Патрик Несс - Больше, чем это
— Тс-с-с… — шепчет Реджина. — Потом.
Она требовательно смотрит на Сета. Но тот молча шагает по пандусу, виток за витком. Эта часть подземного хранилища явно глубже, чем та, у тюрьмы.
Он размышляет обо всем, что произошло, и о том, как оно произошло. Обо всем, что привело их сюда. Они втроем поднимаются по пандусу к свету — и вот оно, солнце, встречает их у выхода, и Реджина громко выдыхает с облегчением. Обо всем, что вело их, его лично, вот сюда, вот сейчас.
И глядя на солнце, озаряющее покрытое пеплом пожарище, Сет, к удивлению своему (а может, и без особого удивления), чувствует, как зреет у него идея.
Потому что, может, этот мир означает одно.
А может, другое.
А может, вовсе третье, о чем они даже не предполагали.
Но кажется, он знает, что делать дальше.
— Домой? — спрашивает Реджина.
Она обращается к Томашу, но Сет едва удерживается, чтобы не кивнуть.
72
Всю долгую дорогу до дома Реджины Томаш снова и снова пересказывает, как он их спас, с каждым разом представая во все более героическом свете, пока наконец Реджина не обрывает его:
— Да ладно тебе, ты просто нашел припаркованную машину и сел за руль. Делов-то!
У Томаша на лице неподдельный ужас.
— Вы никогда не цените…
— Спасибо, Томми, — внезапно расплывается в улыбке Реджина. — Спасибо за то, что нашел припаркованный фургон, сел за руль и спас нас в последнюю секунду. Огромное-преогромное спасибо за то, что спас мне жизнь.
Томаш смущенно розовеет:
— Да не за что.
— И от меня тоже спасибо, — вставляет Сет.
— А ты и сам здорово постарался, — великодушно делится славой Томаш. — Отвлекал этого урода, пока я не приехал вас спасать.
— Удивительно, как тебе хватило роста достать до педали газа, — говорит Реджина задумчиво.
— Да, — признает Томаш, — достал с трудом. Пришлось тянуться.
Они добираются до железной дороги и идут на север вдоль путей. Реджина то и дело похлопывает по карманам, и каждый раз напрасно. Перехватив взгляд Сета, она сердито сверкает глазами:
— Что, неужели даже после сотен смертей подряд я не заслужила одну жалкую сигарету?
— Я молчу.
— А я не молчу, — качает головой Томаш. — Ты столько раз обманула смерть сегодня, обмани еще разок.
— А тебя не спрашивают, — огрызается Реджина, но куда мягче обычного.
Они шагают почти час. Когда позади остается полуразрушенный железнодорожный мост и показывается супермаркет, Сет предлагает зайти к нему домой, но Реджина по-прежнему дрожит даже на солнцепеке и хочет поскорее избавиться от бинтов, так что они переходят дорогу там, где видели оленей, и поворачивают к Реджининому дому.
— Все время жду, что он откуда-нибудь выскочит, — признается Реджина шепотом у дорожки к крыльцу. — Такое ощущение, что от него нельзя вот так просто избавиться.
— Это, по-твоему, просто? — возмущается Томаш.
— В выдуманной истории так и было бы, — подтверждает Сет. — Нападение, когда уже не ждешь. Злодей, которого никак не истребить.
— Ну что ты гонишь?
— Ты же сама так думаешь.
— Еще чего! — Вид у Реджины вызывающий. — Я знаю, что я настоящая. И это погружение в виртуал как раз подтверждает, что я права.
Они подходят к дому, и действительно, никаких неожиданностей на крыльце их не подстерегает. Гостиная выглядит прежней, Реджинин гроб в центре, вокруг тесным кольцом диван и кресла. Реджина идет наверх переодеваться, а Томаш — на кухню, кашеварить.
Сет садится на диван перед гробом. Слышно, как Томаш гремит посудой, чертыхаясь по-польски, когда не получается разжечь маленькую газовую плитку с первой пары попыток. Наверху шумит вода в ванной — Реджина смывает с себя кошмар пережитого.
Забавные они оба — и непростые.
При мысли о них у Сета сжимается сердце.
Но прислушавшись к себе, он понимает, что это не горькая боль. Совсем не горькая.
И он улыбается краем губ. А потом надавливает на крышку гроба, как делал в тюрьме.
С третьего-четвертого раза экран загорается — рябит, но изображение разобрать можно.
Чуть погодя Томаш выходит из кухни с двумя дымящимися тарелками в руках.
— Праздничный ужин, — возвещает он, вручая одну Сету. — Хот-доги, кукуруза и чили кон карне.
— Тебе смешно, а для американца это на самом деле почти барбекю.
— Да, я же забываю все время, что ты американец.
