Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 11 2008)
Гуманизм — идеология качественного неразличения человеческих особей. Подразделяется на христианскую и абстрактно-демократическую разновидности. В обоих случаях не имеет логического обоснования, представляя собой род верования. „Противоестественен, ибо помогает выжить ничтожнейшим” (Оскар Уайльд).
Ксенофобия — здоровая реакция здорового народа на нездоровую этнополитическую обстановку.
Национальная (межнациональная) ненависть — 1) древнейший защитный механизм, позволивший владеющим им народам дожить до наших дней, а невладеющим — не дожить; 2) расхожий ярлык, призванный затемнить ясную суть тех чувств, которые вызывает у коренных народов страны нашествие инородцев.
Нацисты, неонацисты — расхожий ярлык, который умышленно навешивается противником на националистов, преимущественно русских национал-патриотов — людей, любящих свою нацию и заботящихся о ней, — с целью произвести подмену понятий и очернить этих людей в глазах общества и представителей правоохранительной системы.
Погром — партизанская акция коренного населения, доведенного до крайней степени отчаяния и гнева национальной несправедливостью.
Разжигание национальной ненависти — выраженный словами или действием отказ закрывать глаза на реальные национальные противоречия, растущие в России с каждым днем и угрожающие русскому народу тотальным истреблением и порабощением.
Скинхеды — молодые люди, принадлежащие, как правило, к государствообразующему этносу той или иной страны, обладающие бритой головой и отлично развитым (от природы или в результате систематической духовной работы) инстинктом национального и расового самосохранения.
Толерантность (терпимость) — крайняя степень бесчувствия, патологическое отсутствие реакции на унижения, притеснения, этноцид и геноцид народа, к которому принадлежишь.
Экстремистские группировки, погромщики — партизаны современной эпохи (конца ХХ — начала XXI в.), оказывающие посильное и в разной степени организованное сопротивление иностранному и инородческому нашествию на родную страну, в том числе защищающие от такого нашествия коренные народы России”.
После всего этого не резонно ли было заключить, что Севастьянов точно такой же экстремист, как Истархов? Однако эксперт, вообще не анализируя книги Севастьянова, делает другой вывод: эта книга “являет собой пример радикальных политических взглядов на историю и современность России, но при этом в ней отсутствуют признаки экстремизма”. Но с таким же успехом можно утверждать: если “Время быть русским” Севастьянова не является экстремистской литературой, то не является таковым и “Удар русских богов” Истархова, — обычный радикализм, и не более.
При этом эксперта трудно обвинить в недобросовестности. Откуда ему взять четкие критерии экстремизма в литературе, если их нет в законодательстве?
Таким образом, сложилась ситуация, когда подозреваемый может быть произвольно обвинен в экстремизме на основании чуть ли не любого хранящегося у него материала, а обвинители, в свою очередь, рискуют оказаться в смешном положении по причине того, что их аргументация явно притянута за уши. Проблему попытались решить, очертив круг материалов, официально признаваемых экстремистскими. Так в апреле 2007 года появился “ Федеральный список экстремистских материалов”. Но какие материалы были включены в этот периодически обновляемый список? Те, которые признаны в качестве экстремистских теми или иными судами. Другими словами — признанные экстремистскими на основании тех самых весьма и весьма расплывчатых критериев и, предположительно, путем эксплуатации той самой труднопостижимой логики отличения экстремизма от радикализма, о которой писалось выше.
Впрочем, возможно, свет на эту логику проливает статья 282 УК РФ “Возбуждение ненависти либо вражды, а равно унижение человеческого достоинства”, в которой преступными объявляются “действия, направленные на возбуждение ненависти либо вражды, а также на унижение достоинства человека либо группы лиц по признакам пола, расы, национальности, языка, происхождения, отношения к религии, а равно принадлежности к какой-либо социальной группе, совершенные публично или с использованием средств массовой информации” (разрядка наша. — В. М., Л. Ф. ).
Комментарий к данной статье (“Комментарий к УК под редакцией А. В. Наумова”) уточняет:
“1. В соответствии со ст. 13 Конституции РФ в России запрещается разжигание социальной, расовой, национальной и религиозной розни. Комментируемая статья предусматривает уголовную ответственность за наиболее опасные формы нарушения указанного конституционного запрета.
