Владимир Кунин - Ночь с ангелом
Что за перстень? Куда он делся? Кому принадлежал раньше?!
Опрашивали всех, ктo имел доступ к ремонтному боксу номер шестьдесят четыре. Не избежал этой участи и заместитель начальника Управления «спецслужбы» милиции подполковник Николай Дмитриевич Петров.
Конечно, его никто никуда не вызывал! Вежливо позвонили прямо домой, представились, попросили разрешения зайти поболтать. Рассказали о существе дела. Попросили посмотреть – не потерялся ли ключ от ремонтного бокса. Нет, ключ оказался на месте…
Спросили, когда Николай Дмитриевич последний раз ремонтировал там свою машину. Ах, год тому назад вы ее продали… Ясненько. А больше никто не мог воспользоваться этим ключиком?
– Ребята! – сказал подполковник милиции Петров. – Не крутите мне яйца. Ну кто в моем доме может воспользоваться этим ключом? Жена? Дочка? Не смешите меня. Давайте лучше треснем…
И выставил пару бутылок «Столичной» на кухонный стол.
Нарезал краковской колбаски, подал миску с квашеной капустой, плетеную корзинку с хлебом и…
…пошел нормальный мужской разговор о нищенских милицейских жалованьях, о несправедливых задержках званий, о подлости коллег, о дурах-бабах, о болванах-начальничках и о том, что очень скоро наступит время, когда из «ментовки» нужно будет бежать куда глаза глядят – хоть в охранные структуры, хоть в частные телохранители, хоть – в бандиты!… Потому как в стране бардак, а дети хотят кушать каждый день…
Когда-то, по молодости лет, Николай Дмитриевич Петров был очень неплохим и думающим опером.
Вот даже сейчас, проводив гостей и пряча от глаз подальше пустые бутылки из-под «Столичной», сваливая в раковину грязную посуду после своих кухонно-милицейских посиделок, Николай Дмитриевич все думал, думал и думал…
И поэтому, когда вымотанная и усталая Лидочка еле приплелась с тренировки из бассейна домой, Николай Дмитриевич зашел к ней в комнату и тихо спросил открытым текстом:
– Где золотое кольцо?
– Какое кольцо? – От усталости Лидочка даже не в силах была сообразить, о чем спрашивает ее отец.
– Кольцо, которое вы с Толькой Самошниковым сняли с убитого вами Зайцева.
У Лидочки ноги подкосились самым настоящим образом. Она плюхнулась на кушетку, где были аккуратно рассажены ее старые детские куклы, возглавляемые огромным, вытертым до жалких проплешин плюшевым медведем, подаренным Лидочке почти одиннадцать лет тому назад к ее третьему дню рождения…
– Откуда ты знаешь? – покорно спросила Лидочка.
– Откуда, откуда… От верблюда! Кольцо у тебя?
– Нет.
– У Тольки?
– Нет, нет, что ты!…
– Где кольцо, я тебя спрашиваю?
– У тебя.
– Не понял, – насторожился Николай Дмитриевич.
– В твоей старой наплечной кобуре. На антресолях.
Утром Николай Дмитриевич дождался ухода Натальи Кирилловны на работу, а Лидочки – в школу, позвонил своему начальнику Управления на Лиговку и предупредил, что приедет попозже: вода в унитазе не уходит, и квартира вполне может быть затоплена чужим дерьмом! Вот он сейчас все прочистит собственноручно и сразу же двинет в «Управу»…
Получив «добро» от начальника спецслужбы милиции города Ленинграда и его окрестностей на ремонт собственного сортира, Николай Дмитриевич действительно вытащил ящик со всякими домашними инструментами, но к унитазу и не прикоснулся, боясь нарушить его бесперебойную работу.
Зато он прикрутил к кухонному столу небольшие тиски с наковаленкой, мощными кусачками перекусил толстый некрасивый золотой перстень и при помощи пассатижей развернул его в одну неровную линию. Начисто лишив перстень его первоначальной округлости.
Вот теперь без всяких помех Николай Дмитриевич смог прочитать гравировку на бывшей внутренней стороне бывшего перстня: «Другу Натану в день его 60-летия от друга Ивана».
Николай Дмитриевич зажег самую сильную горелку на газовой плите, взял пассатижами этот нелепый кусок золота и стал нагревать его на синем кухонном пламени.
