Стефан Геймс - Агасфер
Жалеешь о том, что случилось? — спрашивает он.
Нет, не жалею.
Ибо это было великое свершение, как бы ужасно оно ни закончилось, великая попытка, которая была необходима, чтобы круг замкнулся и все возвратилось к своим началам, твари к творению и Бог к Божеству. Первый и единственный раз он, Равви, был богоравен, когда взлетел на своего белого коня и бросился в битву, глаза его горели огнем, в руке блистал обоюдоострый меч справедливости, а впереди развевалось знамя с начертанным на нем именем, которого никто не знает; следом за ним скакали четыре всадника; первый конь — цвета серы, всадник на нем имел лук, достигающий краев земли, и звали его Огонь испепеляющий; второй конь был рыжим, звали его Война, и сидящему на нем всаднику было дано взять мир с Земли, чтобы в горах и долах все убивали друг друга; третий конь был вороной, звали его Голод, и сидящий на нем имел меру в руке своей, меру пшеницы за серебряный динарий и три меры ячменя в ту же цену; четвертый был конь бледный, на нем сидел всадник Смерть. Волосяным мешком стало солнце, луна окровавилась, вверх устремились полчища Гога и Магога, они скакали на буланых и рыжих, вороных и пегих конях, на них были огненные железные панцири, а вместе с ними летела тьма саранчи, глаза косые, пасти пышут пламенем, а шум от крыльев — как стук боевых колесниц, за ними следовали ангелы бездны, которые были низвергнуты на шестой день вместе со мною и с Люцифером, все они были облачены в пестрые одежды и играли на цимбалах, били в барабаны, трубили в трубы, от этих громовых звуков содрогались дали и ужасалось все живое; впереди них вышагивал зверь о семи головах и десяти рогах, звали его Антихрист, и он вел остальных за собою. Едва это воинство прошло мимо, как земля разверзлась, из нее вылезла многолюдная пешая рать нищих, воров и жалких мошенников, а также убогих, калек и увечных, некоторые несли свою голову под мышкой или петлю на шее, среди них были женщины, беззубые, косматые, с обвисшими грудями, вонючие, все они бранились, кричали непотребное, грозили кулаками, ибо, кто был обездолен и унижен при жизни, тот остался таковым и после смерти; но вот настал, как они верили, Судный день, поэтому потянулись они во гневе и ярости к небесам, подобно черным птичьим стаям, вслед за конным воинством и за падшими ангелами. Люцифер же сидел на круглом камне, положив ногу на ногу, хромая — сверху, и подперев подбородок левой рукой; он смотрел на проходившее мимо воинство Равви, будто присутствовал на специально для него устроенном представлении.
Равви тронул мое плечо кончиком пальца, я вздрогнул.
Все оказалось тщетным, сказал он, в очередной раз тщетным и напрасным.
Я догадался, что он вспомнил о своей смерти на кресте и о том, как я прогнал его от своих дверей, когда он не захотел сражаться; но вот теперь он решился на битву, однако вновь ничего из этого не вышло. Равви, сказал я, взяв его руку, тонкую, как у женщины, может быть, Равви, на сей раз это было твоим искуплением.
Море стеклянное, подобное кристаллу, раскололось, и острова исчезли с мест своих, будто их и не было вовсе, и горы рассыпались, подобно пригоршне песка, и земля запылала из конца в конец; люди скрылись в пещеры и ущелья гор, но и там их настигала смерть, оставив лишь тень на скале. Звезды, пылая, падали с неба, отворяли кладези бездны, из которых вышел ядовитый дым и смрад, и все, что было цело, с грохотом взорвалось. Но Равви продолжал идти вверх, а за ним тянулось его воинство, они искали новый Иерусалим, который выстроен из ясписа и чистого золота и имеет двенадцать ворот: с востока трое ворот, с севера трое ворот, с юга трое ворот, с запада трое ворот, а над ними Великий храм из белого мрамора, где в святая святых восседает на вечном престоле Сам Господь в окружении праведников, на челе которых лежит печать Божья; но как бы высоко ни взбирался Равви со своим войском, сколько бы небес ни пересек, нигде такого города не было — вот уж пена покрыла хлопьями морды и крупы коней с четырьмя всадниками, вот уж притомилась даже саранча, даже зверь о семи головах и десяти рогах начал спотыкаться, а падшие ангелы и пешие рати, вылезшие из могил, взроптали, словно народ Израиля после сорока лет блуждания по пустыне.
