Андрей Голяк - Ничего, кроме настоящего

"приход". Сознание становится прозрачным, словно вымытым до блеска.

В мозгу теснятся образы, распирают его, разрывают изнутри. Ты отстранённо следишь за столпотворением в собственной голове, и снова берёшь гитару. "Приход" повлиял на настроение, и ты опять меняешь тему – отрывистое, резкое стаккато:

Заповіт волхвів ти щодня читав на своїх долонях,

Слухав сміх лелек, що шукали стріл в висоті небес,

Виливав свій плач за померлими на чужих могилах

І гарячу кров ти перетворив на міцне вино.

А теперь опять на тему куплета:

Голоси,

Що читають час,

Голоси,

Що біжуть від нас,

Прокинешся мертвим і станеш прозорим, як день,

Пройдеш повз них – ніхто не побачить тебе.

Ты резко останавливаешься и прислушиваешься, тяжело дыша. По лицу катятся слёзы, и ты, задыхаясь, вытираешь их тыльной стороной ладони. Чёрт, совсем расклеился что-то. Стараешься отдышаться, изредка разрывая тишину короткими всхлипами. Ты всё правильно рассказал о себе. Но чего-то не хватает. Коды?

Пусть он плачет хотя бы в твоём воображении… Сопли, блядь, розовые сопли! Ну и пусть! Не выпендривайся хотя бы сам перед собой

– тебе же нужно, чтобы по тебе плакали.

В тебе опалені вії, і сльози на очах –

Не можна дивитись на сонце, не прикриваючись рукою.

Всё! Точка! Занавес!

ЛИРИЧЕСКОЕ ОТСТУПЛЕНИЕ

Андрей мне страшно ты не думаешь ни о себе ни обо мне ты вообще ни о чём не думаешь я знаю ты употребляешь наркотики это становится серьёзным это становится уже слишком серьёзным Андрей ты меня не слушаешь хватит рок-н-ролла нужно возвращаться к живым ты пропадаешь будь проклята эта музыка!

Телефонный звонок. Это не ко мне – некоторое время мне вообще никто не звонит. Кто-то снял трубку, потом в комнату заглядывает

Наташа:

– Андрей, это тебя. По-моему, Батькович.

Я поплёлся к телефону. Наверное звонит, чтобы узнать, как там с записью, в которой я пригласил его поучаствовать. А какая может быть запись, если я на улицу боюсь выйти? На институт совсем болт забил, скоро выгонят оттуда к бениной маме…

– Алло, я слушаю…

– Андрей?

– Нет, Андрей был сегодня убит у себя на квартире при помощи стрелы, отравленной ядом кураре. Вы разговариваете с Эркюлем Пуаро – меня вызвали из Брюсселя расследовать это убийство.

В трубке повисает гробовая тишина. Слышно только дыхание.

– Алло, Батькович!

– Да, я слушаю!

– Ну, чего звонишь? По записи ещё не всё известно, я тебе сам позвоню, когда всё буду знать точно.

– Я не по поводу записи звоню…

– ???

– Может придёшь завтра на репетицию?

Я превращаюсь в соляной столб. Может я ослышался?

– Чего, чего? На репетицию? А чего это вы, вдруг?

Батькович помолчал, и выдал:

– Ну мы же договорились, что может быть ещё соберёмся.

– Мгм! Да я не против. Когда?

– Завтра, в шесть.

– Хорошо я буду.

Трубка ещё некоторое время молчит, потом голосом Батьковича взывает:

– Андрей!

– Чего?

– Так тебя не убили? – это у него юмор такой.

– Убили, убили. Это мой фантом!

Я положил трубку и обалдело уставился на телефон. Чего это они? С какой стати?

Целый вечер я ломал голову,спрашивая себя, зачем мои бывшие коллеги решили вызвонить меня. Ничего умного в голову не приходило.

По идее, у них сейчас есть два проекта, которые нужно тянуть в полный рост. Распыляться на остальное просто нет смысла. Тогда зачем? Ничего не понимаю. Ладно, завтра всё выяснится.

На следующий день в назначенное время я бодро ковырялся ключом в знакомой наизусть замочной скважине. Дверь отворилась, и я вошёл туда, где до недавних пор я реализовывал свою "мечту всей жизни".

Н-да! Ничего не изменилось. Вот матрац на двери, вот Галкины рисунки на стенах, вот Палычевы лозунги-подъёбочки. А если заглянуть вот в этот шкафчик, то можно увидеть всё ту же "коллецию юного извращенца", состоящую из таких экспонатов, как обёртки от презервативов, использованных здесь на точке, книжки с непристойными рисунками Палычевого исполнения, бутылочка с запахами и тому подобное. А вот и "братья по оружию" ухмыляются и вовсю демонстрируют радость по поводу встречи.

– Чем обязан? – поинтересовался я после взаимных приветствий.

– Как это чем? – Паша изображает благородное негодование, – Поди, не чужие! Вот, решили, что хватит дурака валять, решили опять рыпнуть!

