Морис Дрюон - Дневники Зевса

Мы собирались отужинать на Олимпе. Каждый закончил свои дневные дела; колесницы были распряжены и убраны. Это была не праздничная трапеза, а узкий круг: моя жена, мои сестры, мои любовницы — по крайней мере, те из них, кого Гера притворно терпела, — и мои дети. Гестия только что поставила на столы блюда, пахнущие маслом, медом, чесноком и мятой; жарившееся на людских вертелах мясо было почти готово. Моя дочь Геба разливала амброзию по нашим кубкам.

Тысяча взревевших одновременно быков, тысяча устремившихся в атаку бизонов, тысяча рыкающих львов не произвели бы столь ужасного вопля, как тот, что внезапно оглушил нас. И глотки тысячи гиен не изрыгнули бы более сильного зловония. Закат внезапно померк.

Какие когти пронзили все бурдюки Эола, чтобы произвести этот безумный шквал, эту бурю, этот ураган, что валил леса, сдувал ветви, как солому на току, пригибал к земле всю природу и вспенивал воду рек, заливая холмы?

Он внезапно вырос у нас за спиной и был выше, чем любая гора.

Его ужасный загривок, с рогами и острыми пластинами чешуи, вздымался так высоко, что теснил небесные тела. Гигантские крылья на его плечах делали достаточно широкие взмахи, чтобы смести с горизонта все. Каждая из шести огромных ручищ заканчивалась шестью кистями с шестью змеями вместо пальцев. Клокочущее бешенство сотрясало его чешуйчатую шею; жуткая голова, как у рептилии или озерного чудовища, безостановочно крутилась, высматривая меня. Из отвратительных шаров его глаз вырывались длинные мертвенно-бледные лучи; зиявшая между шестью рядами клыков глотка извергала, подобно кратеру, раскаленные докрасна скалы; от пояса до земли он состоял из сотни переплетенных змей, кольца которых передвигали его с удивительной быстротой.

Таков был Тифон.

Все боги, едва завидев его, бросились наутек. Признаю, что поступил точно так же. Мы бежали с Олимпа гурьбой, так быстро, как только могли, в великой панике, которая гнала нас, нимф, сатиров, дриад вперемешку с людьми и животными.

Существует, как вы знаете, тридцать тысяч бессмертных, ведающих делами природы и вашими собственными. Представьте себе несущуюся вскачь толпу из тридцати тысяч сорвавшихся со своих мест божеств, что сносят крыши с лачуг в ваших бедных деревнях, топчут ваши сады и поля, рассеивают в ночи ваши обезумевшие стада, часть которых падает на дно пропастей и разбивается. Даже птицы, сбиваясь с пути, врезались в стены гор.

Мы, великие боги, бежали быстрее всех. Перепрыгивали через реки, долины, холмы, стараясь добраться до побережья, скакали с острова на остров и с мыса на мыс.

Так, удирая, мы добрались до Египта.

Но чудовищный Тифон гнался за нами по пятам; его смрадное дыхание окутывало нас и оглушало грохотом.

— Животные, животные! — крикнул я богам на бегу.

Они поняли мой призыв, и каждый, чтобы сбить Тифона со следа, укрылся в теле какого-нибудь животного.

Рожденная в воде Афродита нырнула в Нил и обернулась серебристой рыбой. Гера избрала убежищем белую корову. Арес исчез в кабане; Гефест — в быке. Артемида — в большой дикой кошке. Лучезарный Аполлон превратился в ворона — божественную птицу, которая кружит возле храмов. Что касается меня, то я поспешно приобрел вид рогатого козла, поскольку тогда была эра Козерога, и принялся обгладывать какой-то плетень. А этот ибис, что застыл на одной ноге, прикрыв глаза и притворяясь, будто дремлет, хотя ветер ерошит его перья? Я сам чуть не обознался. Это был Гермес, пережидавший суматоху.

Вот почему с тех пор богов в Египте почитают в их животном обличье.

Ах, спасительный Египет, вечное убежище гонимых богов, благословляю тебя в своем рассказе. У каждой страны под небом есть своя особая судьба. Однако судьба, отметившая тебя, Египет, одна из самых великих.

Если вы хотите, смертные, познать ночь, вам нужно увидеть египетскую ночь, подобную черному мрамору. Звезды здесь больше и ярче. Если вы хотите познать день, вам надо увидеть египетский день, чья голубизна гораздо ровнее и гуще, чем в любом другом краю. Когда в Египте идет дождь, весь мир — сплошной дождь. Когда дует песчаный ветер, весь мир становится этим горячим и желтым дыханием. И так с каждой стихией; на земле Египта они проявляются в своей абсолютной чистоте.

Нигде нет реки, похожей на божественный Нил, который прямолинейно течет с юга к северу на тысячи и тысячи стадий, что позволяет превосходно отслеживать ход небесных тел по циферблату зодиака. Небо Египта, друзья мои, — это часы Вселенной.

