Питер Мейл - Отель «Пастис»
Дядюшка Уильям воспользовался появлением вина, чтобы в зародыше прервать этот малообещающий разговор.
— Тост, — провозгласил он. — За искусство, дружбу и рукопожатие через водную гладь!
Не успел Саймон спросить, о чьих руках речь, как дядюшка Уильям, продолжая возбужденно говорить, наклонился вперед и достал из кармана его рубашки кожаный футляр с сигарами.
— Мы с этим очаровательным молодым человеком вели разговор о большом деле — создании подлинно художественного образа Паркера-старшего, как колосс возвышающегося, возможно, верхом на коне на фоне штата Техас. У себя на ранчо.
Он остановился раскурить сигару.
— Не хочется говорить, Вилли, — улыбнулся Бун, — но папаша живет в основном в самолетах. И не очень любит лошадей.
Дядюшка Уильям небрежно пыхнул сигарой.
— Мелочи, мой мальчик, мелочи. Самое главное — схватить индивидуальность человека, его образ, его суть. — Отпил глоток вина. — Разумеется, чтобы вникнуть в характер, потребуется провести рядом с ним какое-то время, но, к счастью, меня не пугает мысль о далекой поездке. Насколько я понял, у вашего дорогого папаши есть аэроплан?
— «707-й» и несколько «лиров».
— Тогда за чем дело? — заявил дядюшка Уильям, убирая в карман футляр с сигарами. — Что может быть проще?
Надвигавшаяся с запада гроза заявила о себе порывом холодного ветра. В ближайшие холмы, разорвав небо, ударила молния. На мгновение все замолкли.
— Потрясающе! — воскликнул дядюшка Уильям. — Дикое величие стихии. Очень вдохновляет. Я бы выпил коньячку.
Последовал второй удар, так близко и с такой силой, что все инстинктивно пригнули головы, а в отеле погас свет. Терраса погрузилась в темноту, в которой мерцали лишь слабые огоньки свечей. Кто-то на английском срывающимся голосом объяснял, что еще чуть-чуть, и попало бы сюда. Потом хлынул дождь.
Он сразу полил как из ведра, колотя по парусиновым зонтам и высоко отскакивая от каменных плит террасы, так что гости моментально вымокли и сверху, и снизу. Толкая друг друга, они бросились в темное нутро ресторана. Хруст раздавленного под ногами стекла, крики женщин, ругательства мужчин и голос дядюшки Уильяма, выкрикивающего что-то о спасательных лодках. Он первым скрылся от дождя в сухом уголке за стойкой бара и теперь, чиркая спичками, искал коньяк. Эрнест уже командовал официантами, раздавая свечи. Когда их свет рассеял мрак, стали видны итоги десятиметрового броска с террасы в помещение. Гости со слипшимися волосами и прилипшей к телу одежде стояли каждый в собственной луже. Саймон поднялся со свечой наверх. Вместе с Николь и Франсуазой они притащили охапки полотенец и стали раздавать вымокшим гостям.
Реакция на случившееся была разной. Эрнест, спокойный, решительный и неунывающий, встал рядом с дядюшкой Уильямом за стойку бара и стал угощать спиртным всех желающих. Мадам Понс после короткой вылазки вернулась на кухню со свежей бутылкой вина и свечой. Кэролайн в вымокшем наряде и с серьезно поврежденной прической дулась на весь мир. Бун, с кружкой пива в одной руке и французским разговорником в другой, продолжал языковые занятия с Франсуазой. Среди гостей в основном царило веселое оживление, как обычно бывает после катаклизма малых масштабов, если к тому же бесплатно угощают спиртным.
Саймон с Николь на краешке стойки бара корпели над счетами, когда перед ними в прилипшем к телу шелковом платье возникла явно раздраженная Кэролайн.
— Саймон, надо поговорить.
— Давай.
— Машина Джонатана совершенно мокрая. Он не поднял верх.
Саймон, вздохнув, потер глаза. За спиной был длинный и трудный день, и неизвестно, когда еще доберешься до постели.
— Попрошу кого-нибудь вызвать такси.
Кэролайн такси не устраивало.
— Я надеялась, что ты отвезешь нас в Горд, но, видимо, для меня это слишком большая честь.
Она подняла руку поправить волосы со лба. Мокрое платье облегло великолепно очерченную грудь.
— Потрясающе! — пошатываясь, воскликнул дядюшка Уильям, отчаянно пытаясь сфокусировать взгляд. — Будь я лет на двадцать моложе! — Он, качнувшись, встал перед Кэролайн с улыбкой во все лицо. — Я, милая леди, говорю вам как художник, ценитель прекрасного, и должен заявить, что редко встречал грудь, которая могла бы сравниться с вашим изящным бюстом. Случаем, не могли бы дать мне сеанс?
Кэролайн бросила на него полный презрения взгляд.
