Евгений Москвин - Предвестники табора
— Да. Подадите в суд, — подтвердил первый.
— Не о них сейчас речь, — сказал Страханов, — эта девочка могла заблудиться в лесу — нужна ваша помощь этой ночью, чтобы скорее найти ее.
— Я говорю: наша смена кончилась, и фонарей у нас нет на ночную работу. Если хотите, мы вышлем кого-нибудь из города к вам, как приедем.
— Хорошо.
Глядя вслед удалявшейся машине, кто-то сказал:
— Никого они не вышлют.
— Не волнуйтесь, я сделаю повторный вызов, — сказал Страханов.
— Да ладно, черт с ними! Все равно никакого от них толку.
— Точно. Давайте время не терять — сами искать. Да и, кроме того, может действительно повезет, и эти московские быстро приедут.
— Да уж, смотри-ка! Приедут они!..
— Ладно-ладно все, через несколько часов темнеть начнет. Давайте на поиски…
— Ну а ночью? — не унимался Страханов, — мощные фонари нужны.
— Обычными обойдемся. Постараемся, во всяком случае… а может быть, и найдем пару мощных.
И в самом деле, наряд из Москвы приехал только следующим утром; до сей поры, однако, произошло весьма любопытное событие: отыскалась не Олька, но сторож Перфильев, исчезновение которого, между прочим, отошло пока на второй план. (Потому что все тот же инстинкт подсказывал дачникам, что со сторожем-то ничего особо серьезного как раз не случилось?) Впрочем, о нем вспоминали периодически и задавали друг другу вопросы, имеет ли это какое-то отношение к исчезновению Ольки или же просто совпадение. Как бы там ни было, отец и сын Черемшовы с четвертого пролета обнаружили Перфильева в лесу в состоянии далеком от идеального, на тропинке, ведущей к караульному помещению; еще минуту назад он, скорее всего, лежал навзничь, а теперь, прилагая воистину нечеловеческие усилия, старался подняться; голова у Перфильева была разбита, лицо окровавлено, правый глаз распух — по всей видимости, от сильного удара.
Перфильева отвели в поселок; помогли добраться до дома. По дороге задавали вопросы, где он был и что с ним случилось.
— Марине плохо стало, у нее же диабет, а у нас инсулина нет… Промашка вышла! Я побежал в город, покупать…
— Ночью?
— Ну а что я ее умирать оставлю!..
— Кто же вас так избил?
— Я не знаю, кто такие… следили за мной еще в городе, а потом напали здесь, в лесу. Ограбить хотели.
— Ограбить?
— Ну а как еще! Зачем они напали, если не ограбить, — фыркнул Перфильев сердито; помолчал, а потом зачем-то прибавил:
— А инсулин я разбил… Когда дрался…
— Долго вы тут лежали?
— Да. С полудня…
— Боже, почему мы вас раньше не обнаружили!..
— Раньше?
— Мы уже давно здесь шарим. Оля Бердникова пропала. Знаете такую?
— Как пропала?.. Конечно, знаю ее… Пропала?
— Вы ничего не видели? Не знаете, где она?
— Нет.
Свою историю об инсулине Перфильев рассказал и час спустя, когда беседовал у себя дома с председателем. (Марина, жена Перфильева, на сей раз откликнулась на стук в дверь — но только тогда, когда услышала голос своего мужа; впрочем, этот факт припомнили только впоследствии).
— Выходит, вам было плохо прошлой ночью? И поэтому вы не открывали дверь, когда мы к вам стучались? — Страханов повернулся к Марине, которая теперь смачивала для мужа очередное полотенце; у нее дрожали руки.
— Что?.. Да. И весь день тоже. Но я недавно нашла несколько капсул и приняла. Завалялись в барсетке — из старых запасов.
— Расскажите лучше про эту историю. С девочкой, я имею в виду. Давно ее уже не видели? — поспешно спросил Перфильев.
Он хотя уже и обтер кровь, а все равно его вид, что и говорить, оставлял гнетущее впечатление: вспухшее лицо, бровь сильно рассечена и глубокая ссадина на щеке. (Когда его только привели в дом, внутри этой ссадины виднелись забившиеся грязь и несколько еловых иголок)… ………………………………………………………………………
…………………………………………………………………………………………
«Облава» началась следующим утром. Не знаю, походило ли это на фильм теперь (чем серьезнее становилась ситуация, тем сильнее я старался провести эту параллель) — мать так и не дала мне «оценить», ибо наотрез отказывалась выпускать меня с участка.
Ну а Мишка… ему, конечно, позволено было выходить, но он этим не особенно пользовался, — видно, чтобы не дразнить меня. Часами мы просиживали вместе, и чего уже только ни наобсуждали и с каких сторон только ни подходили к Олькиному исчезновению.