Наконец Равви остановил своего коня, выпрямился в седле и сказал всем: Бога нигде нет, Он понял, что потерпел поражение со Своими ангелами и духами, и бежал, поэтому я, Сын Человеческий, стал теперь Богом, я сделаю то, что Он обещал, но не исполнил; я сотворю новое небо и новую землю, царство любви и справедливости, где волк будет мирно пастись с агнцем, человек не будет врагом человеку, а пойдет с другим рука об руку под лучами моего солнца и под сенью моего сада.
Тут я, Агасфер, увидел, как четверо всадников захлопали себя по ляжкам от смеха, семь голов Антихриста оскалили, ухмыляясь, зубы, заволновались Гога и Магога, зашумели падшие ангелы и убогие рати, будто не верили ушам своим; но прежде, чем раздался адский хохот, который разнесся бы по всем небесам, от первого до седьмого, осмеивая этот детский лепет, откуда ни возьмись появился старец, который писал Книгу жизни; он сказал: Ты пришел, сын мой, со всем этим воинством, чтобы изменить мир по-своему?
Равви поднял руку, словно отмахиваясь от старца, как отмахиваются от назойливой мухи, но тот сказал: Ты забываешь, сын мой, что ты — мое подобие и неотделим от меня.
Тогда Равви вскинул меч, чтобы убить старца, однако тот стал расти, сделался огромен, ноги Его упирались в разрушенную землю, а голова уходила за облака; Он поднял Свою десницу, в которой некогда уместилось все Его творение вместе с ангелами, небесными светилами, Адамом, и раздался голос, который был громче самого оглушительного грома и одновременно тихим, словно трепет листьев на ветру; этот голос произнес одно лишь слово — Господь назвал Свое имя, имя Бога — тайное, святое, неизрекаемое.
И все застыли, будто пораженные молнией, четверо всадников, орды Гога и Магога на буланых и рыжих, вороных и пегих конях, саранча с раскосыми глазами и огненными жалами, зверь о семи головах и десяти рогах, падшие ангелы, мертвецы, вылезшие из могил, с их язвами и увечиями, а затем они начали расплываться перед моими глазами, растекаться, улетучиваться, пока не осталось ничего, кроме пустоты, зияющего пространства, и посреди этой пустоты — фигура Равви, без коня и меча; он был мал, тщедушен, изможден и одинок, как тогда, когда я встретил его в пустыне. Я услышал далекий смех, знакомый смех — это все, что осталось от Повелителя бездны и великого борца за порядок, Ангела Люцифера.
Мы падаем, Равви и я.
Мой вечный брат, сказал он мне, не покидай меня.
Я приник головой к его груди, как когда-то на его последней вечере, он поцеловал мое чело, обнял меня и сказал мне, что я для него — будто его собственная плоть, или неразлучная тень, или второе я. И мы слились с ним в любви и стали единым целым.
А поскольку он и Бог были едины, стал единым с Богом и я: одним существом, одной великой мыслью, одной мечтой.
Примечание
Выражаю глубокую признательность господину барону Гербарту фон Шаде из Северо-Эльбской церковной библиотеки, господину Гельмуту Отто из гамбургского Церковного архива, господину доктору Петеру Габриэльсону из Государственного архива (Гамбург), а также господину Фолькмару Дрезе из Северо-Эльбского церковного ведомства, господину доктору Гансу Ф. Ротхерту из земельной библиотеки (Киль) и господину доктору Гансу Зейферту из университетской библиотеки (Киль); далее — господину старшему архивному советнику доктору Райнеру Витту из архива земли Шлезвиг-Гольштейн в замке Готторп и господину Йонасу Циглеру из Государственной библиотеки Западного Берлина за их помощь в моих разысканиях. Приношу особую благодарность за добрый совет и вдумчивые критические замечания господину профессору Иоханаану Лейхтентрагеру (Иерусалим) и профессору доктору Вальтеру Бельцу (Берлин).
