Мануэль Пуиг - Предательство Риты Хейворт
А я бы согласилась побывать хоть в Мардель-Плате, никогда не видела моря. Но на самом деле, думаю, душа моя жаждет другого. Я, наверное, тоже прошу о невозможном. Мне бы просто остаться здесь в Вальехосе и познакомиться с порядочным человеком. Я говорю о простом человеке, скажем, таком, как отец Пакиты, который работал бы часами, не сетуя, молча, ради моих детей. Знаю, что прошу о невозможном, ведь никто не полюбил меня молодую и подавно не полюбит в тридцать пять лет, когда на лбу написано: старая дева.
Неизвестно, какое вознаграждение ждет старых дев на том свете – или какие муки. Зла я никому не делала, и добра тоже, не знаю, как поступит Бог с моей душой. Ему трудно будет судить меня, ведь о старой деве Эрминии не скажешь ничего – ни хорошего, ни плохого, моя жизнь – чистый лист бумаги. Ах, если бы смерть была просто отдыхом, как сон. До чего приятно иногда в кромешной мгле открыть глаза и дать им отдохнуть, но лишь ненадолго, а то на смену отдыху приходит бессонница, это худшая из пыток. Говоря об отдыхе, я имею в виду сон. Истинным благом стала бы такая смерть, когда ты заснешь навеки и больше не вспомнишь, что была на свете некая Эрминия.
XVI. Письмо Берто. 1933 год
Дорогой брат! Пишу тебе, так и не дождавшись ни одного письма, но надеюсь, что ты в порядке и твоей жене пошел на пользу воздух Испании. Мы даже не знаем, как она перенесла долгое плавание, ты по обыкновению ничего не пишешь: я не прошу расписывать в телеграмме все в подробностях, но ты бы мог хоть сообщить о самом важном, а с тех пор от тебя не было ни строчки.
У нас тут полно забот, но живем мы неплохо. Мита в порядке, мой ненаглядный Тото – толстый, как поросеночек, ему скоро будет восемь месяцев. Что до твоего сына, то мы им очень довольны, Экторсито ведет себя лучше некуда и почти освоился в доме. Не знаю, твоя ли это идея, но он убежден, что надо снимать штаны и садиться на унитаз, чтобы, как он говорит, «разочек пукнуть». Мита заметила, что он иногда ходит в уборную и не спускает воду, но потом поняла, в чем дело, мы чуть со смеху не померли. До чего воспитанный у тебя сын, не в пример отцу.
Если честно, не могу тебе простить, что так долго не пишешь, думаю, как ты там гуляешь без дела, и не могу оправдать твоего молчания, сам знаешь: иногда очень ждешь вестей или слова поддержки, верно говорят – у тощего пса полно блох, а с нынешней засухой в Вальехосе я даже не знаю, с какого бока начинать чесаться. Вспомни, что было в 27-м году, сейчас творится то же самое, скот в деревне мрет, банки не дают денег, а наживаются те, у кого с прошлого года залежался непроданный сыр, ты бы видел, какие они ломят цены. А я думаю, сколько денег мы упустили в 27-м, когда ты меня не послушал, и хочется биться головой об стену. Я деревню знаю и умею предвидеть засуху, будь они неладны, ну что тебе стоило послушать меня и скупить тогда на молочных фермах всю продукцию, тем более ты мог попросить денег у твоего дружка, управляющего банком, – мы бы с тобой озолотились.
В нынешнем году я снова предвидел засуху, но на банковскую ссуду рассчитывать не приходилось, а фермеры, помня о 27-м, обнаглели и запрашивали бешеную цену за протухший сыр, на который в прошлом сезоне никто и не смотрел. Честно, Хайме, как вспомню о тогдашней твоей промашке, и ты еще учти, до чего не сладко мне приходится теперь…
Ладно, поговорим о другом, жутко хочется, чтобы ты взглянул на моего карапуза, он такой умница, души в нем не чаю, ночью смотрю, как он спит и рядом безмятежно спит мать, она раздалась, наконец-то ради сына ест как следует, в тело вошла, раньше берегла фигуру, но теперь надо кормить грудью, и она стала есть вволю, набрала положенный вес, сам знаешь: костлявые женщины мне никогда не нравились. Мита страшно боится денежных затруднений, и если она поправляется, то потому, что я не показываю ей всей тяжести положения, с самого начала приучил ее мне доверять.
Вот кто гребет сейчас деньги лопатой, так это управляющий окружным банком, ты его не знаешь, он здесь меньше года, из басков, редкая сволочь, ссудил всех фермеров деньгами, чтобы перекантовались несколько месяцев, но сыр не продавали, пока цена не подскочит до небес. Я видел ссудные бумаги итальяшки Луккетти, так ему выдали под три процента годовых, ниже не бывает, а итальяшка оправдывался, что ему от этого мало пользы, потому что надо делиться с компаньоном из Буэнос-Айреса, при чем здесь Буэнос-Айрес? Врет он, наверняка пройдоха управляющий прикарманивает себе половину барыша.
