Олег Рой - Ловушка для вершителя судьбы
– Хотелось бы услышать и вас, – Судья повернулся к художнику.
Тот пожал плечами:
– По-моему, он славный. Он не мешал мне рисовать мои картины. А то, что не спас меня от пожара… С одной стороны, это, конечно, зря. Я нарисовал бы еще. Много, очень много картин. Но тогда я хотел умереть, жизнь без Катерины была мне не в радость. И если бы мне кто-то помешал… В общем, я его прощаю.
– Скажите свое слово, – Судья обратился к той, которую ангел в своем рассказе называл Данаей.
– Право, не знаю, – пожала плечами бывшая настоятельница. – Услышать такую странную историю от ангела… Бог велит прощать, но людей… И если уж ангел не ведает, что творит, что уж тогда спрашивать с простых смертных. То, что все мы тут услышали, ужасно. Я не могу этого простить. Возможно, если бы не он, моя жизнь сложилась бы иначе. Нет, нет и нет.
– Нам осталось выслушать только вас! – это было сказано Алексею.
На долю секунды ангел и человек встретились взглядами.
– Я прощаю. Конечно, прощаю, – торопливо и горячо заговорил Леша. – Я прожил трудную жизнь, но мне есть за что быть благодарным. И теперь я хочу попросить вас: помогите моему другу, который остался на Земле!
И снова в зале наступила тишина.
– Что же, три прощения против трех непрощений. Что с тобой делать?
– Простить, – раздался вдруг откуда-то зычный голос. Все присутствующие мгновенно повернулись в ту сторону.
Из дымки, окружавшей Главный зал, появился человек в камзоле, коротких штанах с чулками и напудренными волосами, уложенными буклями и стянутыми на затылке. «Батюшки, да это же Сумароков! Точь-в-точь как в Лизином учебнике!» Алеша даже вытянул шею, разглядывая неожиданного гостя.
– Простите его. Я не был его подопечным, но мы знакомы. Он Сочинитель. Творец. А творцов не судят. Вернее, судят, но не так. Их судят потомки. Если повезет – очень долго. Несколько веков, а может, и тысячелетий. И еще они судят себя сами. Потому что настоящие творцы – самые честные и самые чистые создания. Они сразу видят фальшь в искусстве и в жизни. Их невозможно провести, слишком они для этого тонко чувствуют. Они всегда признают, когда совершили ошибку, потому что истина для них дороже всего остального – славы, денег, покоя. Как можно наказать творца? Запретить ему творить? И кто от этого проиграет? Все мы. Потому что мир умрет без сочинителей и фантазеров. И Господу станет невыносимо скучно. Как скучно родителю, чадо которого напоминает безликий идеал, но не напоминает его самого. Простите его. И не отнимайте возможности творить. Даже у ангела. Тем более у ангела.
После этой возвышенной и немного даже напыщенной речи по залу прокатился глухой шепот.
Из глаз Зачитавшегося ангела заструились слезы, и Леше стало так жаль заблудшего хранителя, что он готов был сделать ради него все, что угодно.
– Ну что же, подсудимый, твое последнее слово, – проговорил Судья.
– Я не знаю, что говорить… – взволнованно произнес ангел. – Люди не умеют жить. Они переживают, что смертны, но… Дайте им вечность, и что они будут с нею делать? Роптать и выражать недовольство, только и всего. Единицы умеют прожить отпущенный им срок с наслаждением, со смыслом. А остальные… Остальные тратят этот великий дар на суету, глупые и бесполезные переживания, мелкие, ничего не значащие заботы. И эти существа – подобие Бога? Но Бог не знает, что такое скука и суета. Это все изобрели люди. Вместо того чтобы жить, любить, преображать, они скучают и суетятся. Каждый день. Иногда они называют это отдыхом, иногда работой, но я-то вижу – они просто скучают. Я не понимаю людей, мне трудно рядом с людьми, но вся моя жизнь – в их жизни. И еще я хочу сказать…
Но продолжения речи Алексей не услышал. Огромные круглые часы с множеством делений неожиданно ожили – быстро-быстро задвигались стрелки, у Алексея вдруг сильно закружилась голова. В Зале начал сгущаться туман, а тени людей и ангелов отодвигались все дальше. В глубокой темноте он словно падал куда-то вниз, все быстрее и быстрее. Справа и слева слышались взволнованные голоса, но разобрать слов он не мог. Меж тем голосов становилось все больше, они пробивались к нему с разных сторон – мужские, женские, детские… Кто-то плакал, кто-то о чем-то просил, кто-то счастливо смеялся. Постепенно все звуки слились в один общий шум. Леша весь сжался, внезапно почувствовал острую боль в сердце и вдохнул какой-то непонятный запах.
– Слава богу, откачали! – ворвался в его сознание резкий, похоже, пожилой мужской голос. – Я уж думал, не спасем. Мужик-то совсем молодой, а, смотри-ка, уже сердечник.
