Джонатан Кэрролл - Свадьба палочек
Перед ней остановился сверкающий зеленый фургон. За рулем сидел Шумда. На голове у него красовалась бейсболка команды «Сан-Диего Падрес». Он вышел из машины, открыл дверцу и помог ей устроиться на пассажирском сиденье. Забираться в автомобиль в последнее время стало для нее настоящей проблемой, но поскольку она почти никуда не ездила, это не имело значения.
— Куда мы едем?
— Это сюрприз.
— Не нужны мне никакие сюрпризы. Скажите мне. Я имею право знать.
— Спокойно, Миранда. Сидите себе и наслаждайтесь поездкой. Вы так давно не выходили из дома.
Она сложила руки на коленях и стала смотреть в окно. Когда Шумда Снова заговорил, она сделала вид, что не слышит его, даже головы не повернула. Поняв, что она ему не ответит, он принялся болтать без умолку. Он рассказал, что делал все эти годы, что все эти годы делала она («Мне было велено глаз с вас не спускать»), говорил обо всем, чего она не желала слышать. Она смотрела в окно, изо всех сил стараясь не обращать на него внимания. Если этой поездке суждено стать последней в ее жизни, она не хочет, чтобы его голос тревожил ее слух. Киоск с гамбургерами, автозаправка. Ну почему так вдруг? Они что, не могли ее предупредить? Хотя бы за день. Если бы ей дали этот день, она успела бы все закончить и ждала бы его у двери. Мимо промчался желтый кабриолет с симпатичной брюнеткой за рулем. Потом показался «фольксваген» — такая развалина, словно раз шесть объехал вокруг света. Управлял им мужчина с гладко выбритой головой. Руки его непрестанно шевелились на рулевом колесе. Магазин старой книги. Одного дня ей бы хватило. Сегодня, когда она работала, у нее несколько раз болезненно сжался желудок, потому что в глубине души она знала, что труд ее близится к концу — а чем тогда заполнить оставшиеся дни? Почему Шумда столько лет шпионил за ней? Она ни для кого не представляла угрозы. Никогда. К тому же это было так давно. Вскоре после того, как все закончилось, она стала терять память, и хотя написала этот дневник, многие события той поры напоминали ей теперь греческие руины.
Она никогда не собиралась перечитывать написанное, но сейчас, сидя в машине рядом с Шумдой, злилась при мысли о том, что у нее и возможности такой не будет. Столько труда, а она теперь не сможет вернуться и заново пережить кое-какие эпизоды, которые уже, вероятно, забыла. Сколько может удержать в себе стареющий мозг, прежде чем под давлением прожитых лет не даст течь?
Ветчина в медовом соусе, солнечные очки со скидкой, Мэнсфилд-авеню, уличные знаки — все это мелькало за окном машины. Он прибавил скорость. Куда же они едут? Ей вдруг вспомнилась Франсес Хэтч среди цветов в больничной палате.
А что, если Шумда свозит ее куда-то, а потом доставит обратно домой? Робкая, крохотная надежда, вспыхнувшая было в ее душе, в тот же миг погасла. Все кончено. Она не сомневалась: ее ждет именно то, чего она боится, и будет оно ужасным. Она вспомнила, как вернулась в комнату Франсес и застала ту в слезах.
На Ла-Бреа он свернул влево и поддал газу. Вечерело. Небо все еще было ярким, но когда они садились в машину у ее дома, воздух уже остывал, успокаивался: природа начинала готовиться к ночи. По Ла-Бреа, мимо дешевых мебельных салонов, дешевых магазинчиков, дешевых забегаловок. На тротуарах здесь было заметно оживленнее, чем в других районах, — люди ждали автобусов на остановках, ждали друзей, ждали малейшего проблеска счастья, перемен, которые никогда не наступят.
Миранде повезло, и она это знала. Она много путешествовала, у нее была интересная работа, она была сама себе голова. Она заработала кой-какие деньги. Короткое время знала удивительного человека и была им любима. Хью. Если конец близок, то она хочет встретить его, думая о Хью Оукли. Словно прочитав ее мысли, Шумда прервал ее:
— Почему вы это сделали?
— Что сделала? — Голос ее звучал хрипловато — ей не хотелось отвечать на его вопросы, особенно теперь, когда времени осталось так мало.
Он оторвал руку от рулевого колеса, взмахнул ею и снова уронил на руль.
— И вы ведь не единственная. Были и другие, кто сделал то же самое. Но мне просто любопытно. Что же в человеке должно быть такое, чтобы он взял и добровольно променял ту жизнь, что у него была, вот на эту?.. — Он снова поднял руку и взмахнул ею, словно отгоняя муху. — И вы ведь даже не знали, кому ее отдаете! Просто непостижимо. Подарить свое бессмертие чужому дяде. Человеку, которого вы в глаза не видели!
