Ирвин Шоу - Богач, бедняк. Нищий, вор.
— Мы, кажется, никогда не уйдем из этого проклятого места, — буркнула Тереза.
Томас, не обращая на нее внимания, открыл дверь и пропустил Рудольфа вперед. Негр все еще не переоделся.
Свесив руки между колен, он понуро сидел на топчане, а рядом на складном стуле молча сидела хорошенькая цветная девушка, вероятно, его жена или сестра. Белый ассистент-угловой осторожно прикладывал пузырь со льдом к огромной шишке над глазом боксера. Глаз совсем заплыл.
— Как ты себя чувствуешь, Вирджил? — спросил Томас, участливо обнимая своего противника за плечи.
— Да не очень, — ответил тот. Рудольф увидел, что ему не больше двадцати лет.
— Вирджил, познакомься с моим братом Руди. Он пришел сказать тебе, что ты отлично дрался.
— Да, это был замечательный бой, — подтвердил Рудольф, пожимая негру руку и преодолевая желание сказать: «Бедняга, никогда больше не надевай боксерские перчатки».
— Он ужасно сильный, этот ваш брат, — заметил Вирджил.
— Просто мне повезло, — сказал Томас. — Здорово повезло. Пришлось наложить на бровь пять швов.
— Я не нарочно, Томми. Честное слово, не нарочно…
— Конечно. Я знаю, — успокоил его Томас. — Никто и не говорит, что нарочно. Я просто заглянул попрощаться с тобой и убедиться, что у тебя все в порядке. — Он снова крепко обнял его за плечи.
— Спасибо, большое спасибо, — сердечно поблагодарил Вирджил.
— Проклятые менеджеры! — выходя в коридор, выругался Томас. — Ты заметил, этого мерзавца не было в раздевалке. Он даже не подождал, чтобы узнать, куда отправят Вирджила — домой или в больницу! Бокс — дерьмовая профессия!
На улице остановили такси. Гретхен настояла, чтобы сесть рядом с шофером, а Тереза устроилась сзади между Томасом и Рудольфом. От нее исходил сильный запах духов, но, когда Рудольф опустил стекло, она запротестовала:
— Ради бога! Ветер испортит мне прическу.
Рудольф извинился и поднял стекло.
Они молча ехали в сторону Манхэттена. Тереза то и дело подносила к губам руку Томаса и целовала ее, словно закрепляя этим свое право собственности.
Когда они пересекли мост, Рудольф сказал:
— Мы выйдем здесь. Том.
— Вы правда не можете с нами поужинать? — снова неуверенно спросил Томас.
— Там лучшие китайские блюда в городе, — сказала Тереза. Поездка прошла спокойно, она больше не чувствовала никакой опасности и могла позволить себе быть гостеприимной: кто знает, может, в будущем ей это пригодится. — Вы просто не понимаете, какого удовольствия себя лишаете.
— Мне надо домой, — заявила Гретхен. Голос ее дрожал, она была на грани истерики. — Я обязательно должна вернуться домой.
Если бы не Гретхен, Рудольф остался бы с братом. После такого шумного триумфа было жаль, что Томас вынужден ужинать в печальном одиночестве с болтливой женой там, где никто его не знает, никто не будет приветствовать. Надо как-нибудь непременно возместить этот день.
Шофер остановил машину, и Гретхен с Рудольфом вышли.
— Пока, родственнички, — засмеялась Тереза.
— Значит, завтра в пять, Руди, — сказал Томас, и Рудольф утвердительно кивнул.
— Спокойной ночи, — еле слышно прошептала Гретхен. — Береги себя.
Когда такси отъехало, Гретхен схватила Рудольфа за руку, точно боялась упасть. Рудольф остановил другое такси и сказал шоферу адрес. В машине Гретхен не выдержала, прижалась к Рудольфу и разрыдалась. У него на глаза тоже навернулись слезы. Он крепко обнял сестру и гладил ее по голове.
Наконец, перестав плакать, Гретхен выпрямилась и вытерла платком слезы.
— Извини. Нельзя быть таким жутким снобом, как я… Бедный мальчик, бедный мальчик…
Когда они вошли, приходящая нянька спала на диване в гостиной. Вилли еще не было. Никто не звонил, сказала нянька, а Билли читал, пока не заснул, тогда она тихонько поднялась к нему, стараясь не разбудить, и погасила свет.
Гретхен налила в два стакана виски с содовой и села на диван, поджав под себя ноги. Рудольф устроился в большом кресле. Горела только одна настольная лампа. Измученные, они медленно пили, благословляя тишину.
— Ему это доставляло удовольствие, — наконец нарушила молчание Гретхен. — Тот парень был уже совсем беспомощным, когда он ударил его еще столько раз подряд… Раньше я думала, что это просто несколько необычный способ зарабатывать на жизнь — не более того… Но сегодня все было совсем не так, правда?
