Мария Метлицкая - Главные роли
– Поехали, время.
Он нехотя поднялся и стал натягивать шорты. До самого дома они не проронили ни слова. В автобусе Ольга села одна. У самого дома коротко и жестко она сказала:
– Забыли, ничего не было.
Он равнодушно кивнул и пожал плечом. Хлопотливая Лера уже успела поволноваться – охала, кудахтала и накрывала на стол. За обедом Игорь был весел, аппетит у него был отменный, и он обстоятельно и подробно рассказывал про поездку на Дальнюю косу, дикий пляж и лиман. Ольга молчала и вяло что-то клевала. Вадим спал и к обеду не вышел. Ольга заварила ему крепкий чай и зашла в комнату.
– Как провели день? – поинтересовался он. – Скучно вдвоем не было?
– Не скучали, – бросила Ольга и легла на кровать. Она отвернулась, а Вадим подошел и накрыл ее простыней. «Господи, какая же я тварь!» – пронеслось в голове, и гулко застучало в виске. Лера и Игорь уезжали через два дня, Ольга и Вадим – тремя днями позже. Оставшиеся два дня прошли как обычно, только явно сильнее проступало общее раздражение – все уже устали друг от друга. Вадим пошел провожать их на вокзал – ящик груш, дыни, помидоры. Ольга простилась с приятелями дома. Обменялись телефонами, клятвенно заверив друг друга в вечной дружбе и желании плотно, семьями, общаться в Москве. Как гора с плеч, Боже, какое счастье, они остались одни! Вадим наивно удивился.
– А что, они тебя так утомили? Вроде весело было.
– Веселее не бывает, – буркнула Ольга и в ответ на недоумение мужа раздраженно сказала: – Да надоел этот колхоз с построением, эта активистка с ее обедами, тебе-то что, все нипочем, а мне – хочешь не хочешь. – Она расплакалась злыми слезами.
Вадим вздохнул и покачал головой. Бабы, поймешь их! Может, приревновала меня к этой Лерке? Черт их разберет.
В Москву – не удержались – купили маленькие желтые, пахнувшие солнцем дыни и связку вяленой тараньки – к пиву.
Москва себе не изменяла – встречала их дождем. Но все равно было счастьем оказаться дома. Через неделю-другую Ольга почти забыла об этом странном эпизоде, случившемся в ее жизни, и даже обозначила его как забавное приключение, придающее ей загадочность и статус роковой женщины, бросив в копилку ее нехитрого женского багажа пусть не рубль, но пятак. Да и вообще, помня о том, что женщина состоит из прошлого... Чувство вины и недоумения почти прошло, и своего молодого мужа она продолжала любить – сильно и безоговорочно. Даже, как ей казалось, теперь еще сильнее и крепче прежнего. Затошнило ее примерно через недели три – среди ночи. Она проснулась, и ей невыносимо захотелось квашеной капусты. Господи, да какая квашеная капуста в сентябре? Она встала с кровати и босиком пошла на кухню. В холодильнике стояла банка соленых помидоров. Она села на пол и стала жадно есть помидоры, вынимая из банки их прямо руками. Сок тек по локтям и ночной рубашке. Когда она ополовинила банку, наконец все до нее и дошло. И она замерла от ужаса. Женщина всегда точно знает, от кого у нее ребенок. Или почти всегда. А здесь и вовсе не было никаких сомнений. С Вадимом ничего этого у них быть не могло – детей заводить они не торопились и поэтому были весьма осторожны.
Игорь! Господи, ну конечно же, Игорь! Боже, я же ни о чем не подумала тогда, все мгновенно, какие-то минуты. Что делать? Она поднялась с пола и пошла в ванную, включила свет и внимательно разглядывала себя в зеркало – вот и получи, дрянь. Пустячок, ерунда, а платить по счетам будешь всю жизнь. Такая мелочь – растереть и выплюнуть, а нет, не удастся выплюнуть-то. Теперь будешь помнить об этом всю жизнь. А может, аборт? «Страшно, страшно – первый аборт, а если потом вообще не рожу?» Ее стало знобить и трясти, и она залезла под душ. И долго стояла под горячей сильной струей. «Нет, никаких абортов, рожу. Это мой ребенок. В конце концов, мой, и больше ничей. С Вадимом я разберусь, все устрою, – лихорадочно бежали мысли в голове. – Сволочь я, уже думаю, как все обтяпать шито-крыто. Со сроком придумать. Гадина какая, оказывается. Ловко все рассудила. Да нет, это все вранье – не грех, грех от ребенка избавиться. Вот и выбирай – или ложь, или человеческая жизнь».
О беременности она сказала Вадиму на следующий день. Он растерялся.
– А когда это мы с тобой успели? – удивился он.
– Ты что, забыл? – лихо врала ловкая Ольга. – Тогда на море, ну помнишь, мы выпили тогда и забыли, ну?
Он пожимал плечами:
– Разве? – И озаботился: – А может быть, это опасно, мы же пили.
