Василий Аксенов - Скажи изюм
– Добрый вечер или утро, или уж не знаю, как сказать, – сказал сосед.
Какая, в самом деле, приятная человеческая улыбка – ноль наглости!
– Хау ду ю ду, – сказал Огородников и почему-то представился: – Максим Огородников, русский фотограф.
Пожатие длинной и прохладной коричневой руки взволновало русского фотографа, он даже немного устыдился – уж не гомосексуальное ли чувство?
– Чокомэн, – назвался сосед и улыбнулся, как бы даже вспыхнул чудной улыбкой. – Это, конечно, от шоколада, Максим!
– Хорошее, ей-ей, имя! – с нарастающим чувством приязни и тепла сказал Огородников. – А вы?… Тоже фотограф?
– Начинающий, – сказал Чокомэн. – А ваше имя мне хорошо знакомо из международных источников.
– Неужели?! – воскликнул Огородников.
– Неудивительно, – сказал Чокомэн. – Вы большой мастер. Даже не думал, что когда-нибудь вот так, запросто с вами…
– Да что вы! – взмахнул руками Огородников. – Это для меня большая!… Что вы читаете, Чоко?
– Тут кое-что из истории фотографии, – сказал начинающий артист. – Есть любопытное. Хотите посмотреть? – И он протянул Максиму один из своих листков, плотный и мягкий, с бахромчатыми краями.
Содержание увлекло нашего героя, и он, сказать по чести, забыл все проблемы и болячки и не заметил, как над Атлантикой заиграла перстами лазурная Эос, а вскоре и Аполлон выкатил огненную колесницу. Оно гласило:
…во времена проповеди Спасителя в сирийском городе Едессе правил Авгарь. Он был поражен по всему телу проказой. Слух о великих чудесах, творимых Господом, распространился по Сирии и дошел до Авгаря. Не видя спасителя, Авгарь уверовал в него как в сына Божия и написал письмо с просьбой прийти и исцелить его. С этим письмом он послал в Палестину своего живописца Ананию, поручив ему написать изображение Божественного Учителя. Анания пришел в Иерусалим и увидел Господа, окруженного народом. Он не мог подойти к нему из-за большого стечения людей, слушавших проповедь Спасителя. Тогда он стал на высоком камне и попытался издали написать образ Господа Иисуса Христа, но это ему никак не удавалось. Спаситель Сам подозвал его, назвал по имени и передал для Авгаря краткое письмо, в котором, ублажив веру правителя, обещал прислать Своего ученика для исцеления от проказы и наставления ко спасению. Потом Господь попросил принести воду и убрус, т. е. холст, полотенце. Он умыл лицо и приложил к нему убрус, и на нем отпечатлелся Его Божественный Лик.
Убрус и письмо Спасителя Анания принес в Едессу. С благоговением принял Авгарь святыню и получил исцеление. Лишь малая часть следов страшной болезни оставалась на его лице до прихода обещанного Господом ученика. Им был апостол от 70-ти святой Фаддей, который проповедовал Евангелие и крестил уверовавшего Авгаря и всех жителей Едессы. Написав на Нерукотворном Образе слова «Христе Боже, всякий, уповая на тебя, не постыдится», Авгарь украсил его и установил в нише над городскими воротами. Много лет жители хранили благочестивый обычай поклоняться Нерукотворному Образу, когда проходили через ворота. Но один из правнуков Авгаря, правивший Едессой, впал в идолопоклонство. Он решил снять образ с городской стены. Господь повелел в видении Едесскому епископу скрыть Его изображение. Епископ, придя ночью со своим клиром, зажег перед ним лампаду и заложил глиняной доской и кирпичами. Прошло много лет, и жители забыли о святыне. Но вот, когда в 545 году персидский царь Хозрей I осадил Едессу и положение города казалось безнадежным, епископу Евлалию явилась Пресвятая Богородица и повелела достать из замурованной ниши Образ, который спасет город от неприятеля. Разобрав нишу, епископ обрел Нерукотворный Образ: перед ним горела лампада, а на глиняной доске, закрывшей нишу, было подобное же изображение…
После совершения крестного хода с Нерукотворным Образом по стенам города персидское войско отступило. В 630 году Едессой овладели арабы, но они не препятствовали поклонению Нерукотворному Образу, слава о котором распространилась по всему Востоку. В 944 году император Константин Багрянородный пожелал перенести Образ в тогдашнюю столицу Правосла вия и выкупил его у эмира – правителя города. С великими почестями Нерукотворный Образ Спасителя и то письмо, которое он написал Авгарию, были перенесены духовенством в Константинополь. 16 августа Образ Спасителя был поставлен в Фаросской церкви Пресвятой Богородицы.