— Ну, не особенно-то я…
— РЕДЖИНА! — кричит Томаш так, что у Сета уши закладывает. — Ужин готов!
— Я вообще-то здесь, — говорит Реджина, спускаясь по лестнице в свежей одежде и промокая волосы полотенцем.
— На кухне, — добавляет Томаш. — Подогревается на плитке.
— Отличный способ спалить дом дотла.
— Всегда пожалуйста, — поет Томаш в ответ.
Какое-то время они молча едят.
Томаш заканчивает первым и, удовлетворенно рыгнув, ставит тарелку на приставной столик:
— Ну что? Что теперь будем делать?
— Я бы поспала недельку, Или месяц.
— Я думал, может, сходить в супермаркет, — предлагает Томаш. — Мы ведь туда так и не вернулись. А там столько еды и разных полезных штук.
— Точно, мне бы не помешало еще…
— Только не сигарет! — перебивает Томаш. — Ты снова живая. Мы тебя спасли. Давай ты бросишь курить по такому случаю. Отпразднуем.
— Вообще-то, — задумывается Реджина, — может, нам и вправду стоит отпраздновать.
Томаш оглядывается на нее удивленно:
— Ты имеешь в виду?..
— Вот-вот.
— Что опять за тайны? — спрашивает Сет.
Реджина забирает у него тарелку и несет на кухню.
— Есть вещи, которым годы идут только на пользу, — улыбается она.
Сет смотрит на Томаша — тот расплывается в улыбке до ушей.
— О чем она?
— Об особых поводах! — Мальчишка вдруг серьезнеет. — Хотя тут с ними негусто.
Реджина появляется в дверях кухни — в одной руке бутылка вина, в другой — три кофейные чашки.
— Холодильников у нас нет, так что, надеюсь, вы любите красное.
Откупорив бутылку до ужаса ржавым штопором, она наливает полную чашку себе и Сету, полчашки Томашу, который тут же откликается возмущенным «Эй!».
— Добавь ему, — просит Сет. — Он заслужил.
Реджина скептически щурится, но все же доливает, и они поднимают чашки в неловком тосте.
— За то, что мы живы! — произносит Реджина.
— Снова, — добавляет Сет.
— Na zdrowie, — заканчивает Томаш.
Они делают по глотку. Томаш сразу же сплевывает обратно в чашку:
— фу-у-у! И люди это пьют?
— Ты на причастиях разве не пробовал? — удивляется Реджина. — Мне казалось, поляки все католики.
— Ну да. Но я думал, вино для причастия специально делают противным, чтобы все пили по чуть-чуть. А вот настоящее…
— Должно быть похоже на виноградный сок, — заканчивает за него Реджина.
Томаш кивает.
— Ничего общего, — вздыхает мальчишка. Он принюхивается к чашке и делает еще глоток, на этот раз совсем маленький. — Жуть!
Потом отпивает еще.
Сет пьет свое. Дома ему иногда наливали вина за ужином, к вящему ужасу решительно неевропейских родителей одноклассников. Оно ему никогда особенно не нравилось — слишком уксусное, но здесь, сейчас, это даже не напиток, а символ, ритуал, и здесь оно его радует.
А вот Реджина едва пригубила. Долго держит чашку в руках, потом ставит на стол.
— Не нравится? — спрашивает Сет. — Оно неплохое. Тяжеловатое, но…
— Он пил, — говорит Реджина. — От него всегда несло… Даже в воспоминаниях этот перегар. Я не думала, что на меня так подействует, я ведь пробовала раньше. А вот.
— А вот, — соглашается Сет и тоже ставит чашку на стол.
Томаш следует их примеру.
Реджина скребет ногтем несуществующее пятнышко на штанах:
— Как думаете, он тоже где-то тут? Мне до конца не верилось, но теперь… По идее, должен быть, да?
— Мои родители тут, — говорит Сет. — Я их видел на экране. Где-то там лежат. Живут себе дальше.
— И моя мама тоже. Тянет на себе дерьмового мужа и гибель дочери. — Реджина заминает какую-то бурную эмоцию кашлем, но на лице ее мрачный немой вопрос.
— Моя мама умерла, — будничным тоном сообщает Томаш. — Но я обрел новую семью! Сестру и брата.
— Сводного брата, — поправляет Реджина, улыбкой останавливая протесты Томаша. — Ну ладно, наполовину брата. Приемного.
— Хм… По-моему, мы тут все приемные, — высказывается Томаш.
— Я, кстати, видел младенца, — вспоминает Сет. — В одном из гробов. С матерью.
Оба уставляются на него в изумлении.
— Как такое вообще можно сделать? — поражается Томаш.
— Наверное, есть способы, — пожимает плечами Сет. — Но, в любом случае, они верили в будущее. — Он подается вперед, опираясь на стоящий перед ним гроб. — Сейчас расскажу.