Неоднократно я, помнится, обращал внимание на следующее обстоятельство:
— Олька никогда не ночевала в домике по выходным. Почему сейчас решила?
— Потому что бабушка ее отругала, — ответил Мишка.
— А может, по какой-то другой причине?
— Например?
Я покачал головой.
— Не знаю…
— Я тоже, — Мишка озадаченно развел руками.
Потом я спросил его:
— А Стив? Он ведет расследование?
Мишка, однако, принялся вилять и, в результате, уклонился от ответа. Самое удивительное, что это его поведение я тогда принял за утвердительный ответ — может, потому что я вообще не представлял себе, как это Стив Слейт в подобной ситуации может сидеть сложа руки, и мой вопрос Мишке был чисто риторическим?
— А Предвестники табора? Скажи хотя бы, они у него на подозрении, да? — все не отставал я.
— С чего ты решил, что они имеют к этому отношение? — с готовностью осведомился Мишка, памятуя, видимо, о моем странном высказывании, что Ольку, мол, «унесли Предвестники табора», — вообще, ты уверен, что мы тогда что-то видели на поляне?
— Как?..
— Я лично нет, — просто сказал он, стараясь не встречаться с моим ошарашенным взглядом, — мы так сильно устали, плутали. Нам могло это и привидеться.
— Привидеться?!
— Ну да.
Брось… Я уверен, что видел их. А ты… как же ты сомневаешься, если… да ты же сам мне рассказывал о них! Еще до похода в лес, — покраснев от негодования, я выплевывал слова.
— Тем более! У нас разыгралось воображение и все.
С Сержем мы не виделись (дня через три после происшествия он уехал в Москву, домой).
Пашка и Димка остались здесь; делились с нами впечатлениями со своего участка.
— Вас тоже загнали? — спрашивал я у Димки.
— Да. Отец сказал, что рядом может шляться какой-то маньяк… Не верю, папа просто предлог придумал…
— Я вот что слышал сегодня… — принимался говорить и Пашка, — насчет Перфильева… То, что с ним стряслось — имеет ли это отношение к исчезновению Ольки?
— Есть такая вероятность? — спрашивал Мишка.
— Тут слухи разные ходят…
…Так мы общались потихоньку, — но достоверной информации было не добиться. Все самые свежие известия приносил дядя Вадик, принимавший непосредственное участие в поисковой кампании. Но никаких определенных результатов не было.
Спустя пять дней мало уже кто надеялся, что Олька жива — хотя бы.
Ее так и не нашли.
Через две недели из нашего поселка ни с чем убрался последний милиционер. За пару дней до этого я слышал краем уха, как дядя Вадик говорил моей матери:
— Все облазили. Снова. И лес, и все поля ближайшие. Ничего не нашли. И никого. Просто ни души.
Ни души. А значит, и Предвестников табора никто не видел.
Эпизод 12
ДВА ПЛОХИХ РОМАНА
(Рассказывает Максим Кириллов)
Много слухов поползло после этой истории, а то, что поиски не пришли ни к какому исходу, только еще более подогревая людей, множило эти слухи. Главный же их стержень заключался в подозрениях, павших на Перфильева. И правда, на то имелись основания и именно в такой степени, чтобы повлечь за собою версии и домыслы, пересуды; с юридической же точки зрения доказательств, конечно, не было никаких.
Во-первых, то, что Перфильева обнаружили в лесу избитым в день исчезновения Ольки. Связаны ли эти два происшествия? Нет? А не слишком ли большое это совпадение? Но более всего здесь вызывала сомнения история, рассказанная самим Перфильевым — об инсулине. Действительно, то, что его жене стало плохо в ночь накануне, было известно только с ее и его слов. Особенно обратил на себя внимание факт, внезапно припомненный Черемшовыми, которые довели Перфильева до дома: Марина откликнулась на стук только тогда, когда поняла, что вернулся муж.
— Сам-то он стучал в дверь? — спрашивали Черемшовых. — Может, она ждала условного сигнала?
— Нет, стучались только мы с сыном, — отвечал Черемшов-старший, — никто не открывал, как и раньше. Тогда Перфильев прокричал: «Марина, ты там? Открой!» И после она сразу откликнулась: «Да, да, иду уже…» — и мы услышали ее шаги. Похоже на то, будто бы она ждала его возвращения.
— Он сказал вам, что пролежал в лесу с полудня?
— Ага, еще, кстати, и это. Неужели ж его раньше никто не заметил? Сколько там уж рыскали! Если бы он в чаще лежал, это еще ладно, а так — прямо на тропе; на видном месте.