О последующей судьбе Нерукотворного Образа существует несколько преданий. По одному – его похитили крестоносцы, но корабль, на который была взята святыня, потонул в Мраморном море. По другим преданиям – Нерукотворный Образ был передан около 1362 года в Геную, где и хранится в монастыре апостола Варфоломея.
Известно, что Нерукотворный Образ неоднократно давал с себя точные отпечатки. Один из них, так называемый «на керамии», отпечатался, когда Анания прятал образ у стены на пути в Едессу. Другой, отпечатавшись на плаще, попал в Грузию. Возможно, что разность преданий о первоначальном Нерукотворном Образе основывается на существовании нескольких точных отпечатков…
Огородников оторвался от своего текста, когда самолет уже катился по аэродрому в Копенгагене. Здесь у него была пересадка на Москву. Мистер Чокомэн! Приятного шоколадного спутника поблизости не было. Мама Мексика и прочий «третий мир» с сумками и пакетами «дьюти фри» плотно стояли в проходах. Продвигаясь в толпе, Огородников начал потеть. Оказалось, что в организме еще достаточно влаги для того, чтобы и самому вымокнуть до нитки, и окружающих запятнать до всеобщего возмущения и презрения. Хорошо еще, что произошло это в Дании, а не за «железным занавесом», где стоял в ту пору стеклянный тридцатиградусный мороз. Он несколько раз еще воскликнул: «Мистер Чокомэн!», но тот пропал без следа. Раньше вышел, что ли? Шутка не прошла. Волочась в отяжелевших мокрых одеждах к стойке регистрации на Москву, Огородников с тоской смотрел на проплывающие за стеклянной стеной эфемериды Запада. Увидимся ли еще? Второй раз их не обманешь. Он вспомнил, что все еще несет в руке коричневатый папирус, на чтение которого ушло по крайней мере часа три. Пошевелил пальцами и ничего не обнаружил. Смыло.
Самба
I
В годы перехода от незрелого социализма к перезрелому, т.е. в восхитительный период зрелости, к массивному и довольно уродливому купеческому замку на Миусской площади было подстроено современное крыло с намеком на полет воображения – стеклянная плоскость, бетонный козырек; получилась полнейшая гадость. Здесь, в штабе советского фотоискусства, проходил пленум правления Союза фотографов СССР. На повестке дня были «Новые задачи, стоящие перед советскими фотографами в свете исторических решений ХХХ съезда КПСС». Всю первую половину пленума занял отчетный доклад Генерального Секретаря СФ СССР, Героя Социалистического Труда, лауреата Ленинской премии, четырежды лауреата Государственной (б. Сталинской) премии, депутата Верховного Совета, члена ЦК КПСС девяностолетнего Фатьяна Касьяновича Блужжаежжина, того самого, который во время уно личным примером стимулировал появление гениального изречения «Желудки у людей бывают разные».
Хороша все-таки, сильна наша старая гвардия! Не без определенной даже грации стоял генсек на трибуне и хорошо читал свой доклад о дальнейших в свете исторических нашей родной. Позволял себе даже иной раз отвлечься от текста, бросить в зал нечто простое, артистическое, ну, вроде «можем, можем мы, друзья, гордиться нашей молодежью, нашими»… Вот тут, правда, случился с Блужжаежжиным маленький конфуз – потерялось окончание фразы, вдруг вылетело гордое словцо «комсомольцами». Смысл и идейное содержание словца, конечно, присутствовали в бывалой башке генсека, но вот форма как-то затуманилась, и потому Блужжаежжин, жадно желая выбраться из затянувшейся паузы, прожевывал что-то вроде: «Нашими красными интернационалистами…» и глубже еще погружался в жижу, в мякину невнятицы – «нашими членами лиги молодого Октября»… «нашими юнгштурмовцами»… – не теряя, между прочим, падежа «кого-чего»! – «нашими участниками марша молодых марксистов»… и даже «нашими грозными сталинскими соколятами»…
В другое время кто-нибудь непременно бы захохотал, но в тот период такое сильное в стране произошло восстановление «ленинских норм», что никто и не пикнул. В президиуме собрания сидел один из главных выразителей воли партии в искусстве, некто Саурый, прямой такой товарищ с истуканистым лицом сельского баяниста, а рядом находился его заместитель как раз по фотографии, который знал толк как в снимках анфас, так и в профиль, некто Феляев, известный в Москве под кличкой Булыжник Оружие Пролетариата, или БОП. Оба не шелохнулись, пока Фатьян Касьянович топтал говно, а только лишь слегка скосили глаза на соседа по президиуму Фотия Фекловича Клезмецова: как реагирует змей подколодный? Товарищи догадывались о далеко идущих планах карьериста.