– Ну-ну! – я пытаюсь скрыть сарказм. – И что мы будем рыпать?

– Повторим старое, а если у тебя чего-нибудь есть – помусолим.

– У меня чего-нибудь есть, только опять скулить будете "Неформат!"

– Посмотрим, – они на удивление оптимистичны.

Начинаем рыпать. "Скляні вірші", "Це – мені", "Танці сліпого" – знакомые призраки начинают ломиться в меня. Просыпается былой кач. Я вполную выкладываюсь перед микрофоном. Конечно, недели "буха" и

"торча" дают себя знать – не всегда хватает дыхалки, не совсем уверенно держу верх. Но это мелочи. Мне в кайф, да и остальным, похоже, аналогично. Паша трясёт хаером, вылабывая соляки, Палыч чуть ли не пешком бегает по тарабанам. Батькович, как всегда, серьёзен и деловит.

Доигрываем программу и делаем перерыв. Я снимаю абсолютно мокрую майку и откидываюсь на спинку стула. Палыч заваривает чай, Паша достаёт какие-то сладкие коржики, испечённые матерью. Мы всё это поглощаем под аккомпанемент пьяной ругани, доносящейся из коридора – у студентов сессия. Я допиваю свой чай:

– Ну, что поделываете братцы-кролики?

"Братцы-кролики", не торопясь, рассказывают, что пишут Владиковы вещи и параллельно делают с ним программу. Говорят, что способный парень, но работать с ним трудно – приходится объяснять элементарные вещи. Говорят, что интересно работать с коммерческим материалом – непривычно и здорово! Говорят, что будут играть зарубежные хиты и его вещи в одной из пиццерий. Говорят, что есть планы, о которых рано говорить. Интересуются, что у меня. Я рассказываю им идею сольника. Больше мне похвалиться нечем.

– Ну что? – Паша берёт гитару, – показывай новьё.

И тут, поддавшись секундному порыву, я решаю показать то, что выплеснулось пару дней назад из моего обкуренного сознания. Ведь это предназначалось им! Пусть слушают! Может быть, тогда они поймут, в чём заковыка! И я беру первый аккорд:

Брате мій,

Хочу розповісти тобі про себе.

Уяви на мить, що ти – це я…

Они слушали очень внимательно. Вникали, переваривали. Но когда я доиграл, я посмотрел в их глаза, и понял, что докричаться до них мне не удалось. Они восприняли это как очередной сюрреалистический мазок, а не как кровь мою, которую я перед ними выпустил из вен, чтобы показать, чем дышу. Это меня сломало вмомент.

Мы принялись аранжировать пьесу, вертеть её вправо-влево, примерять на неё разные одёжки. Причём, получалось неплохо – видать, измученные коммерческими экскурсами, они пытались отдохнуть душой.

Но… Меня это уже не интересовало. Они не взяли главное – то, что лежало на поверхности, то, что я протягивал им в раскрытых ладонях.

А без этого сыграть вещь было невозможно.

– Знаешь, – Батькович после репетиции подошёл ко мне, – очень классная вещь. Но для среднего человека она слишком сложна.

– Я никогда не стремился играть для "среднего человека", – ощетинился я.

Эти постоянные разговоры о "среднем человеке", о "толпе", о

"стандартном потребителе" выводили меня из себя. Я хотел играть свою музыку и не беспокоиться о том, хватит ли у сантехников и слесарей интеллекта её принять. Чхал я на "среднего человека"!

Мои коллеги, судя по всему, поняли моё настроение, и вопрос о следующей репетиции не поднимался. Мы просто пили чай, трепались о всякой всячине, вспоминали разные весёлости, но я знал – это наша последняя репетиция. Логическая точка. Мы можем надеяться на что-то, или не надеяться ни на что -основной сути это не меняет. Нет смысла раскапывать полуразложившихся покойников – лучше создавать что-то новое.

С репетиции мы шли без обычного "шмиру". Не хохотали над шутками, не сочиняли на ходу побасенки похабно-эротического содержания.

Просто шагали, обмениваясь на ходу короткими замечаниями. Когда мы подошли к развилке, на которой мне предстояло свернуть, мы пожали друг другу руки и разошлись, не оглядываясь. Всё когда-нибудь заканчивается, и нужно быть к этому готовым.

ЛИРИЧЕСКОЕ ОТСТУПЛЕНИЕ

Не спрашивай ничего не спрашивай нет смысла говорить о том чего уже нет видишь я не пью не торчу не бойся я выздоровел это был просто страшный сон мы будем вместе и мы будем счастливы а музыка что музыка никуда она не денется хватит нас в этой жизни и на музыку

Таточка не плачь я обещаю всё будет хорошо.

Иногда всё происходит не так, как мы ожидаем. Иногда игры наугад заканчиваются с непредвиденным результатом. Иногда приходится признать, что после долгого и трудного пути ты оказался не там, куда стремился. И вот, я лежу в ванной, наполненной тёплой водой, и наблюдаю за изящными розоватыми узорами, выплетающимися в воде.