«Додж» остановился у светофора. Шумда взглянул на нее и скорчил гримасу. Она словно не замечала его и смотрела прямо перед собой. Загорелся зеленый свет, но Шумда не трогался с места и продолжал смотреть на нее.
В конце концов она сказала — скорее себе, чем ему:
— Я никогда всерьез об этом не задумывалась. Пришло время, и я должна была это сделать. Вот и все. Разве не удивительно? Я всегда боролась сама с собой: со своим сердцем, со своим разумом. И — с переменным успехом. Но это решение далось мне без борьбы. У меня и тени сомнения не возникло.
Старая женщина улыбнулась. Выражение ее лица изменилось, словно все бури, когда-то бушевавшие в ее груди, улеглись и она обрела покой. Шумда никогда не встречал человека, который, оказавшись в ее положении, был бы так спокоен, а уж он-то всяких повидал. Да, всяких.
— Жизнь собирается плюнуть вам в лицо, Миранда. Я на вашем месте не стал бы улыбаться.
Больше до самого конца пути они не разговаривали. К своей радости, она уголком глаза видела, что он то и дело поглядывает на нее — не изменилось ли выражение ее лица, не осознала ли она весь ужас того, что вот-вот должно с нею произойти. Почему невыносимый страх конца не сдавил ее в своих костлявых объятиях, как он это всегда делал с людьми, которых Шумда сопровождал в последний путь?
Прошло еще несколько минут. Он продолжал поглядывать на нее, но удовлетворенное выражение так и не исчезло с ее лица. Ну ладно, посмотрим!. Теперь недолго осталось. Посмотрим, как ты запоешь, когда увидишь, что тебя ждет!
Внезапно пейзаж стал холмистым; холмы были усеяны нефтяными скважинами, над каждой медленно покачивалось коромысло. Земля здесь была цвета хаки — выжженная солнцем. Какой-то незнакомый уголок Лос-Анджелеса, ничейная безлюдная территория, вклинившаяся между городом и аэропортом.
Включив поворотник, Шумда медленно переместился в правый ряд, а потом съехал с дороги на обочину. Он выключил двигатель и теперь сидел, предвкушая то, что должно было сейчас произойти. Он ухмыльнулся.
— Помните это место? Миранда огляделась.
— Нет.
— Сейчас вспомните.
Он открыл дверцу и вышел из фургона. Все, что она могла, — это не смотреть в его сторону. Он обогнул машину, открыл обе задние двери. Она слышала, как он гремит чем-то металлическим, вытаскивает что-то из фургона.
— Я сию минутку. Потерпите.
Она медленно подняла руку и повернула зеркальце заднего вида так, чтобы видеть происходившее сзади. Он возился с какой-то штуковиной — она не сразу поняла, с чем именно. Он что-то сделал, и эта вещь вдруг раскрылась и оказалась инвалидной коляской.
Мимо них мчались машины, одни рядом, другие — вдалеке, но все были громкими и гладкими, стремительными и опасными. И вдруг ее осенило.
Давным-давно она сидела в одной из этих несущихся машин — ехала в лос-анджелесский аэропорт. В тот день она занималась любовью с Дугом Ауэрбахом, потом они вместе ходили в универмаг. А потом она, вызвав такси, поехала в аэропорт, и на водителе, как теперь на Шумде, была бейсболка «Сан-Диего Падрес». Она была тогда так молода, так молода и так занята делами; она тогда еще не встретила Хью Оукли. Она еще не встретила Хью Оукли и не видела погибшего Джеймса Стилмана снова живым. В тот вечер она летела в Нью-Йорк, а через несколько дней ее жизнь навсегда изменилась. Как давно это было. Давным-давно — но теперь весь тот день и то, что пришло за ним, навалились на нее, и она не могла остановить поток воспоминаний и воспрепятствовать последствиям, которые теперь были ей совершенно понятны.
Шумда подкатил коляску к ее дверце и выжидающе замер.
В тот день много лет назад они ехали в аэропорт примерно в это же время. Она вспомнила женщину в инвалидной коляске на обочине дороги.
— Выходите, Миранда. Пора посмотреть, как катятся машинки.
Но машинок вдруг как не бывало. Невероятно, но все машины куда-то исчезли, на дороге не осталось ни одной. Их окружала странная тишина, словно все звуки мира исчезли.
— Я могу открыть дверь и вытащить вас наружу, но для нас обоих будет лучше, если вы выйдете своими ногами.
— Что вы собираетесь делать?
— Ничего. Собираюсь усадить вас в эту коляску и уехать. А вы останетесь здесь в одиночестве. Сказать по правде, я понятия не имею, что будет дальше. Но уверен, ничего хорошего. Как всегда.
— Так это была я? В тот вечер, на дороге, в инвалидной коляске?
