Роберт Уилсон - Моя жизнь после смерти

Я всегда и везде отстаиваю необходимость введения слова «некневсе», которое означает некоторые, но не все, потому что "всеобщность" создаёт столько же проблем, сколько "идентификационность". На уровне человеческих отношений групповые предубеждения постоянно укрепляются привычным использованием слова «все» наряду со словом «являются». Вспомним гитлеровское высказывание: "Все евреи — ростовщики". Или знаменитую фразу Браунмиллер: "Все мужчины — насильники".

Возможно, «некневсе» не вылечит чудесным образом эту крайне заразную нейролингвистическую болезнь, но, как мне кажется, наверняка облегчит её протекание.

Обратите внимание, как дух "некневсе" пропитывает среднестатистический отчёт о проведённом социологическом исследовании (здесь уместнее говорить о социальных науках. Чем о физике, поскольку мы рассматриваем человеческие отношения). "В этом исследовании принимали участие 57 белых мужчин, 52 белые женщины, 35 чёрных мужчин, 30 чёрных женщин, 40 мужчин-азиатов и 17 женщин-азиаток… 54 % белых людей обоих полов против 40 % чёрных мужчин и 34 % женщин-азиаток продемонстрировали ожидаемое поведение. Однако чернокожие женщины и женщины азиатского происхождения продемонстрировали иной характер поведения…"

Регулярное чтение и (или) составление отчётов с такой точной формулировкой предложений, даже если порой это кажется слишком придирчивым или более техническим, чем того требует предмет (эти недостатки обычно вызваны желанием социологов выглядеть «настоящими» учёными перед физиками с физического факультета), вырабатывает у читателя (или писателя) иммунитете против заразы чрезмерного обобщения, который я надеюсь популяризировать при помощи термина «некневсе». В обычных не научных случаях. Когда у вас нет точных статистических данных. Вы должны признать, что употребление термина "некневсе" хорошо соответствует тому, что вы знаете, тогда как употребление обобщённого "все" претендует на то, что вы знаете больше, чем это возможно. Помните старую детскую шутку:

"Все индейцы ходят гуськом".

"Откуда ты знаешь?"

"Хм, тот, которого я видел, ходил именно так".

Интересно, сколько обобщений в повседневной жизни статистически основываются лишь на одном факте?

Однажды Альфред Кожибский сказал (нарушив собственный идеал я-прим): "Всеобщность — это болезнь". В сущности, шкала «Ф», разработанная Адорно и применяемая для измерения фашистских тенденций, демонстрирует корреляцию между интенсивным употреблением «всеобщностных» утверждений и фашистской личностью. Можете ли вы представить полную страницу текста, написанного любым фашистом (или любым красным фашистом) без неуклюжих обобщений насчёт всех членов какой-нибудь группы, выбранной в качестве козлов отпущения?

Возвращаясь к "внутренним утверждениям", задумайтесь, сколько так называемых ментальных и эмоциональных болезней, принимает форму привычного самогипноза, основанного на «всеобщностных» констатациях: "Я вечно всё порчу", "Все меня отвергают", "Все видят, что я снова опростоволосился", "Все меня ненавидят", "Я никогда не выиграю", и т. д. и т. п. Безусловно, всеобщность замечательно коррелирует с ментальными и эмоциональными болезнями, а возможно, даже и с физическими заболеваниями, потому что ваше тело «слышит» всё, что вы думаете.

Итак, если вы попытались отказаться от сексистской терминологии и увидели какие-то изменения в вашем восприятии, а впоследствии и в человеческих отношениях, почему бы не попробовать отказаться от «идентификационности» и «всеобщности» и не посмотреть, что произойдёт? Не зря же Бенджамин Ли Хурф сказал: "Изменение в языке способно трансформировать наше восприятие космоса".

Глава тридцать четвёртая

Чёрная железная тюрьма

В которой ещё дин писатель-фантаст вступает в сделку с незванными гостями с Сириуса

Всякий раз, когда один из этих огней вспыхивает, кто-то ищет работу.

Всякий раз, когда ты слышишь колокольный звон, какому-то ангелу вручают крылья

За период с ноября 1951 года по 17 ноября 1971 года Филип К. Дик написал самые поразительные художественные произведения, которые навсегда вынесли его из сюрреалистического андерграунда и забросили в сферу коммерческой научной фантастики. Начиная с 17 ноября 1971 года, он все больше и больше жил в мире, который создал сам.

