Olga Koreneva - У ночи длинная тень. Экстремальный роман
— Не он ли свистит?
— Да нет, он свистит: фью-фью-фиу. А это — фью-ить, фьюить.
— Ой, — Таня вдруг хватается за грудь, ощупывает себя. — Бюстгальтер-то я не надела! Лифчик сняла купальный, а это забыла...
— Да чего ты, не видно же. Темно, — успокаивает Надя.
— Нет. Так идти я не могу. Не могу, и все, неловко.
— Ну так сбегай быстренько, надень.
— А Валерия-то? Она уже спит. Разве в окно влезть... Нет, загремлю.
— Не загремишь, — смеется Надя. — Парашютный спорт...
— Надь, ты легонькая, тоненькая, слазай. Он на стуле висит. Прямо как влезешь, два шага — и стул, только тихо, а?
—Ну ладно. Пошли.
Сиреневый куст в саду, чуть заденешь, брызжет росой. Надя цепляется пальцами за лобастые бревенчатые стены, хватается за подоконник. Открывает раму осторожно, чтобы не шуметь.
—Давай, давай! — подбадривает Таня внизу.
Упершись локтями в подоконник, Надя подтягивает ноги, переваливается вниз, в комнату.
—А-а! Кто там! — голос тети Леры звучит явно испуганно. — Кто это?!
Что-то белое, большое взметнулось около стены.
—Теть Лер, это я, Надя, не бойтесь.
—Ты зачем?
—За Таниным бюстгальтером.
Зажегся свет. Тетя Лера в широкой ночной сорочке стояла на полу у кровати... Надя выбралась во двор.
—Все нормально, пошли, — сказала она подруге. — Побежали!
Прыская от смеха, они понеслись по улочке. А там уже ждал их Вовка. Вместе с Вовкой прошли за амбары, оттуда — в лесок по тропе.
В лесу — темно совсем, тропка еле различима.
—Где это поют?
Таня остановилась, прислушалась. Из тьмы, со стороны поляны, доносилась песенка:
— И тут ему
Принцесса говорит:
А нужен мне не Петя и не Вася,
А нужен мне зеленый крокодил.
— Ой, как здорово! — Таня даже легонько подпрыгнула от радости. — Как мне это нравится! Пошли послушаем?
— Пошли, — пробасил Вовка и неумело обнял Таню за шею.
—Ты смотри не задуши ее, — сказала Надя. Вышли на поляну. Темнотища. Тени кустов. А вон
и очертание вертолета. Его длинное, смутное и хвостатое тело громоздится, словно туша кита. Кит с пробоиной в брюхе. Внизу, из какой-то щели, сочится желтый свет. Все трое подкрались, заглянули внутрь.
—Ух, как у них отлично! — прошептала Таня.
Уютное помещение, плюшевые кресла. Команда вместе с местными подростками сидела прямо на полу. Один из них играл на гитаре, остальные пели про крокодила.
—У-у-у... — по-волчьи завыла Надя.
—Во здорово, совсем как волк! — шепотом одобрила Таня.
—Ав-ав-в! — гавкнула Надя. — Мя-ау-у!.. Фр-р!..
—Похоже. Точь-в-точь! — сказала Таня. Вовка свистнул.
Из вертолета повысовывались лица, лучи фонариков разлиновали поляну. Девчонки и Вовка помчались с хохотом к тропе, спрятались за деревьями.
— Пойдем быстрей, на танцы опоздаем, — сказала Надя.
— А как темно-то, страшно! — Таня прижалась к Вовке.
— Ничего, с Вовкой не страшно. Надо спешить, а то у них скоро отбой...
— Ха-ха. Несчастные студенты, — сказал Вовка. — У нас скоро тоже практика будет, только не в лесу, а на заводе.
Они быстро зашагали в темноту. Блеснула вспышка. Все кругом на миг стало четким, как на фотографии.
—Ай! Что это, молния? — воскликнула Таня и чуть съежилась...
—Зарницы. — Вовка погладил ее по волосам.
Еще одна мигнула зарница. Резче запахло цветами, сеном, травами и еще чем-то особенным, ночным. Может, это запах зарниц? Надя изо всех сил втянула в себя этот резкий и безбрежно свежий воздух… Сердце замирало.
Ничего вокруг не было, кроме него! Ей показалось, что кузнечиковый звон – повсюду, он бьется о незримые стволы, раздается все гулче, звонче. Словно исходит из самой глубины ночи и сливается,
и – в то же время – слышно каждого кузнечика в отдельности. Один звенит бархатно, вкрадчиво. Другой, где-то рядом, гремит по-мальчишечьи ломко, с перебоями. Цык-цык-цык – и вдруг остановится, отдыхает. Затем опять: цык-цык-цык – и снова затихнет.
Искорки зеленые, ясные ползают, перемигиваются в стихии травы. Капель огоньков. Светляки. Ищут друг друга, сигналят, как звездочки космоса.
Навстречу - кто-то с фонариком. Фигура приближается. Вовка светит на дорогу, ей навстречу.
- Валерия Федоровна? – изумленный Танин голос. – Вы?!
