Кирилл Туровский - Каждый сам себе дурак
Я устал слушать. Просто плюхаюсь на пассажирское сиденье. Трогаемся. Главное — движение. Сегодня Латин настроен лирически: ему по срочнякам нужны тины и точка. Мы проезжаем через Ленинский проспект, центр, весь Кутузовский, возвращаемся на Садовое кольцо. Поездка никогда не закончится. Весна никогда не притч Может, мы хоть куда-нибудь врежемся? В Театр Сатиры или в «Пекин»?
Пока едем, Латин слушает «Offspring». Потом переключается на «The best of «Nirvana». Затем сравнивает Кобэйна с Моррисоном.
Затем начинает петь уже сам. И классику, вроде как «Марсельезу»:
Allons enfants de la Patrile joir de gloire est arrivecontre nous de la tirranie…
Увидев на обочине пару тинс, он резко бросает руль вправо и, заткнувшись, радостно поясняет:
— О! Мразевки! Животные!
Остановившись, перегибается через меня к окну и рассматривает малолетних. Сначала облизывается, потом тускнеет, откидывается на водительское сиденье и бьет по газам:
— Шлак!
И поет другую, уже дореволюционную песню:
Вдруг казачий разъезд перерезал нам путь.Выстрел грянул — красотка упала.Белокура была. Словно тополь стройна.И повязан платочек пуховый…
Снова резко бьет по тормозам, врубает аварийку и разворачивается через сплошняк на ту сторону дорогу с целью рассмотреть поближе другую пару тинэйджеров.
Но вот про казачий разъезд он совсем не зря напел. Заприметив бесстрашную Латинову езду, от края дороги к нам тут же бросились два легашонка, размахивая палочками, раскрашенными под зебру. С огоньками даже. Я мельком подумал, как бы не загремели выстрелы и как бы не брякнулся я, как стройный тополь, подвязанный галстучком шелковым.
После визита в тачку к защитникам Конституции у Латина окончательно портится настроение. Минут с десять мне приходится выслушивать подробности его трогательной беседы с легавыми. Оказалось, леги — последние из людей, и если б сил у Латина хватило, он бы расправился с каждым из них поодиночке.
Вокруг нашей тачки незыблемые здания. Вокруг нашей тачки вечность.
Время щелкает. Время трепещет. Время останавливается. Времени больше нет. Время больше не пахнет.
Повсюду наступает болото. Весь мир затягивается тиной и плесенью.
Весна больше не придет.
* * *
Существование — это тяжелая форма анестезии, которую тебе вкалывают чтобы воспринимать жизнь.
Я думаю об уехавших Олеге и Неле. Я думаю об обчищенной квартире друга папаши Лали. Я думаю о мертвом Ларри. Я чувствую, что это лишь начало неприятностей.
Ларри, его отец и его друг прогуливаются по проспекту… Это все, что я помню. Ларри, отец и друг.
Латин нашел новое развлечение. Он скачал из Интернета «The Hands Book of Terrorist» и переводит самостоятельно на русский. Он не доверяет существующим переводам. Теперь он изучает сотни хитрых и не очень способов, как отправлять особей в последнее путешествие к Аиду. Сотни рецептов взрывчатки. Сотни рецептов смерти. Это то, что нужно.
Он показывает небольшой пакетик и скалится:
— Эквивалентно килограмму тротила! Понимаешь?
— Зачем? — равнодушничаю я.
— Всего лишь баксята. У Родиона найдется немало ребят, готовых заплатить хорошие баки за подобные штуки.
Латин — новатор. Латин — изобретатель. Он остановит весну.
К своим годкам он будет знать все. Что сыпануть зарвавшейся особи в бензобак и что подсыпать в кофе любимой девушке. Прямо сейчас я бы швырнул что-нибудь на балкон соседям — уж больно громко орет музыка. Их попсовый «Мумий Тролль». Или подложил в автобус — чтоб в городе стало меньше спрессованного фарша.
Радуга? Запросто. Вознесение? Без вопросов.
Реальные мысли появляются все реже. Провалы в памяти, и все такое. Я даже стал путать цвета. И уже ничему не удивляюсь. Полный агностицизм и восприятие жизни как непрерывной цепочки бесконечных страданий. Ну почти по Шопенгауэру, как втюхивали мне в Академии.
Я в свою очередь познакомил Латина с Романом Гнидиным. Теперь Роман приезжает к нам, а мы с Латаном даже почти и не выходим на улицу. Чего там смотреть? Нечего. Еще на молекулы сыпанешься и будешь ловить свои собственные куски.
Латин нажирается «желтых», Роман нажирается водки. На разных языках они обсуждают Ларри. Роман считает, что Ларри решил свои проблемы весьма грамотно. А он, бесполезный художник, Роман Гнидин, все прозябает, гниет. Он пьет, стонет и жалуется. Мы с Латаном, конечно, даем ему миллион советов: ну, как можно покончить со своей жизненкой.
