Елена Черникова - Вишнёвый луч
- Он может, например, ляпнуть, и не раз, что Истина - за пределами слов. А сам будет низать слова и делать вид, что у него сей инструментрий всегда валялся в сарае без особой надобности, а тут просто вы, голубчики, внезапно пришли с вопросами - и недосуг бежать в лавку за другой знаковой системой.
Невидимый мне зал понимающе загудел: "Семио-о-о-отика!".
- Есть, конечно, самоотверженные писатели и ораторы, самовосполняющиеся из другого источника, но их мало, и их тексты не перепутаешь с вампирскими. К нам сегодня пришла одна дама, она здесь впервые, она сейчас тестируется, я вам её покажу.
Девушка, наконец, вернулась ко мне, отключила от тока и датчиков, распечатала картинку с компьютерного экрана, где вишнёво светилась моя голова, и провела на сценку. Там стоял лектор, ослепительно прекрасный, седой, любомудрый, во льняных брюках и чесучовом пиджаке, словно его только что выпустили со съёмок фильма про нэпманов.
- Вот она, - сказала девушка, кланяясь публике вместо меня. - Она светится вишнёвыми лучами, и такого мы ещё не видели. Господа ясновидящие и ауровидящие! Протестируйте её сами, без компьютеров, пожалуйста.
И ведь что интересно, никто не спрашивал моего соизволения ни на одну из назначенных процедур. Видимо, тут всё было заранее решено, что над журналистами и писателями можно ауровидствовать сколько угодно.
- Вишнёвый луч! Вишнёвый луч! - закричали все они через несколько минут кто радостно, кто в ужасе. Одна старуха зарыдала, как ведьма в ночном лесу, из-под трухлявых коряг. У неё даже волосы превратились в опята.
Лектор подошёл ко мне, заглянул в глаза, и я опять проснулась.
Лежу на полу, в своей прихожей: это сразу видно, поскольку у меня белый паркет. Нелакированный. Носом ударилась. Чуть разбрызгалась кровь, но ничего особенного, всё цело. Встаю. Шатаюсь, падаю в постель. Так. Сегодня опять никуда не пойду. Опасно. Тяжёлые сны.
До чего же грязно умирает любовь...
Джованни проснулся, поднялся и упал. Ноги ныли, как перебитые-передавленные.
Он посмотрел на шустрого гостя: Потомуч прыгал по комнате, перелетая с полки на люстру, и выкрикивал ритмичные стихи на нелатинском языке.
Джованни дополз до кресла, грохнулся на седалище и пульнул в гостя пустой чернильницей. Потомуч обиженно пискнул и завис над камином.
Джованни терпеливо рассматривал диковинного приятеля, ожидая комментариев.
- Знаешь, как отличить душу от тела? А молодую душу от старой? - несколько невпопад спросил Потомуч.
- Да ты мастак завязать беседу. Но, кажется, знаю. Молодая - моложе.
- Ха-ха! Смешно, - одобрительно махнул ушками Потомуч. - Есть иные приметы. Старая душа не выносит запаха нежного темени новорождённого младенца.
- Понимаю, - сказал Джованни, пытаясь пересчитать незаконных младенцев, порождённых им в любовной тоске по Марии. - Видимо, душа моя страшно молода.
- О, если бы всё было так просто, как твоя арифметика! - Потомуч спустился на стол и поставил чернильницу на самое видное место. - Я часто бываю у вашего брата писателя и...
- А ты всё-таки представился бы, а? - попросил Джованни вежливо-вежливо.
- Так. - Потомуч посмотрел куда-то вверх. - По-русски ты, скорее всего, ни бум-бум. Да?
- Да.
- Значит, для тебя просто: Ошибка. Но по-русски я называюсь гениально: Потомуч! Но понять высоту моего имени можно лишь в той системе, которая ошиблась, порождая меня. Я, по-честному, знамение времени. Символ эпохи.
- Какой?
- Ну... тебя тогда уже похоронят. Ну, зачем тебе... - Потомуч порозовел и засмущался.
В самом деле, как объяснить смертному человеку, что вчера он стал бессмертным писателем, а оценку ему выносит Ошибка, которую сделают через шестьсот пятьдесят три года в одном гуманитарном университете, в одной относительно северной стране, где творение Джованни будут читать, издавать и не понимать веками.
- Я вполне готов тебя послушать. Мне уже было больно. Некуда больше.
- О, есть куда! Есть!
- Куда? - печально спросил Джованни, почему-то вдруг вспомнив тот день, когда он увидел Марию впервые. На жадном до наслаждений духа Востоке сие впечатление назвали бы мгновенным расширением сознания.
Ударная волна небесного света низринулась прямо в душу Джованни, вырвала сердце и на невесомом, как белый пух, облачке перенесло к ногам прекрасной незнакомки. О, времена! Во нравах той поры вполне было нормально - упившись видением, возжелать ощущений. Джованни возжелал.