Это и впрямь тетя Лера.
- Обыскалась вас, - отвечает тетя Лера, - как чувствовала, на танцы удерете…
- Но, Вале…
- Тихо!.. – шепчет тетя Лера. – Слышите? Кузнечики-то… А?.. Нет, вы только послушайте! Тот, слева, на терцию ниже этого. Упоительная ночь!.. Я и представить себе не могла! Хорошо, что вышла…
- Валерия Фе…
- Тихо, тихо! – поднимает палец тетя Лера. Голос у нее какой-то незнакомый, особенный. – Чувствуете? Необыкнове… необыкновенная ночь! – захлебывается она от избытка чувств. – Ах, какая ты, Танюша, бесчувственная! Это ощущать надо, ты же музыкант!.. Необыкновенная! Пойдемте купаться!
- Да… вроде вода холодновата, - осторожно возражает Вовка.
Купанье ночью с тетей Лерой кажется ему чем-то абсурдным.
- Нет, девочки, я решительно хочу купаться! – настаивает старая преподавательница. – Такая ночь!
Таня наводит на нее свой фонарик, вглядывается пристально.
- Темно. Утонем еще.
- Тогда отправимся в лагерь, где танцы, - неожиданно заявляет тетя Лера. – Махнем?
Это уже совсем странным кажется подругам. Они чуточку смущены.
- Танцы уже кончились, - говорит Надя. – Поздно уже.
Тетя Лера лихо заламывает на затылке панаму.
- Все равно, я танцевать хочу!
- Но политехи спят давно… - поясняет Надя.
- Какие такие «политехи»? Знать не хочу никаких политехов. Это что, гномы? – кипятится тетя Лера. – Вы что, в гномов верите? Айда на танцы.
- Ну, студенты это, - встревает и Вовка. – Спят они…
- А мы их разбудим! Ночь полна очарования. Волшебная ночь… Глядите, светляки! Идемте будить студентов!
- Неудобно, Валерия Фе…
- Уж лучше купаться…
Надя и Вовка почтительно берут Валерию Федоровну под руки, увлекают по тропочке вправо, к реке.
- Искупаться, правда, неплохо сейчас, - поддакивает Надя.
- Идемте, - соглашается тетя Лера. – Только давайте потушим фонарики, а то светляков распугаем.
Четыре легкие стройные фигуры спускаются темным холмом к реке. Гладь воды уже видится издали, отблескивает под звездным небом… Безостановочно звенят кругом цикады и всякие ночные кузнечики… Где-то за кромкою леса мигают зарницы. Ночь – не ночь, а густое, душистое зелье, настоянное на травах, сене и ягодах. Валерия Федоровна смеется, как девчонка.
Фитк снова замолк, и я выпала из той волшебной душистой ночи. Мы опять сидели в тесной оградке могилы, и я с сожалением подумала о девочке Наде, умершей так рано и похороненной здесь. Но у нее было так много эмоций, такие впечатления, такая волшебная ночь, которая и не снилась мне даже. У всех этих людей в жизни были горячие, сильные чувства и свой островок радости.
Я встала, и оглядела бесконечные ряды могил. Почти в каждой оградке было дерево. Здесь было много деревьев, и мне нравилось это кладбище. Фитк курил и смотрел куда-то вдаль прищуренным золотистым взглядом. В его зрачках отсвечивало золото листьев, взволнованно летящих над головой. Над ними пульсировал синий свод неба, едва живой. Ветер рвал на части одежду и выдувал вон душу. В дрожи листьев был трепет страсти и неутоленный жар… Жар, трепет, подспудный, страстный, потайной…
Фитк взял меня за руку и повел куда-то вдаль, в самый конец кладбища, который граничил с рощей. Там была последняя, свежая могила. Она была еще не огорожена.
- Как много молодых здесь похоронено, - сказала я.
- Да все мрут. Но в том конце еще не так много молодняка, - ответил Фитк. – А вот здесь, видишь тесные ряды, это молодняк девяностых – двухтысячных. Тут их как килек в бочке. А эта свеженькая две тысячи десятого года, вчера захоронили здесь девушку Анну. Хочешь посмотреть ее жизнь? Она – твоя ровесница.
- Ну, давай.
- Ну так слушай:
(тут я увидела двух молоденьких девушек за столиком какого-то кафе, они бурно выясняли отношения) :
- Сука это литературное слово! И ты есть она!!!! – сказала одна из них спокойным тоном, и, медленно подняв пластмассовый стаканчик с горячим кофе, метнула ее в подругу.
- Меткости тебе не хватает, ха-ха, - высокая шатенка холодно улыбнулась, вставая из-за столика, залитого темной дымящейся жижей. – Вкусный кофеек, лижи и наслаждайся.
Она повернулась на высоких каблуках, и быстро пошла через залу, упруго покачивая бедрами.
Люди за соседними столиками стали оглядываться на них. В кафе на четвертом этаже мегацентра «Калужский» было тесно, сновал народ с подносами, протискивались покупатели и просто любопытные, которым некуда было себя деть в этот дождливый летний день.