— Предпочтительнее обнаженной, — продолжал дядюшка Уильям. — Я вижу вас на пестром ложе, свет и тень играют на каждом изгибе, в каждой впадине. Давайте выпьем, — предложил он, поднимался полный фужер коньяка.
Саймон невольно фыркнул. Кэролайн обожгла его взглядом.
— Кажется, ты находишь этого отвратительного старика забавным.
Резко повернулась и зашагала прочь, сердито окликая Джонатана.
— Гляди-ка, и задница под стать, — восхищенно воскликнул дядюшка Уильям. — Какие прелестные бедра! Смотри, как они…
— Вилли! — прикрикнул на него Саймон, отбирая фужер. — По-моему, тебе пора в постель.
— Не могу не согласиться, мой мальчик. В каком она номере?
Сокрушенно качая головой, Саймон обратился к Николь:
— Посмотри, чтобы он кого-нибудь не перекусал. А я постараюсь разобраться со счастливой парочкой.
В конторке портье он взял карманный фонарик и зонт. Кэролайн стояла у входа, глядя на хлещущий в ночи ливень. Посветив фонариком в сторону стоянки, Саймон увидел Джонатана, борющегося с полуподнятым верхом «порше».
— Эту проклятую штуку заело, — сказала Кэролайн. — Можешь что-нибудь сделать?
Через десять минут, так и не подняв неподатливый верх, промокшие до нитки мужчины сдались. Саймон вызвал такси. Кэролайн потребовала постелить полотенца, упрекая Джонатана за то, что у того не хватило ума вовремя разобраться с машиной. Саймон был уверен, что ее капризный монолог будет продолжаться до самого Горда. С облегчением глядя вслед удаляющимся огням автомобиля, Саймон вспомнил о неутомимости Кэролайн, когда дело доходило до нытья и жалоб. А теперь мне требуется, сказал он себе, электричество, горячий душ и двенадцать часов сна, и тогда я буду в состоянии еще один день вынести радости руководства отелем. Вымокший и всеми забытый, он стоял в вестибюле, с грустью вспоминая о Найтсбридже и Мэдисон-авеню.
Глава 21
Жожо, сверяясь со списком, в последний раз проверил разложенные на кровати вещи. Он стоял нагишом — на фоне белого тела выделялись темные от загара ноги, руки и лицо. Из стоявшего у изголовья пластмассового приемничка вырывались звуки суперхитов, прерываемые исступленными выкриками диск-жокея, как будто тому в своей студии «Радио Воклюз» в жизни не было так весело. В конце концов, сегодня был праздник, Четырнадцатое июля, «Le Quatorse», когда все мужчины, женщины и дети во Франции должны радоваться soirée de fête.
Жожо закурил и стал одеваться в соответствии со списком. Надел через голову шнурок, почувствовав на груди холодок ключа от замка. Натянул черные шорты и желто-красно-синюю трикотажную майку, рассовал по большим карманам темные очки, резиновые перчатки и хлопчатобумажную кепочку. Спортивная форма скрылась под поношенными брюками и темной просторной трикотажной рубахой. Черные велосипедные туфли на тонкой подошве были не к месту, но кто в праздничный вечер станет обращать внимание на туфли?
Еще раз прошелся по списку. Ничего нельзя упустить, особенно теперь, когда Генерал поручил ему руководить операцией. Bon. Сел с сигаретой на кровать, дожидаясь, когда подойдет время встречи с остальными неподалеку отсюда, на стоянке машин у кавайонского вокзала. Представил, каково будет господину со средствами на Мартинике. Ром на пляже и крупные туземные женщины. Вот это жизнь.
А в жарких тесных квартирках бетонных коробок в пригородах Кавайона остальные, поглядывая на медленно ползущие стрелки часов, тоже сверялись со списками, удерживаясь, чтобы не потянуться за бутылкой, дабы успокоить нервы. Когда начнется и адреналин хлынет в кровь, они будут слишком заняты, чтобы думать о тюрьме. Но нет ничего хуже, чем ждать. Всегда так.
Около половины одиннадцатого фургон Борелей встал на стоянку у вокзала. Жожо вышел из тени.
— Порядок?
Старший из Борелей, флегматичный и невозмутимый, кивнул. Жожо забрался в кузов, освобожденный от садового хлама, травокосилок, рыхлителей и кусторезов. Бензином и удобрениями, правда, попахивало. Жожо уселся на один из мешков с парниковой землей, разложенных вдоль бортов в качестве сидений. Посмотрел на часы. Снова закурил.
По одному прибыли остальные — Башир, Жан, Клод и, наконец, с сумками в обеих руках подрывник Фернан. Передал сумки в кузов, потешаясь над тем, с какой опаской их принимают.
— Не хватайтесь за сердце. Не взорвутся, пока я не прикажу.