— Я не люблю самоубийц, надо убивать других, — так говорит Роман.
— Но не можем же мы тебя заколбасить.
— Это понятно, но сам я не справлюсь.
Краски и образы перепутались в Роминой голове. Тотальной Картины он так и не написал. Только громадную кучу второсортного дерьма. И потому все пора заканчивать. В чем-то он, конечно, прав. Ведь недостижение цели — та же смерть.
Сам со своей жизнью он не разберется. К тому же мы с Латином хотим, чтоб его смерть принесла нам кое-какую материальную выгоду. Пока еще не знаем какую. Если бы в его жизнь изначально были заложены деньги, то мы бы не сомневались.
Предательство у всех в крови. Предать может все, даже мелочь, даже неодушевленный предмет или воздух.
Латин шляется вместе с Романом. От обоих исходит сладкий приторный запах. Почти как от кондитерской фабрики. Они пачками жрут мускатный орех. Известная вещь — тоже наркотик для бедных. Оправдываясь, они рассуждают об экономии. Конечно, у ореха много преимуществ. Во-первых, накрывает сразу на двадцать четыре часа, во-вторых, как я уже гнал, стоит гроши, в-третьих нет палева с легавыми.
Мучительно размышляем, как бы помочь Роману. Как сказал он накануне, пребывать в третьем тысячелетии ему давно страшновато. Во втором было лучше.
Заехал Родион за ответом на свой коварный вопрос. А я уже все и подготовил, что нужно. Впариваю книжку.
— Это «Творческая эволюция» Анри Бергсона. Есть грамотные «Открытые» люди, настоящие, при своих понятиях, которым все позволено на их типа самоличный разум для движения мира вперед. И есть «Закрытые» люди, быдло всякое стадное, разношерстное. Тут и чиновники, и коммеры, и просто бараны с центрально расположенным мозгом, и просто серая убогая масса «никто», прозябание которых не имеет никакого смысла. Словом, прочитав, сам все поймешь…
Из дальнейших терок с Родионом, я вкурил, что нам было нужно делать по делу Романа. У Родика друг Дмитрий работал заместителем директора в страховой компании «Амок-СК», входящей в холдинг его отца. На работе Дмитрий вообще не появлялся, но числился, вызывая недовольство директора, который опять же не мог с ним ничего поделать из-за папаши.
В два дня обо всем и договорились.
Уговорил Рому два дня не пить. Латина — состряпать пару левых печатей. Изготавливаю на компе пару несложных доков. Типа как контракты несуществующих фирм на Тотальную Картину «Явление Христа Народу-2». Я так и написал «Тотальная Картина», чтоб заимпонировать Роману.
Провел с Романом детальный инструктаж, привел его в порядок и протестировал, как он будет отвечать на вопросы. Вроде бы понял.
Итог: запарив брэйн директору страховой компании «Амок» высоким уровнем Роминых доходов, все же удалось выбить у него полис страхования жизни на семьдесят пять тысяч баксят. Директор же был крайне рад подставе, чтобы использовать ее перед отцом Дмитрия для вышибания последнего из компании. На этот раз Роман не оплошал, важно надувал щеки и даже рассказал страховщикам об изобразительном искусстве. Все же возникло некоторое количество вопросов, почему выгодоприобретателем обозначен я. Рома ответил, как я его научил. Я там не показывался, понятно.
И теперь обратного пути, понятное дело, не было. Кстати, я старался не для себя, а для Латина, который и должен был осуществить экшн. Позже я передал бы ему деньги за страховняк. Родион с Дмитрием тоже были в небольшой доле. Таким образом, я помог бы каждому с его проблемами и умыл бы ручонки.
Является ли это предательством? Наверное, да. Но ведь подлость и продажность выдаются человеку от рождения. Это впитывается вместе с молоком матери. В конце концов Иуда тоже предал из-за любви, а остальные одиннадцать трусов врали, стелились и лицемерили.
А Ромка очень обрадовался, когда понял, что все на-конец-то закончится. И был благодарен. Мне — за идею, Латину — за экшн. Нас всех очень сблизило это мероприятие.
Латин с Романом теперь болтаются по клубешникам и отрываются по полной. «Голодная утка», «Тэксман», «Свалка» и «Пропаганда». Латин после общения с Романом даже стал употреблять несвойственные ему слова: «импрессионизм», «экспрессия», «реальный сюрр».
Я молчу. Ни слова лишнего. Ни гу-гу.
Они же запираются на кухне и долго там что-то обсуждают. Самоубийство исключается по условиям страховки. Я как выгодоприобретатель должен быть вообще не при делах. А Роман, конечно, трезв. Поначалу Латин надеялся на свои игрушки, но это тоже никак не катило. С игрушками будет теракт, а это уже статья.
