Дмитрий Правдин - Хирург на районе
— Так, вон отсюда! Пока старушка жива, не дам ее измерять! Вон!
— А мы уже замерили! Опоздали вы!
Старушка выжила. Я ее однажды встретил через шесть лет после выписки — заехал к ее соседям на вызов, а бабушка сама полет огород. Я зашел к ней, она меня узнала, сообщила, что чувствует себя хорошо, работает, а недавно ей исполнилось 96 лет. Я спросил про тех поторопившихся внуков — они оказались правнуками и утонули по пьяной лавочке в тот год, когда мы оперировали старушку из хирургии.
Несколько раз я прогонял желающих снять мерку с тяжелобольных родственников, и каждый раз мои пациенты выздоравливали, несмотря на довольно неблагоприятный прогноз. Как это объяснить — не знаю. Может, больные поправляются назло родственникам — типа не дождетесь?..
А еще ведь есть нетрадиционные способы лечения. Умолчу о моче, иголках, травах и прочем, а расскажу, о керосине.
Однажды я оперировал женщину 47 лет — у нее было желудочное кровотечение. На операции я нашел рак желудка IV степени с прорастанием в соседние органы и множественными метастазами. Операция свелась к паллиативу: я прошил основные сосуды, питающие желудок, кровотечение остановили, но жизнь не спасли. Обычное дело при запущенном раке.
Родственникам я объяснил ситуацию, те загрустили, но ненадолго. Через три дня в ординаторскую пришла странного вида женщина в платочке:
— Здравствуйте, доктор, я лечу рак керосином. Удивительно, но на самом деле многим помогает.
— Рак? Керосином? — Я не верил собственным ушам. — Это как?
— По специальной схеме. Вот тут все по часам, по каплям прописано, а вот керосин, — женщина извлекла из сумки большущую бутылку. — Возьмите!
— У нас здесь лечебное учреждение, а не знахарская лавочка. Я не могу лечить керосином, я врач!
— Доктор, хуже ей все равно не будет, — сказала женщина, имея в виду пациентку с раком желудка. — Вы просто попробуйте. Вот увидите, поможет!
— Швы снимем, выпишем, дома лечите ее хоть травами, хоть бензином. А здесь больница, если вы не заметили, мы так не работаем.
— Давайте я полечу, — предложила женщина.
— Еще чего! — возмутился я.
— Тогда сами попробуйте.
— Вы и в самом деле не понимаете, что я не буду давать больной керосин? Меня ж за это могут с работы выгнать, отобрать диплом, и вообще это ерундистика!
— Да в небольших дозах, по схеме! — снова принялась убеждать меня знахарка.
Женщина с полчаса пыталась склонить меня на свою сторону, но я был непреклонен.
— Хорошо, я оставлю вам керосин и схему, — сказала она, решив, наконец, уйти. — Подумайте. Чем раньше начнете, тем у нее больше шансов выздороветь.
— Ненормальная! — сказал лор Артур, глядя вслед знахарке. Я кивнул, соглашаясь.
Рана живота зажила, я снял швы и выписал женщину домой умирать. Медицина была бессильна ей помочь. А керосином мы заправили дежурные лампы, стоящие на каждом посту на случай отключения электроэнергии.
Прошло три года.
— Доктор, а вы меня не узнаете? — спросила симпатичная цветущая женщина, встретив меня на улице.
— Нет, — покачал головой я. — Напомните.
— Я Варвара Вальцева, вы три года назад оперировали меня по поводу желудочного кровотечения. У меня рак желудка был.
— У вас есть выписка?
— Да, вот вашей рукой написано! — протянула она мне документ.
Я вчитался в текст. У нас в стране не принято писать слово «рак», его заменяют на «заболевание», «тумор», «с-г», «образование». На моей памяти в нашем отделении три человека пытались с собой покончить, узнав о своем онкологическом диагнозе, причем не от врачей.
— А с чего вы взяли, что у вас рак? Здесь сказано «образование желудка», — я тянул время, лихорадочно соображая, как такое могло произойти.
У стариков рак развивается медленно, у меня были пациенты, которых я осматривал через год, и они были вполне бодры и живы. Но этой женщине было 50, и прошло три года! Если б я сам не держал в руках ее желудок, подумал бы, что ошибся.
— Доктор, я же не дура! От вас я съездила к онкологу, они мне все и рассказали открытым текстом.
— И что, они провели химиотерапию?
— Нет, от химии я отказалась.
— Тогда что же?
— Керосин! Да, да, Дмитрий Андреевич, я исцелилась при помощи керосина.
— Не может быть! А как он действует?