Потомуч внимательно проследил за ходом памяти Джованни:
- Да, господин Бокаччо, вам уже тогда был нужен я. Налетел бы я. Ведь я не имею нравственности. Я к вам, писателям, с приветом от истины. Я подхватил бы вырванное сердце, вернул бы на место, залепил тебе глаза, чтобы по храмам не зыркал на красавиц.
- Понял. И это была бы ошибка. Так?
- Ошибочное действие прошу отделять от ошибки. Почитай Карла Маркса об отчуждении. Творение всегда уходит от автора и отчуждается, и само живёт. И вытворяет.
- Кто такой Маркс?
- Ах, да... - Потомуч опять порозовел. - Ну, как тебе сказать... Ты счастлив уже тем, что не родился ни в девятнадцатом, ни в двадцатом веке, хотя будешь жить даже в двадцать первом...
- Интересные перспективы, - улыбнулся Джованни. - Так, может, расскажешь про будущее?
- Ты там уже поселился. Вот и всё. Достаточно?
- Потомуч, будь любезен, у меня ноги болят - слетай за новыми чернилами, я напишу завещание в твою пользу.
- Минуту! Лечу. Но! У тебя куча детей. Помнишь?
- Все умрут раньше меня...
- Откуда ты знаешь?
- Если верить твоему Марксу, то и творец должен отчуждаться от творений. А поскольку дети всё-таки мои, то...
- Может, я сначала за Марксом слетаю? - спохватился Потомуч. - Кое-что уточнить надо.
- Не надо.
- Почему? - искренне изумился Потомуч.
- Потомуч, - улыбнулся измученный Джованни.
- Издеваешься? - уточнил Потомуч.
- Пророчествую, - объяснил Джованни.
- Дурак, - обиделся Потомуч.
- От такого слышу, - сказал Джованни.
- Ну, я пошёл, - скрипнул несуществующими зубками Потомуч и вылетел в окно с молодецким посвистом.
- Вот так напишешь что-нибудь, а потом некоторые зубами скрипят, - проворчал Джованни.
ТУПИКИ ЛЮБВИ
Насколько я понимаю, Петру было очень хорошо, когда мне было очень плохо. Интересно, каково ему сейчас, когда мне никак?
Вот уже неделю кто-то звонит мне и кладёт трубку. Скорее всего, это названивает он, Пётр, лишившийся энергетического корма, как оценили бы эту ситуацию беспардонные эзотерики моего сна. Я очень проста для Петра, я из людской, где верят в Бога, а он барчонок и верит в себя, но у меня очень много энергии. Меня очень приятно кушать с маслом. Все демократы, вроде Петра, очень любят недемократов: у нас аура приятная, коллективистская, мощная, насыщенная, энергоёмкая. Куда они, со своей самоценностью, без нас...
К счастью, сегодня меня пригласила бабушка. Мы давно не виделись. Я болела, старуха Давида по больницам нянчила, и вот мы все опять встретились.
Вхожу. Вижу. Сидит бесформенная куча мяса, а между ног, пробив широченные брюки, торчит, как маковка высокого шатра... Ужас.
- Бабушка! Что с ним?
- Немного перестарались. Мозги кой-какие мы ему поставили, но в той части, где была маскулинность и глагологоворение, чуть-чуть переложили вещества. Биокультура, в которой растут запасные мозги, оказалась... чересчур насыщенной. Словом, опять переделывать придётся, а то вон как мучается, бедолага.
Действительно, зрелище было страшное. Давид, жутко растолстевший, но не жиром, а мышцами, как у какого-то гипершварценеггера, обрёл и силовую хоть куда установку между ног.
Его половой орган напоминал шаржевый фаллоимитатор из магазина твёрдых игрушек для взрослых. Сидеть обэротизованный Давид мог только на мягком диване. Губы распухли, пальцы дрожат от натуги, мозги громоподобно булькают. В глазах - одно тупое желание, неистовое и неутолимое. Дай ему соломонов гарем - добавки потребует.
- Да-с, - вздохнула бабушка, - а всего-навсего человеку хотелось побыстрее в депутаты!
- Не повезло с консультантом, - согласилась я.
- Или очень повезло, - возразила бабушка самолюбиво. - Если б не я, он мог попасть во власть мирскую и вся птичка ку-ку.
- Чтой-то ты, бабуля, сегодня как-то неизячно выражаешься. Без лоска. Ась?
- Навозилась с его мозгами, запаршивела. Извини. Ты зачем пришла, кстати?
- Если ты не возражаешь, то по твоему приглашению, - напомнила я бабушке.
- Ах, да. Так вот: знаешь, что полезло у него из головы, когда ему вернули мозги, но с маленьким избыточком? Не знаешь. Открываю страшную тайну. Он стал кричать: "Рабы, рабы!" Я спрашиваю: где? Он: "Все русские - рабы. Всем русским срочно нужна демократия!" Я ему говорю: демократия - это когда все равны, так? Он и кричит: "Рабы и так равны! Им так на роду написано! Это надо затвердить законодательно! Я хочу в парламент!"
Подтверждая её слова, больной бойко задекламировал несколько поправок в Конституцию.
