Василий Песков - Полное собрание сочинений. Том 15. Чудеса лунной ночи
И оживает аэродром — все, кто был на поле, бегут к самолету. Выбегают летчики и механики из столовой. Даю газ. Разметаю всех, кто приблизился к полосе. Разворот у линии старта. И снова газ… В воспаленном мозгу искрой вспыхнуло слово «триммер». Триммер — подвижная, с ладонь шириною плоскость на рулях высоты. Наверное, летчик оставил ее в положении «посадка». Но как в три-четыре секунды найти механизм управления триммером? Изо всех сил жму на себя ручку — оторвать хвост от земли. Кричу что есть силы ребятам: «Помогайте!» Втроем наваливаемся на рычаг, и «Хейнкель» почти у самой воды отрывается от бетона… Летим!!!»
Управление триммером отыскалось, когда самолет, нырнув в облака, стал набирать высоту. И сразу машина стала послушной и легкой.
«В этот момент я почувствовал: спасены! И подумал: что там творится сейчас на базе! Посмотрел на часы, было 12 часов 36 минут — все уместилось в двадцать одну минуту».
Летели на север над морем, понимали: над сушей будут перехвачены истребителями. Потом летели над морем на юго-восток. Внизу увидели караван кораблей. И увидели самолеты, его охранявшие. Один «Мессершмитт» отвернул и рядом с «Хейнкелем» сделал петлю. «Я видел недоуменный взгляд летчика: мы летели с выпущенными шасси».
Высота была около двух тысяч метров. От холода и громадного пережитого возбужденья пилот и его пассажиры в полосатой одежде не попадали зуб на зуб. Но радость переполнила сердце. «Я крикнул: «Ребята, горючего в баках — хоть до Москвы!» Всем захотелось прямо до Москвы и лететь. Но я понимал: такой полет невозможен — станем добычей своих истребителей и зениток».
Когда показалась земля, беглецы поняли: скоро увидят линию фронта. «В лагере каким-то образом все военные новости становились известными без опозданий. Уже после войны я узнал: в прачечной лагеря в груде грязной одежды хранился приемник. Кто и как в тех страшных условиях мог его пронести, для меня до сих пор остается загадкой».
О приближении фронта догадались по бесконечным обозам, по колоннам машин и танков.
И вот показались дымы, вспышки разрывов…
Опять колонны людей и машин. Но теперь при виде летящего «Хейнкеля» люди с дороги бегут и ложатся. «Наши!» Эту радость неожиданно подкрепил плотный зенитный огонь. Два снаряда «Хейнкель» настигли. Слышу крик: «Ранены!»
И вижу, дымится правый мотор. Резко бросаю самолет в боковое скольженье. Дым исчезает. Но надо садиться. Садиться немедленно… Внизу раскисшая, в пятнах снега земля: дорога, опушка леса, и за ней — приемлемо ровное поле. Резко снижаюсь. Неубранные шасси в земле увязнут. Надо их срезать в момент посадки скольжением в сторону…»
Артиллеристы 61-й армии с дороги, ведущей к линии фронта, видели, как на поле, подломив колеса, юзом сел «Хейнкель». Опушкой, опасаясь стрельбы, солдаты бросились к самолету.
«А мы в «Хейнкеле» не вполне уверены были, что сели среди своих. Плексигласовый нос самолета был поврежден. В кабину набился снег с грязью. Я выбрался кое-как… Тишина. Винты погнуты, от моторов поднимается пар.
«Хейнкель», пропахавший по полю глубокую борозду, казался сейчас неуклюжим толстым китом, лежащим на животе. Не верилось, что два часа назад машина стояла на секретнейшей базе фашистов».
Первое, что предприняли прилетевшие, — попытались скрыться в лесу. Захватив винтовку убитого вахтмана и пулемет с «Хейнкеля», поддерживая раненых, они пробежали сотню шагов по полю, но повернули назад — сил не было. Приготовив оружие в самолете, решили выждать, что будет.
«На обороте полетной карты я написал, кто мы, откуда бежали, где до войны жили. Перечислил фамилии: Михаил Девятаев, Иван Кривоногов, Владимир Соколов, Владимир Немченко, Федор Адамов, Иван Олейник, Михаил Емец, Петр Кутергин, Николай Урбанович, Дмитрий Сердюков».
— Фрицы! Хенде хох! Сдавайтесь, иначе пальнем из пушки! — послышались крики с опушки леса.
Для сидевших в самолете это были очень дорогие слова.
— Мы не фрицы! Мы свои, братцы! Из плена. Свои!
Люди с автоматами, в полушубках, подбежав к самолету, были ошеломлены. Десять скелетов в полосатой одежде, обутые в деревянные башмаки, забрызганные кровью и грязью, плакали, повторяя одно только слово: «Братцы, братцы…»
В расположение артиллерийского дивизиона их понесли на руках, как детей, — каждый весил менее сорока килограммов.