2. Объективная сторона преступления характеризуется следующими действиями, направленными на:
а) возбуждение национальной, расовой или религиозной вражды;
б) унижение национального достоинства;
в) пропаганду исключительности, превосходства либо неполноценности граждан по признаку их отношения к религии, национальной или расовой принадлежности. При этом уголовная ответственность наступает лишь в том случае, если указанные действия совершаются определенным способом — публично или с использованием средств массовой информации” (разрядка наша. — В. М., Л. Ф. ).
Такая формулировка, казалось бы, помогает ответить на вопрос: является ли литература экстремистской только в том случае, если аргументы из нее оглашаются (используются в пропаганде) “публично или с использованием средств массовой информации”, или есть некая “экстремистская литература” “сама по себе”, остающаяся таковой, даже когда она хранится дома на полке или жестком диске компьютера? Из указанной статьи и комментария к ней вытекает такой ответ: пока литература не используется для публичной пропаганды, сколь бы радикальным ее содержание ни было, за ее чтение и хранение и даже обсуждение в кругу друзей привлечь к уголовной ответственности нельзя. То есть она если и экстремистская, то как бы “потенциально”. Но как только факт использования для публичной пропаганды установлен, литература попадает в разряд экстремистской. Поэтому если мы вернемся к ф едеральным спискам экстремистских материалов, начиная от самого первого и заканчивая последующими дополнениями, то без труда поймем, что на практике решающим для включения в данный список являлось их публичное или с использованием средств массовой информации применение.
И тут не играет роли, что одни из этих материалов были опубликованы в газете, другие — в виде брошюр, третьи публично исполнялись, — все они использовались для пропаганды, а не просто хранились дома. Принципиально другое: аналогичных по идеологической направленности материалов — великое множество, и многие из них распространяются совершенно легально. А в “Федеральный список” попали произведения особенно невезучих авторов, по которым было принято судебное решение. Логично предположить, что если бы в нашем законодательстве существовали действительно четкие критерии определения “экстремистских материалов” “самих по себе”, то и “Федеральный список” был бы несравненно шире. Что помешало государству обратиться к экспертам и попросить их составить такой подробный список, не дожидаясь решения того или иного суда? Очевидно, остатки почтения к Конституции РФ: ведь такая практика означала бы введение предварительной цензуры. Правда, теперь возникла абсурдная ситуация: когда человек убивает, ворует или мошенничает, он уже до решения суда знает, что совершает преступление. Но когда он, например, публично цитирует какую-нибудь брошюру радикального содержания, он узнает, что пользовался “экстремистским материалом”, только в суде. Потому что до суда, как выясняется, это определить невозможно. А суд руководствуется туманной логикой прокуроров и не менее прихотливой логикой экспертов. С другой стороны, если решение судом принято, то велика вероятность, что материал вскоре появится в “Федеральном списке”. Как, например, это произошло с тринадцатью русскими переводами книг мусульманского богослова Саида Нурси.
Неудивительно, что практика составления федеральных списков экстремистской литературы встретила неоднозначную реакцию общественности. Уже неоднократно указывалось, что вообще-то Конституция РФ запрещает цензуру, — а чем являются такие списки, как не цензурой? Однако даже у сторонников данной меры с самого начала существовали разногласия по поводу того, по какому принципу составлять списки. Так, еще до появления первого списка, когда вопрос только обсуждался в 2006 году в Общественной палате, адвокат Генри Резник предложил включить в него некое “ядро” экстремистской литературы — “Майн кампф”, “Протоколы сионских мудрецов” и др. Отечественные патриоты не упустили повода поиронизировать: “Несложно догадаться, что следующим шагом, после „оформления” упомянутого списка в прокуратуре, станет запрещение всех организаций, которые в своей деятельности, так или иначе, используют входящие в „список Резника” книги. Затем наступит черед частных лиц: ведь многие православные граждане нашей страны имеют в своей библиотеке большую часть книг Нилуса, а не только „Протоколы””15.