Нигде, кроме Египта, животное не обнаруживает воплощенную в нем божественную суть с большей очевидностью; и нигде лучше не видно, к какой из великих космических цепей, простирающихся от звезд до минералов, оно относится.

Солнечный сокол, наблюдающий с охристой скалы за судьбами; голенастая птица, шаг за шагом следующая за землепашцем по борозде, как друг-покровитель; ночной шакал, рыскающий вокруг мертвечины, чтобы поглотить ее и вернуть земле, которая вновь преобразует ее в жизнь... Никогда не давите ногой скарабея: у него форма вашего черепа, и недаром он так усердно трудится, медленно, вперевалку и на ощупь влачась по дорожной пыли. Но и никогда не носите на себе его изображения; оно должно украшать только мертвых, чтобы охранять их душу.

Весь Египет сам по себе храм, и, сколько бы раз я ни призывал обойти его, предаваясь размышлениям, лишним это не будет.

Именно там остановились, приведя с собой корову, подаренную Ураном, последние атланты, носители секретов золотого века.

На протяжении многих лет человек, живущий в Египте по берегам своей реки-бога, обтесывал, перетаскивал, вздымал монументальные камни, что-то высекал на гигантских стенах, возводил колонны и пирамиды согласно утраченным приемам, вырубал под горами дворцы для своих умерших царей и царственных быков, чтобы закрепить знание, сохранить откровение и воспроизвести устройство космоса.

Исследуйте, дети мои, исследуйте землю Египта; именно в ней таится то, что вы ищете. Освобождайте от земли каждое здание, каждую гробницу, каждое святилище. Разгадывайте каждый рельеф, надпись на каждой стеле, вопрошайте каждое подземелье. Наблюдайте направление каждой колоннады и форму подножия каждой колонны. Не забывайте отмечать, к какой точке неба обращен взгляд каждой статуи. И когда-нибудь, возможно, вы заметите, что совокупность священных мест Египта с группами храмов, напоминающими созвездия, с отдельно помещенными, словно планеты, колоссами, со множеством гробниц, что подобны россыпи звезд, составляет, от Нубии до моря, не что иное, как протяженный, развернутый зодиак. И вот тогда вы начнете понимать.

Как земля Греции предназначена для того, чтобы там сформировалось будущее человека, так земля Египта предназначена, чтобы хранить память о богах. Здесь могут сменять друг друга чужеземцы, завоеватели, тираны и демагоги, но по-настоящему эту землю не затрагивает ничто, ибо она — зеркало вечности.

Тем временем Тифон, сбитый с толку нашей уловкой, обшаривал море, крутясь на своем хвосте. Он опустошал побережья, крушил суда, обезображивал острова и, не переставая искать нас, уносил свое бешенство и разрушения все дальше. У нас появилась возможность перевести дух.

Только моя дочь Афина не стала ни в кого превращаться, что позже принесло ей великую славу. Истина же в том, что она бежала не менее поспешно, чем и все мы, и, подобно нам, искала какое-нибудь животное, чтобы в нем укрыться. Самый облезлый осел, самая глупая цесарка и даже навозный жук, поглощенный своим неопрятным занятием, удовлетворили бы в тот момент ее чаяния. Но ни одно насекомое, ни одно пернатое, ни одно четвероногое не согласилось ее принять. Разум, даже смятенный, не может обитать в теле животного. Так что она проявила доблесть поневоле. Когда первый страх миновал, Афина встала с копьем в руке перед козлом, в котором я скрывался, и обозвала меня презренным трусом.

— Ты, царь богов, позволишь отнять у себя владычество над миром и оставишь без защиты смертных и бессмертных? Ты, мой отец, будешь блеять, ожидая, пока это чудище не завладеет всем? Взгляни, как оно буйствует на горизонте, готовое вернуться сюда. Даже если тебе суждено пасть, неужели лучше пасть козлом, чем богом?

Должен признать, что именно Афина побудила меня к действию. Есть такие женщины: когда несчастье обрушивается на ваши народы, они первыми возвращают себе холодную голову. Я избавился от своего нелепого обличия и достал пучок молний, припрятанный под деревом.

— Ну, кто со мной? — крикнул я.

Я увидел ворона, что сидел на тополе, выискивая блох у себя под крылом. Увидел ибиса, осторожно прятавшегося за быком. Я поискал в глазах этого быка хоть какую-нибудь искорку, знак огня; но нет, Гефест пока проявлял крайнее миролюбие. Моя супруга увлеченно паслась неподалеку, щипля траву. Может, хоть Афродита меня подбодрит? В водах Нила блеснул серебряной молнией линь и снова исчез. А как же Арес, мой неистовый Арес, и Артемида, моя охотница? Большая кошка сидела неподвижно и задумчиво, обернув лапы хвостом; кабан бежал трусцой к своей залежке, опустив рыло к земле. Я был один. Со мной остался только Разум.