Было это почти день в день сорок лет назад, 8 февраля 1945 года.
Сорок лет — немалое время. Из десяти дерзких и смелых людей время лишь двух пощадило — Михаила Петровича Девятаева и живущего сейчас в Горьком Ивана Павловича Кривоногова. Два волгаря встречаются иногда, вспоминают…
Жизнь Девятаева после войны была накрепко связана с Волгой. Испытывал тут сейчас привычную всем «Ракету», водил между волжскими городами несколько лет «Метеор». Сейчас на пенсии. Но бодрый — водит автомобиль и, кажется, мог бы и самолет. Шестьдесят семь человеку. Окружен внуками. Два сына — врачи, дочь — музыкант. Выросли дети небалованными. Всего в жизни достигли трудолюбием и упорством так же, как и их отец, пятьдесят лет назад босиком появившийся тут, в Казани.
В мордовском его Торбееве сейчас — музей. Главные экспонаты в нем: летный шлем, лагерная полосатая роба, фотографии земляка, фотографии самолета. «Лагерную одежду вместе с деревянными башмаками я долго хранил в узелке. Но стало тесновато в квартире — отвез матери. Она хранила».
Не тянуло ли бывшего узника побывать в Пенемюнде? «Тянуло! И очень обрадовался, когда правительство ГДР пригласило меня вместе с семьей погостить… Все показал сыновьям: где были наши бараки, откуда пускались ракеты, где стоял самолет.
Прошел с сыновьями весь путь по рулежной дорожке и взлетной полосе к морю. Что сказал им тогда?..
Сказал, что на этом, окруженном морем клочке земли постоянно думал о Родине, и это давало мне силы. Сказал еще: из любого, даже самого трудного положения в жизни есть выход. Главное — не отчаиваться, не потерять в себе человека».
Фото из архива В. Пескова. 7 февраля 1985 г.
«Летающие тарелки»… Пожалуйста!
(Окно в природу)
Природа с седых времен поражает воображение человека. Затмения Луны и Солнца, кометы, радуги, смерчи, шаровые молнии. Полярные сияния, миражи, огни Эльма… Сколько суеверия, страха, предположений вызывали они у людей. Сегодня, в век компьютеров, спутников, ядерных реакторов, телевидения, чем может поразить природа воображение человека?
Любителям всего необычного, непривычного стоит внимательно рассмотреть фотографию… Ну как не подумать о том, что вот они, пришельцы других миров, явились и опускаются на отходящую ко сну Землю. Однако эти «летающие тарелки» — всего лишь скопления облаков. Правда, необычных, нечасто возникающих над Землей. Они относятся к типу облаков «стоячей волны». Эта абсолютно подлинная фотография, воспроизведенная в последнем номере журнала «Курьер ЮНЕСКО», сделана в Бразилии в 1969 году.
Фото из архива В. Пескова. 10 февраля 1985 г.
Бабушкина зима
(Окно в природу)
Зима-то, как в старину…» — покрякивают две старушки у деревенского дома. Внучка одной из них съезжает по сугробу на санках аж с крыши сарая. К колодцу в снегу прорыта траншея. Снег белыми канделябрами висит на кистях рябины.
Черный пес с наслаждением валяется перед домом, а это значит: быть еще снегу. «Бела зима — зелено лето», — говорит одна из старушек. «Да уж верно: много снега — много хлеба», — слышу в ответ.
Зима классическая. Сугробы, морозы, метели — все, как полагается быть. И на громадных пространствах. «Франция мерзнет…»
«В Гамбурге — невиданное дело — толстым льдом покрылось городское озеро». «В Японии — до четырех метров заносы снега». «Три дня не могу выехать — заносы на железной дороге», — звонил мне кишиневский друг в январе.
Снег клянут дорожники и городские коммунальные службы. Снегу радуются лыжники и агрономы.
А что в лесах? Охотники из Талдома сообщают: «Для лосей подсекаем осины, кабанам отвозим подкормку».
Проезжая неделю назад по Литве, видел: в полях для зайцев устроены кормушки, куропаткам — шалаши для ночлега. Кабанам в лес возят картошку и отходы зерна.
С егерем Эдвардсом Турбой на тракторе мы поехали в лес.
Обычно звери направляются к корму, когда все утихнет. В эту зиму бегут на шум трактора. Подходят вплотную, хватают подкормку прямо с лопаты. Эдвардс рукой чешет за ухом одного поросенка. Я с крыши трактора снимаю все стадо.
Мягкие, малоснежные зимы приучили к оседлости некоторых лебедей, уток, грачей, скворцов. В этом году не улетевшим на юг «экспериментаторам» зима учинила суровый экзамен.