Я тебе не говорил, но в конце года я пошел к управляющему, когда понял, что, если дожди скоро не начнутся, придется закрывать сыроварню. Сказал ему, что семь работников останутся на улице, а он и бровью не повел. Попросил у него денег, поеду на юг, говорю, там пока нет засухи, и договорюсь с каким-нибудь тамошним фермером, хоть доставка молока и обойдется втридорога, а он не дал ни сентаво. Вот ведь какие есть стервецы.
Я тебе раньше не рассказывал, боялся расстроить, а ты, может, плевать на это хотел, какое тебе дело, загибаюсь я или нет. Это я шучу, не обращай внимания.
Как говорится, Бог берет и Бог дает, главное, верить, что справедливость рано или поздно восторжествует, я в этом убежден, плевать, что сволочной баск набил себе карманы и семь работников очутились на улице, мы-то еще свое возьмем, а баск будет мучиться от диабета, пока не подохнет. Он то и дело к врачу бегает. Я верю, что Бог мне поможет, Хайме, твердо верю, я ведь в жизни никому не делал зла. Лишь бы родня Миты не всполошилась, все шло как нельзя лучше, я продал бычков, купил сыроварню, и сразу же мать Миты написала из Ла-Платы, что они очень довольны, что не обманулись во мне, когда я приехал сватать Миту. Сам знаешь: они для Миты ничего не жалели, всем пожертвовали, чтобы дать ей образование, и совсем не легко отдавать дочь первому же типу, который заявился к ним домой.
Извини за длинное письмо, но сейчас четыре часа, а дел у меня никаких, на следующей неделе повезу одного англичанина, они тут купили поместье в Драббле, на участок Хуанчо Каррансы, англичанин задумал купить поле под пастбище, пока цены на землю низкие, думаю, дело выгорит и на комиссионные я смогу жить полгода, не меньше. У Миты сегодня дежурство в больнице до шести, скоро за ней поеду, к счастью, мы нашли няньку, она не отходит от малыша ни на минуту.
Не знаю, писал ли я тебе в прошлый раз, что мы ждали приезда Аделы, сестры Миты, это та высокая блондинка, которая тебе нравилась. Она провела у нас месяц, на днях уехала, но лучше, когда мы одни: я, жена и сын. Ладно, не буду об этом, не хочу тебя расстраивать. Хайме, я сегодня без конца вспоминал нашу маму, словно она лишь вчера умерла, словно и не прошло столько лет, и казалось мне, что в комнате стоит гроб, а я сижу в углу и смотрю, как ты принимаешь соболезнования от входящих. Ты тогда уже был мужчиной, а я еще мальчишкой, и теперь, когда я сам мужчина и у меня есть сын, я до сих пор не могу смириться с тем, что мама ушла от нас и ее больше нет.
Извини, что пишу о грустном, но сегодня мне особенно хочется увидеть маму и крепко ее обнять. Не знаю, порадовалась бы она тому, как я живу, она мечтала, чтобы я учился в университете и получил специальность, но в конце концов живу я не так плохо и готов отдать что угодно, Хайме, лишь бы она посмотрела на своего прелестного внучка, на его глазенки-виноградинки. Хайме, ты бы хоть писал почаще, я буду рад каждому твоему письму и ни за что не прощу, если ты не съездишь к нашим барселонским родственникам, а как вернешься, расспрошу тебя обо всем в деталях и о том, похожи ли они на нас с мамой. Если похожи на тебя, тогда они страшные бабники, представляю, какого шороху ты навел в Мадриде, небось заморочил голову половине мадридок.
Какие мы с тобой по этой части разные, Хайме. Я, познакомившись с Митой, сразу забыл об остальных женщинах, клянусь, это чистая правда, тебе я бы уж не постыдился признаться, старый ты греховодник. Но ты, по-моему, правильно делаешь, что веселишься вовсю, мне-то что.
Я на минуту прервался, потому что вошла Ампарито, нянька, с малышом на руках, он спал после обеда и сейчас проснулся В шесть поедем на машине за Митой в больницу, ты бы видел, какие горы песка намело на дороге, все кругом высохло, на всем пути ни одного зеленого деревца. Когда мать выходит из лаборатории, личико нашего шалуна прямо светится, пусть его мать живет долгие годы, не дай ему Бог лишиться ее, как довелось мне, пусть живет и растит его мне на радость, воспитывает его как надо, ведь учености и образованности Мите не занимать. В этом смысле мне не в чем ее упрекнуть. И только дела поправятся, я хочу, чтобы она ушла из больницы, обойдемся и без ее жалованья, лишь бы поскорее все прояснилось. Если на той неделе заключу сделку с англичанином, может, на меня найдет и заставлю Миту уволиться в тот же день. Я верю в Бога, он видит, кто достоин хоть капли везения, если бы в жизни не было справедливости и преуспевали такие типы, как управляющий, которого не волнует, что бедные работники остаются на улице, – что бы это была за жизнь?! Ведь хоть какая-то справедливость должна быть.