— Да, это необычная профессия, — согласился Рудольф. — Трудно понять, о чем думает человек, когда он дерется на ринге.
— А тебе не было стыдно?
— Я бы сказал, что мне не было радостно. Но в Америке по меньшей мере десять тысяч боксеров. И каждый из них чей-то сын, брат.
— А мне почему-то кажется, это мы виноваты: ты, я, наши родители — в том, что он варится в этом котле… Боже, как все запуталось! Как мы все запутались! Да, все. И ты тоже. Скажи, хоть что-нибудь в жизни доставляет тебе удовольствие?
— У меня другой подход к жизни.
— Ты монах-коммерсант, — резко сказала Гретхен. — Вместо обета нищеты ты дал обет богатства. В конечном счете так, наверное, лучше, да?
— Не говори глупостей. — Рудольф теперь жалел, что поднялся с ней в квартиру.
— А два других обета, — продолжала Гретхен, — обет целомудрия и обет послушания. Целомудрия во имя нашей девы-матери, так, что ли? А послушания — Дункану Колдервуду, преподобному настоятелю торговой палаты Уитби?
— Теперь все будет иначе, — ответил Рудольф, хотя ему было неприятно защищать себя и что-то объяснять.
— Ты хочешь сбежать из монастыря, святой отец? Собираешься жениться, погрязнуть во грехе и послать Дункана Колдервуда ко всем чертям?
— Глупо срывать на мне свое раздражение, Гретхен, — стараясь говорить спокойно, заметил Рудольф и встал.
— Прости, — извинилась Гретхен, но голос ее был по-прежнему жестким. — Я гораздо хуже всех в нашей семье. Я живу с человеком, которого презираю, я занимаюсь сволочной, мелкой и бесполезной работой, я самая доступная женщина во всем Нью-Йорке… Тебя это шокирует, братец?
— Мне кажется, ты незаслуженно присвоила себе этот титул.
— Шутка. Тебе нужен список? Начнем с Джонни Хита. По-твоему, он так хорошо относится к тебе только за твои прекрасные глаза?
— А что обо всем этом думает Вилли? — спросил Рудольф, пропуская мимо ушей ее колкость. Не важно, как и почему начались их отношения — сейчас Джонни Хит его друг.
— Вилли не думает ни о чем. Ему бы только ходить по барам да изредка побарахтаться в постели с какой-нибудь пьяной девицей. Он довольствуется в этой жизни минимумом работы и минимумом порядочности. Если бы у него каким-то образом оказались скрижали с текстом десяти заповедей, первое, о чем бы он подумал, — это какому туристическому агентству можно загнать их подороже для рекламы экскурсий на гору Синай.
Рудольф расхохотался. Гретхен тоже невольно рассмеялась:
— Неудачный брак, как ничто другое, развивает в человеке красноречие.
— А Вилли знает твое мнение о нем?
— Да, и полностью согласен. В том-то и весь ужас! По его собственным словам, никто и ничто в этом мире не вызывает у него восхищения, а меньше всего он сам.
— Почему же ты тогда живешь с ним? — напрямик спросил Рудольф.
— Помнишь, я как-то послала тебе письмо, просила приехать в Нью-Йорк? В то время я почти решила развестись и хотела спросить у тебя совета.
— Что же заставило тебя передумать?
Гретхен пожала плечами.
— Заболел Билли. В общем-то пустяк. Вначале врач думал, у него аппендицит. Мы с Вилли просидели у его постели всю ночь. И когда я увидела, как Билли лежит бледный и страдает, а Вилли суетится вокруг него, и поняла, как он любит мальчика, мне вдруг стало страшно. Я не могла вынести мысли, что и мой сын попадет в эту печальную графу статистических исследований — несчастный ребенок из разбитой семьи, вечно тоскующий по нормальному дому, в будущем неизбежно вынужденный обратиться к психоаналитикам. Но… — голос ее вновь стал сухим, — этот очаровательный приступ материнской сентиментальности прошел. Если бы наши родители разошлись, когда мне было девять лет, возможно, я была бы лучше, чем сейчас…
— Короче говоря, сейчас ты решила развестись?
— Если суд оставит Билли со мной, — ответила Гретхен. — Но именно на это Вилли никогда не согласится.
Рудольф помолчал, отпил виски.
— Ты хочешь, чтобы я узнал, можно ли его как-то заставить? — Он никогда не стал бы вмешиваться, если бы не видел сегодня, как она рыдала в такси.
— Если ты думаешь, что это поможет, — пожала плечами Гретхен. — Я хочу спать с одним мужчиной, а не с десятью. Мне хочется быть честной и делать что-нибудь полезное, нужное.