Леша попытался открыть глаза, но ему это не удалось. Веки не повиновались. Не двигались пальцы, не получалось сглотнуть. Он еще раз попытался проделать все эти простейшие действия и вдруг понял, почему ему это не удается. Он парил над операционным столом и оттуда рассматривал собственное тело, которое хотя и дышало, но выглядело страшновато, словно манекен неприятного синеватого цвета. Над тем же столом склонились пожилой врач и две сестры.
– Сердце заработало, но в сознание не приходит. Лишь бы не кома. – Пожилой мужчина в хирургическом халате озадаченно смотрел на мониторы.
Алексей сделал невероятное усилие, опустился и почувствовал, что словно вплывает в тело человека на столе: ощущение было такое, как если бы он лежа пытался натянуть на себя тяжелый водолазный костюм.
– Ну давай же, милый, давай!.. Есть! Вот вам и пожалуйста, воскрес. – Врач вытер лоб рукавом халата.
– Он не в коме? – поинтересовалась молоденькая медсестра.
– Нет, Машенька.
– А откуда вы знаете? – изумилась девушка. – Вроде лежит такой же, как минуту назад.
– Не такой же, а уже совсем живой. Поработайте с мое – научитесь отличать обреченных от тех, кому суждено еще лет сто прожить. А иных и вытаскивать бесполезно…
Он тут же стал серьезным.
– Я этого не говорил. Спасибо за помощь, девочки. Забирайте этого молодца в реанимационную палату, и всю ночь чтобы глаз с него не спускать, слышите?
Эпилог
Ноябрь 2009 года
Меня обнаружил Виктор – тот самый фермер, что развозил по домам молоко и мед на стареньком «Москвиче». Позже он рассказал, что в этот вечер, как договорились, в назначенное время привез заказанные продукты. Он долго давил на сигнал клаксона, но я так и не вышел. Тогда Виктор сам выбрался из машины, чтобы позвонить, и, к своему удивлению, обнаружил, что калитка не заперта – так же, как и входная дверь на террасу. Он покричал у крыльца – никто не отозвался. Обеспокоенный, не случилось ли чего-то страшного, Виктор вошел в дом, прошелся по комнатам и в кабинете увидел меня. По его словам, я сидел за столом, положив на него руки и голову, мое лицо было очень бледным, губы синими, глаза безжизненными, но я что-то слабо бормотал, называл какие-то имена и все время благодарил кого-то.
Виктор долго не стал размышлять. Рассудив, что в деревне, да еще вечером, «Скорая» приедет дай бог к утру, он схватил меня в охапку, доволок до своей машины и сам отвез в ближайшую больницу – в Зареченск. Уже там, в больнице, у меня остановилось сердце, но опытный пожилой врач сумел спасти меня.
В этой истории много странностей. Например, я до сих пор гадаю, как открылись калитка и дверь в дом, на которых у меня современные электронные замки. Но я здесь, и это самое главное.
Я так и не узнал, что стало с моим ангелом-хранителем, поскольку вернулся в эту жизнь раньше, чем ему вынесли приговор. Но я уверен, что на человеческом суде, учиненном на Земле, ни один судья никогда не слышал и не услышит такого признания. Да, есть раскаявшиеся преступники и готовые вымаливать прощение осужденные. Но никто из них не поведает свою историю так, как мой ангел. Так бесхитростно и просто, с такой болью и бесконечной надеждой на прощение. Так по-детски непосредственно, но с несомненным талантом рассказчика. Тонкого, мудрого и искреннего. Никто не признается в давних своих грехах, рискуя навлечь на себя еще более суровую кару. Только для того, чтоб его, такого непохожего на других ангелов, услышали, и поняли, и простили.
И если бы люди могли ходатайствовать перед Богом за своих ангелов-хранителей, как они за нас, я сделал бы все, чтобы мой незадачливый соавтор избежал сурового наказания.
В своей теперешней жизни я счастлив. У меня есть все, что только может желать человек.
Во-первых, друг. Борис простил меня. Все то, что связывало нас с детства, оказалось настоящим, а настоящее рано или поздно побеждает. Скоро у моего друга выходит первая книга, и он обещал посвятить ее мне, утверждая, что все эти годы я был для него образцом для подражания в литературе. Мы поменялись ролями – он стал писателем, а я, как только немного окрепну, вернусь в автобизнес. Конечно, мне придется многому учиться, чтобы все наверстать, но это меня не смущает.
Во-вторых, я окружен близкими людьми. У меня чудесные дети – правда, старший, Павел, живет за границей, где учится на программиста, но Лиза и Вася здесь, в России, и я часто вижусь с ними. Мне удалось наладить отношения и с Ритой, и с Вероникой, теперь между нами нет и тени прошлых конфликтов.
