, и за несколько дней до смерти Ханса Карло она совершенно исхудала. Казалось, фру мама за эти дни пережила духовное превращение, такое же радикальное, как и изменения в мозговой ткани Ханса Карло: капризы, властность и непокорность куда-то исчезли. Похоже было, что Лайла одержала победу, на которую она никогда и не смела надеяться. «Но совсем не так все должно было быть», — думала она. На фоне всего происходящего ее как-то встревожили обрывочные фразы отца о таинственном норвежце с разрисованным нацистским флагом, который оказался свидетелем одного из самых счастливых дней в его жизни. «Что это за норвежец? — спрашивала Лайла. — Как его зовут?» Но Ханс Карло не помнил его имени, прошло уже больше тридцати лет с тех пор, как они с Элизабет сидели в прокуренной пивной в Берлине с норвежцем и жирным немцем.
Перед смертью дедушка ушел еще дальше в прошлое и начал нести какой-то вздор о водяных в ручье, а последними словами, слетевшими с его губ, стали фразы из страшных колыбельных песенок, которыми пугали Гарри и Лайлу: если будешь кричать, то твой язык отсохнет, если будешь врать, у тебя почернеет живот. Когда в дверях изредка появлялась фру мама, он повышал голос. «Уходи отсюда!» — кричал он и рвал на себе волосы, как будто перед ним предстало нечто совершенно невыносимое.
Чем хуже Ханс Карло вел себя по отношению к фру маме, тем больше Лайла сочувствовала отвергнутой. А бесконечное бормотание Ханса Карло об Элизабет, которая уже сидит под окном на мотоцикле, собираясь перевезти его через реку смерти, никак не повлияло на ее нынешнее отношение к фру маме. Сообщение о том, что давно и хорошо известный ей ангел собирается увезти отца, помогло ей освободиться от детских иллюзий. Внезапно Лайла осознала, что это из-за ангела Элизабет она на протяжении всего детства во многом была лишена внимания Ханса Карло. Потому что каким же отцом Ханс Карло, в сущности, был? Отсутствующим отцом, постоянно озабоченным болезнью жены, отцом, который из-за своего горя ничего не видел вокруг. Если бы на Лайлу не повлияла так сильно тень ангела, разве она боролась бы так яростно против фру мамы?
Другими словами, еще не став сиротой, Лайла начала мучиться мыслью, что она всю жизнь была сиротой. А кто на самом деле был наиболее близким ей человеком? «Только фру мама», — подумала она и ощутила, что теряет почву под ногами. Потому что кто посвятил ее в таинственный мир женственности, кто всегда был готов дать ей полезные советы и рассказать, как предохраняться от беременности, и кто уже при самой первой встрече сказал, что она милая девочка? Даже ее настоящая мать столько для нее не сделала, с фру мамой у нее была большая близость, чем та, на которую когда-либо был способен даже Ханс Карло. Короче, вот кто для нее оказался более всего похожим на настоящего родителя — фру мама! Боже мой, какой ужас! И, осознав это, она в растерянности начала метаться между лежащим в палате Хансом Карло и сидящей в коридоре фру мамой, и ей стало совершенно ясно, что Элизабет была просто пустым местом, которое она сама заполнила ангелами и райскими песнями. «Бедняжка фру мама», — думала она, бросая беспокойные взгляды на исхудавшую Лилиан, которой так и не довелось родить своего ребенка.
Ночью после похорон Лайла слышала монотонные звуки — это фру мама беспокойно бродила по первому этажу. «Я забыл шлем», — были последние слова Ханса Карло. Он сказал их за три дня до смерти, и они постоянно звучали в мозгу у Лайлы, ведь это нелепо: когда ты собираешься проехаться на мотоцикле с ангелом, разве важна такая прозаическая вещь, как мотоциклетный шлем? И тем не менее он продолжал бормотать что-то о забытом шлеме. Возьмет ли Элизабет его с собой без шлема? Ангелы и сатиры, короли и принцессы… «Что это все за чертовщина?» — думала она, и, пока фру мама беспокойно расхаживала по гостиной, Лайла решила раз и навсегда изгнать из своей жизни всех мифологических существ. Это не Бог когда-то забрал ее котят, и вовсе не ангел на мотоцикле переправил Ханса Карло через реку смерти в царство ангелов. «Сплошной обман, — повторяла моя мама, — нет никаких потусторонних существ, нет ничего на этом свете таинственного…»
Или другими словами: если она хочет что-то получить от жизни, надо просто действовать, позабыв про обломки разбитых детских иллюзий, и, когда первые лучи солнца осветили ее комнату, у Лайлы родилась неожиданная и в высшей степени спасительная мысль. «Да наплевать на все, — подумала она, — теперь я могу делать что мне заблагорассудится!» Приняв душ, она с удивлением осознала, что пребывает в совершенно неподобающем для такого дня настроении. Фру мама бросала на нее полные укора взгляды, ибо, представьте себе, только что став сиротой, Лайла, на следующий день после похорон отца, стоит посреди кухни и насвистывает!
Съев на завтрак четыре яйца, шесть кусков булки и здоровую порцию овсянки, Лайла направилась в багетную мастерскую, дав себе обещание обязательно разорвать с Ибом. Да, конечно, он разрушил проклятие мачехи и заставил ее забыть, что она когда-то чувствовала себя неуклюжей свиньей, но, с другой стороны, он отводил ей роль принцессы. «Скажи, почему я тебе нравлюсь», — говорила она Ибу, и тот начинал хвалить ее фигуру, ее красивые глаза и ее изящные руки. Но довольно быть принцессой!
И вот, чувствуя удивительный подъем энергии, она пришла в багетную мастерскую, где тут же набросилась на Иба и занялась с ним любовью среди опилок. Она знала — это в последний раз. Потом она, сев за стол в магазине, принялась вытаскивать опилки из волос, сочиняя при этом короткое объявление о том, что ищет сотрудника для ведения бухгалтерии, и тут дверь открылась и вошел худой паренек — первый за сегодняшний день клиент. Под мышкой он держал самую отвратительную картину из всех, что ей когда-либо доводилось видеть, и когда он сказал, что ему надо поговорить с хозяином, Лайла подумала, что у бедняги дефект речи. Ошибочно приняв норвежский акцент за языковой изъян, она не только с торжеством в голосе, но и с оттенком материнской заботы ткнула пальцем себя в грудь и сказала: «Вот хозяин».