– Ерунда, – ответила Ольга. – Я уже узнавала – красное сухое вино – полная ерунда, даже не бери в голову, это только полезно.
Он удивился, но промолчал. А Ольга спросила, заглядывая ему в глаза:
– Ты что, не рад?
Он смутился:
– Что ты, рад, конечно, просто неожиданно как-то. Но раз так вышло, надо только радоваться этому.
И они дружно решили радоваться. С новыми «курортными» друзьями они так и не встретились – то дела, то делишки. Чувствовала себя Ольга неважно, ни видеть, ни слышать никого не хотела, после работы рано ложилась спать. Ей теперь только и хотелось – спать, спать, спать. Лера позвонила пару раз, а потом, видя односторонность своих звонков и предложений собраться, разобиделась и звонить вовсе перестала. Мужу объяснила, что редко получается продолжение дружбы после таких вот кратковременных, бурных общений. Он удивился, но поверил.
В апреле Ольга родила мальчика. Сына назвали Денисом. В начале 90-х, после отъезда шефа в Канаду, распалась, рассыпалась лаборатория Вадима – обычное дело. Он оказался на улице – «бомбил» на машине, что-то сторожил ночами, маялся, депрессировал. Тогда, в те годы, жесткая и собранная Ольга постаралась не растеряться. И не растерялась, устроившись в одну коммерческую структуру. И стала основным кормильцем в семье. Называлась ее должность офис-менеджер. Звучит красиво, а на деле – обычная секретарша – кофе, чай, бумаги. Платили, правда, неплохо. Сын был похож на нее – темноглазый, русый, с жестким упрямым ртом. Мальчика она любила без памяти, а когда изредка вспоминала о своих мыслях по поводу аборта, от ужаса у нее падало сердце и она покрывалась холодным потом с головы до ног. Мальчик рос спокойным и разумным, в общем, ребенок без особых хлопот, а вот в десятом классе понеслось – серьга в ухе, татуировка на плече, длинные волосы, черные майки с черепами, гитара, музыка, вегетарианство. Сразу все и в одну кучу. Он и сам не мог разобраться. Учиться, кстати, тоже перестал. Ольга скандалила, кричала, бегала в школу. Он хамил, хлопал перед ее носом дверью, не разговаривал сутками. Она страдала, билась, пыталась выстроить хоть какие-то отношения. Тщетно. А вот с Вадимом отношения у сына были вполне терпимые, даже временами дружеские. Муж мудро советовал:
– Оставь, перебесится.
– Конечно, – зло бросала Ольга, – тебя же ничто не волнует, ни институт, ни армия. Все я, все на мне. Ты же ничего не требуешь, ты хороший. Это я баба-яга.
Теперь обижался Вадим, и уже он не разговаривал с Ольгой. Она сходила с ума и была взвинчена до предела. Стала совсем невыносимой – теперь она скандалила не только с сыном, но и с мужем, обвиняя одного в черствости, а другого в несостоятельности. Денег и на повседневную жизнь катастрофически не хватало, а впереди маячили и вовсе страшные вещи – институт, армия. Еле выживали, все шло наперекосяк, пальто было ветхим, сапоги промокали, обои отклеивались, краны текли, сын из всего вырастал – обувь, джинсы, куртки. До зубной боли осточертели грязные оптушки и бесконечный пересчет копеек. Денис допоздна болтался без дела, Вадим начал попивать, правда, дома и по чуть-чуть, но... И никаких надежд на улучшение ситуации. В общем, тотальная беспросветка. На улице был апрель, и ярко светило такое долгожданное солнце. Ольга надела легкий и, увы, давно немодный старый плащ, вытащила из шкафа весенние туфли на каблуке, на шею набросила яркую косынку. Все перемена в жизни. Решила съездить в центр, просто прошвырнуться – поглазеть на витрины, порыться в книжном на Тверской. Если не праздник, то хотя бы небольшой релакс. В центре уже совсем не было снега, да что там снега – абсолютно сухо и безупречно чисто. Народу было полно – все яркие, нарядные и весенние люди. Ольга глазела на витрины, читала меню кафешек, вывешенные у входа, ужасалась ценам, сейчас особенно остро почувствовав пропасть между своей жизнью и жизнью вообще. Но все-таки была рада тому, что вырвалась и глотнула свежего воздуха свободной и, казалось, беспечной жизни. Она притормозила у витрины шикарного обувного – и у нее перехватило дыхание. Захотелось всего и сразу: и маленьких, изящных вечерних туфель, невесомых и легких, пестрых босоножек на тонком каблуке, и цветастой яркой сумки на блестящей цепочке. Господи, пронеслось у нее в голове – а ведь этого не будет у меня никогда. Какое же безнадежное слово – «никогда», обрубающее на корню даже самые невинные женские фантазии. В этот момент кто-то тронул ее за рукав, Ольга обернулась и увидела невысокую полную женщину в круглых темных очках.