Как мы помним, 4 июля 1976 года кто-то ворвался в дом Фила и украл многие его литературные папки. Оставленный в доме «бессмысленный» беспорядок явно таил в себе угрозу: это вторжение несло печать зла, оно не было вызвано бытовыми или коммерческими причинами.

Долгое время Фил удивлялся и волновался по поводу такого вандализма. Наверное, если бы такое случилось с вами или со мной, мы бы удивлялись и волновались не меньше. В сущности, это напомнило мне еще об одном писателе, которого я когда-то немного знал (настолько «немного», что даже забыл его имя). С Биллом, — так я назову этого парня, — мы познакомились потому, что оба писали статьи в начале семидесятых для журнала "Беркли Барб". Позже Билл получил задание написать статью о случаях увечья скота, которые так часто происходили на среднем востоке и юго-востоке страны. Проведя обширное журналистское расследование, он начал писать набросок статьи и попросил меня оценить его теорию, которая заключалась в том, что изувеченный скот появлялся в результате деятельности митраистского (неоязыческого) культа, действовавшего в армии США. (Митраисты, известные нам из истории древнего мира, во время своих ритуалов убивали быков и использовали бычьи пенисы в качестве амулетов.) Я сказал, что это любопытно, и он может изложить свою точку зрения в печати, если в это верит, но лично я считаю его теорию совершенно бездоказательной.

Через несколько дней Билл пришел ко мне очень встревоженный. Его дом ограбили, и у него появилось жутковатое ощущение, что это дело рук культа, который знает о расследовании, которое он проводил. Мы обсудили такую возможность, и я как мог его успокоил. У него не было никаких оснований считать это чем-то большим, чем обычное ограбление, — это часто происходит в Беркли. Я считал, что волноваться по этому поводу бессмысленно. Он ушел, несколько успокоенный. После этого я видел его только раз или два, так и не узнав ни про увечья скота, ни про грабителей.

В истории с Биллом обычное ограбление кажется самой убедительной версией случившегося, но я не считаю, что его реакция указывала на «нью-эйджевскую» доверчивость или невроз. Просто так не бывает, чтобы после расследования некоторых странных событий вам во время ограбления вашего дома не приходили в голову всякие не очень приятные мысли. Я считаю это непреложным законом психологии расследования. Как говорил Ницше, если вы вглядываетесь в бездну, бездна вглядывается в вас…

У Фила Дика причин для волнения было куда больше, чем у бедняги Билла. Вторжение в его дом не было ограблением. Кого-то интересовали его личные бумаги, и кто-то хотел его припугнуть, или предупредить, или, по крайней мере, помотать нервы. В разное время Фил подозревал в этом разных людей и разные группы, но ему так и не удалось раскрыть эту тайну.

Я думаю, что раскрыл эту тайну. (Вспомним: такая формулировка намеренно избегает поспешного суждения, которое подразумевается фразой "Я раскрыл эту тайну".) В книге Энтони Саммерса "Официальное и конфиденциальное: Тайная жизнь Дж. Эдгара Гувера" (цит. сочинение), где речь идет о сверхсекретной тайной полиции Никсона, так называемых «водопроводчиках» (группе по выполнению секретных операций, совершение которых Никсон не доверял гуверовскому ФБР, поскольку Гувер мог со временем его шантажировать), мы читаем:

Кое-кто считает, что Уотергейт был лишь верхушкой айсберга. Во время правления администрации Никсона неустановленные личности вторгались в дома и офисы огромного количества людей… Зарегистрирована по меньшей мере сотня таких вторжений. „Радикалы… оказались вечной мишенью… Но ею стали также и репортеры (включая) Дана Разера, Мэрвина Колба, Теда Жулка… Мишенью стали известные политики — казначей демократической партии Роберт Стросс… Сенатор Лоуэлл Уайкер… и пр.

Я предполагаю, что Фил Дик, известный в шестидесятых и начале семидесятых на всем побережье в районе Сан-Франциско как активный «радикал» (т. е. человек, выступающий за равноправие чернокожих американцев и противник войны во Вьетнаме), возможно, казался угрозой Гордону Лидди и его параноидальным приспешникам из группы «водопроводчиков». По крайней мере, только эти ребята кажутся мне самыми вероятными кандидатами на роль взломщиков в доме Фила Дика. А если учесть их послужной список, в котором числилось "более сотни" таких взломов на тот период, маловероятно, что они могли "обойти вниманием" писателя и активиста такого масштаба, как Фил.