Раскалил докрасна, положил на наковаленку и молотком стал перековывать бывший некрасивый золотой перстень во вполне симпатичную золотую пластинку. Из которой, как сказала ему вчера Лидка, потом можно будет сделать дарочку тоненьких обручальных колец: одно ей, а второе – Толику. Если они им вообще когда-нибудь понадобятся…
А обычный кусочек золотого металла запросто может быть в любой советской семье! Мало ли… От бабушек и дедушек, переделанные из «николаевских» десятирублевиков конца прошлого века, за хранение которых в середине тридцатых расстреливали, а сегодня уже даже не приравнивают к статье восемьдесят восемь – «Нарушение правил о валютных операциях»…
Важно, чтобы этот кусочек золота никогда и никому ничем не напоминал тот самый толстый некрасивый золотой перстень, который очень многие видели на среднем пальце правой руки тогда еще живого Зайцева. Иначе, если подраскинуть мозгами, будет очень нетрудно вычислить тех, кто повесил эту сволочь в шестьдесят четвертом ремонтном боксе кооперативного гаража на Гжатской улице…
…А спустя еще несколько дней отыскался и молоток Зайца, которым он убивал Сергея Алексеевича…
Шестилетний пацанчик выгуливал в кустах возле самошниковского дома своего приятеля-котенка. Лазали они там по кустам друг за другом, пока пацанчик не наткнулся на этот молоток. Деревянная ручка бурая, захватанная, а сам молоток волосами облеплен – седыми и не очень.
Бабушка этого пацанчика – когда-то бессменный народный заседатель в нарсуде, дама опытная, – положила этот молоток в полиэтиленовый мешочек и – в милицию.
Там с рукоятки сняли отпечатки, прогнали через картотеку, и на тебе! Отпечатки-то Зайцева Дмитрия Васильевича, рождения такого-то, проживающего там-то. Три бесполезных привода в милицию: два за хулиганство и одно – по подозрению в квартирной краже. Вот тогда-то, когда отпускали Зайца «за недоказанностью», на всякий случай – запас карман не тянет – и «прокатали пальчики» ему! Оказалось, не зря. Хотя и поздновато…
Все это Николаю Дмитриевичу по телефону рассказали те двое из местного отделения милиции, с которыми Петров еще недавно «квасил» у себя на кухне. Николай Дмитриевич поблагодарил за информацию и попросил держать его в курсе дела. Естественно, если это не будет мешать следствию.
На что ему ответили, что следствия, по всей вероятности, уже больше никакого не будет, что «замочили» Зайцева скорее всего подельнички – там у них законы волчьи, товарищ подполковник это не хуже нас знает, и вообще рыба гниет с головы… Дело они пока прикрывают и еще раз хотят сказать Николаю Дмитриевичу спасибо за… Товарищ подполковник сам знает за что!
– Ночами я незримо ухаживал за Фирочкой Анатольевной Самошниковой в этой «психушке» на Васильевском острове и изо всех сил старался помочь ей прийти в себя. Делал я это точно так же, как когда-то пытался помочь ее старшему сыну Леше в немецком «кранкенхаузе»…
К счастью, та выездная сессия Архангельской «тройки», которая судила меня в Западной Германии за Неверие во Всемогущество Всевышнего и отказ возвращаться на Небо и лишила меня Ангельского чина и крыльев, по запарке оставила мне и возможность «Невидимости», и еще несколько Потусторонних приемчиков…
Тут Ангел увидел почти пустой стакан в моей руке и продолжил:
– …одним из которых вы, Владим Владимыч, бессовестно пользуетесь! На вас джина не напасешься…
– Нашли, чем упрекнуть, – довольно презрительно заметил я. – Как у вас язык еще повернулся?! Из-за трех капель выпивки развести такую склоку.
– Из-за «трех капель»?!! – возмутился Ангел. – Всю ночь…
– Ангел, не отвлекайтесь на пустяки и не разрушайте стройность рассказа всплесками мелкой сквалыжности. Лучше добавьте немножко джина…
– Ну, знаете!…
Тут у Ангела просто не хватило слов! Но стакан мой немножко пополнился…
– Как вы легализовались, хотел бы я понять? – спросил я, прихлебывая из стакана…
– Я не уверен, что сумею вам толково объяснить техническую сторону моего ленинградского внедрения, – сказал Ангел. – Но соединенными усилиями двух опытнейших Ангелов была выработана некая абсолютно непроверяемая легенда, с которой я и предстал перед всеми, кого вы уже знаете. А предстал я в качестве отпрыска очень дальних, уже покойных родственников ближайшего друга семьи Лифшицев – Самошниковых – Ивана Лепехина.
– Что значит «непроверяемая легенда»? – усомнился я. – Вы, предположим, утверждаете, что прибыли из Егупеца, и туда сразу же идет милицейский запрос, или еще чего лучше – от Комитета госбезопасности: существовал ли в вашем замечательном, заслуженно воспетом городе такой-то мальчик вот таких-то родителей? А оттуда…
– А оттуда, – подхватил Ангел, – моментально приходит ответ – да, существовал! И родители его существовали, и Егупец стоит на месте, чего и вам желает от имени Шолом-Алейхема!