— Не знаю, но я год пила его по специальной схеме, потом перерыв на полгода, затем опять. Проверилась у онкологов, они тоже руками развели. Рака нет! Пропал!
— А можно я вас осмотрю?
— Пожалуйста! Я в вашем распоряжении.
Я привел женщину в клинику, осмотрел — и изумился. Я хорошо помнил ее тонкую переднюю брюшную стенку и то, как она бугрилась метастазами. Теперь моему взору предстал довольно упитанный животик без намеков на метастазы. Если б не послеоперационный рубец, можно было бы решить, что передо мной другой человек.
— Мда-а-а! — протянул я. — Поздравляю! Неужто керосин помог?
— Он самый! — кивнула Варвара Вальцева и широко улыбнулась. — Я вас приехала поблагодарить!
— С чем? Я же ничего не сделал.
— Как же ничего? Вы кровотечение тогда остановили!.. Если б не вы тогда, лежать мне в сырой земле три года! Спасибо, Дмитрий Андреевич!
— На здоровье!
— А я вам схему хочу оставить, как керосином лечилась. Возьмите! Тут печатными буквами написано, так что вы разберете.
Я взял схему, но честно сказать, ни разу ею не воспользовался, а потом она и вовсе затерялась среди бесконечных переездов.
Но самое интересное у нас в отделении началось с приходом нового невролога. Доктор Чистяков сам не делал операций на головном и спинном мозге, но об их травмах знал практически все. Так как у нас в штате не было нейрохирурга, то Василий Петрович помогал нам диагностировать и лечить больных с черепно-мозговой травмой.
В основном с ЧМТ к нам поступали бомжи, пострадавшие в драках, пьяные водители, попавшие в аварии, и сбитые ими пешеходы. Травмы были тяжелыми, и даже прооперированные пациенты часто умирали. Приходилось оперировать «черепников» самому, на моем счету имелось больше сотни самостоятельно выполненных трепанаций. Это обычная практика в ЦРБ, где нет нейрохирурга, оперирует общий хирург после соответствующей специализации. А невролог, он выступает в роли консультанта, причем очень значимого. Многие умирали на десятые, а то и на двадцатые сутки после трепанации черепа, так и не выйдя из комы и не придя в сознание.
— Видимо, за что-то его Бог наказывает, — как-то заметил невролог, осматривая очередного «черепника», не пришедшего в себя через неделю после трепанации.
У больного начались пролежни, присоединилась гнойная инфекция, и, несмотря на все усилия санитарок и медсестер, он гнил заживо.
— Что это значит, Петрович? Поясни, — попросил я.
— Понимаешь, в чем дело, Дима… Я вот двадцать пять лет в неврологии, и «черепниками» примерно столько же занимаюсь. И вот что характерно. Если пострадавший был плохим человеком, делал людям гадости, пил, гулял, жене — мужу изменял, богохульствовал и тому подобное, то он и умирать будет тяжело, мучатся, как вот этот, — и Чистяков указал на гниющего пациента.
— Хочешь сказать, что те, кто тяжело умирают, — плохие люди?
— Не всегда, но часто. Посмотри на этого красавца. Весь в наколках, живого места нет, а руки без мозолей — то есть физический труд не для него. Тоже мне, Ленин.
— А это тут при чем? — не понял я.
— Это старая поговорка — Ленин тоже раньше все по тюрьмам да по ссылкам… Не смешно?
— Смешно, — пожал плечами я. — Странная у тебя теория, Петрович.
— Теория, возникшая из многолетних наблюдений.
— Василий Петрович, а этот вот страдает? — Я указал на осматриваемого пациента.
— Безусловно!
— Так он же без сознания, он ничего не чувствует!
— Так не само тело, биологическая масса, страдает, а душа! Душа его страдает, та субстанция, наличие которой многие отрицают. Мучается она, мечется, хочет покинуть тело, а не может.
— А почему не может?
— Ну, например, потому что форточка в палате закрыта, — улыбнулся Чистяков.
— Форточка? — Я почувствовал себя персонажем театра абсурда.
— Да, форточка! — Петрович приблизился к окну и приоткрыл его. — Скоро убедишься, что моя теория работает. Только форточку не закрывайте!
Через два часа больной скончался. Возможно, это было совпадением, а может, и нет. Но скажу точно, всякий раз, как какой-нибудь «черепник» «зависал» — и не поправлялся, и не умирал, — появлялся Петрович, открывал форточку, и мучения пациента заканчивались.
Однажды, когда Петрович навестил одного бомжа с тяжелым ушибом головного мозга и вдавленным переломом (больной уже не дышал сам, а находился на искусственной вентиляции легких) и открыл в его палате форточку, я взял да и закрыл ее.
