Норман Мейлер - Олений заповедник
Мой инстинкт не подвел меня. К следующему дню я уже потерял ее. Мы потеряли то, что имели. Мы больше не были близки и редко могли подняться над унылой депрессией, которая нависает над людьми, все еще находящимися во власти чувства и знающими, что у этого чувства нет будущего. Мы поступили так, как сказала Лулу, мы продолжали следовать тем же путем, мы даже делали вид, что ничего не произошло. И все это время я оплакивал наш единственный звездный час.
Мы по-прежнему совершали обход всех мест, понемногу ссорились, даже занимались любовью и все это время чего-то ждали. День, когда Лулу начнет сниматься в новой картине, приближался, и словно это был первый из серии дней, ставивших точку, — день, когда она уедет в киностолицу, день, когда я выну последние деньги из банка, день, когда мне придется расстаться с Дезер-д'Ор, — мы никогда об этом не говорили. Однажды она сказала мне, что Тедди Поуп и Тони Тэннер скоро приедут на курорт, чтобы сняться с ней для рекламы, и даже потрудилась рассказать сюжет фильма. Новая картина будет о треугольнике. В конце Тедди Поуп завоюет ее, а в середине фильма она будет считать, что влюблена в Тони Тэннера.
— Я не хочу, чтобы ты переживал, — сказала она мне. — Естественно, мне придется все время быть с Тони и Тедди. Студия хочет, чтобы была большая предварительная реклама этому фильму.
— Очевидно, я буду редко видеть тебя.
— Какая глупость! Ты можешь быть с нами все время. Просто когда нас станут фотографировать, тебе лучше будет отойти в сторонку.
— Я буду носить с собой опускную дверь, — сказал я.
— Ты совершенное дитя.
Как только Тедди и Тони приехали, наша жизнь изменилась. Вместо того чтобы бывать у Доротеи, мы объезжали клубы, где ужинают, и ночные клубы — Тедди с Лулу, а мы с Тони Тэннером сзади. Так прошла неделя — виски с содовой, темные залы с волнистыми стенами и ребристыми арками, свойственными архитектуре Дезер-д'Ор. Мы составляли любопытный квартет. Для публики снова пущен был слух о романе между Тедди и Лулу, и было сделано, наверное, сто снимков, как они смотрят друг другу в глаза, держатся за руки или танцуют вместе. Однако когда мы сидели за столом и поблизости не было фотографов, Тедди Поуп все внимание уделял мне, а Тони Тэннер затевал долгие беседы с Лулу. На заре, расставшись с актерами, мы с Лулу на час-другой оказывались вдвоем. Я никогда еще не видел ее такой счастливой. Она была в восторге, что при ней трое мужчин.
— Интересно, какую себя ты больше любишь, — заметил я после одного вечера.
— Ту, которая с тобой, — слишком уж быстро ответила она. — Этот Тони такая зануда.
А Тони был хорош собой. От природы. Высокий, с хорошо развитой мускулатурой и черными волнистыми волосами. На подбородке у него была ямочка. Хотя ему минуло двадцать пять, он все еще ходил враскачку и держался агрессивно, как некоторые актеры, не обладающие юмором. Я понимал, что отношусь к нему предвзято, но он раздражал меня.
— Эй, цыплята, — говорил он, — давайте загоним мышь в очередную ямку. — Этим он хотел сказать: «давайте двигать».
У Лулу всякое его высказывание вызывало смех. Он набрался разных манер разговора и пользовался ими, как палкой, которой выколачивают ковер.
— Милок, — перебивал он, если я начинал с ним препираться, — не глотай слова. Дискуссия должна быть без обмана.
Если женщина принималась нервно хихикать, он успокаивал:
— Дамочка, смажь свой инстинкт самосохранения.
Возможно, легче будет понять его, если я скажу, что наедине со мной он держался всегда по-дружески. В те единственные полчаса, что мы провели вместе, он не переставал восхищаться тем, что я летчик.
— Вам, ребята, — говорил он, кивая с серьезным видом, — в самом деле крепко досталось. Я был за океаном в командировке с развлекательной программой и в меру своих скромных возможностей видел, что это такое.
— Да, — сказал я, — в меру твоих скромных возможностей.
— Поэтому мне бывает стыдно и я чувствую себя полным ничтожеством, когда разговариваю с такими, как ты. Как все-таки…
— Насколько я понимаю, ты знаешь Мэриона Фэя, — прервал я его.
— Этого мерзавца. Пара девчонок, с которыми я знался, выполняли кое-какую работенку для него, и пошел слушок, что я сутенер. Такого рода вещи случаются, когда начинаешь преуспевать в нашем деле.
— А ты хочешь преуспеть, верно? — осведомился я.
Он настороженно посмотрел на меня, словно пытаясь понять, насколько важно для меня хорошо к нему относиться.
— Как же иначе? А ты разве не хочешь? — Уголки его губ опустились. — Однако ничего у меня не выйдет. Никогда я ничего, дружище, не добьюсь.
— Неизвестно. Может, и добьешься.
— За мной тянется одна скандальная история. Я жил с одной трахалкой, и она втюрилась в меня. Только это была безнадега. Я терпел ее сколько мог, а потом сказал, чтоб она проваливала. И знаешь что? Она покончила с собой. Хочешь верь, хочешь нет, я ведь думал сделать как лучше. Какая заварилась каша! Говорят, что я довел ее до этого.
А когда Тони Тэннер был не наедине со мной, он держался иначе. При других он всегда нападал на меня. Они с Лулу, случалось, вели своеобразный обмен мнениями.
— Ты мальчик, которого ничто не способно возмутить, — однажды сказала она ему.
— Значит, невозмутимый? Лапочка, да я как кисель.
Лулу рассмеялась.
— Держу пари: чуть не теряешь сознание, входя в комнату.
— В твою милую комнатку? — Тони покрутил пальцем волосы. — Впусти меня, и я такую бурю устрою, что весь дом разнесу. — Он произнес это так громко, что люди за соседними столиками повернули к нам головы. Тони подмигнул им, и они снова опустили глаза в тарелку. — Какие же вы милашки, — произнес он, обращаясь к ним.
— О Господи, — тяжело вздохнул Тедди Поуп. В эти дни настал его черед сидеть с мрачным видом.
— В чем дело, — сказал Тони, — ты истекаешь кровью?
— Хотел бы я, чтоб ты уже стоял в рейтинге Биммлера, — сказал ему Поуп. — Стало бы легче дышать.
— А я хочу сообщить тебе новость, — сказал Тони, — знаешь, сколько писем от поклонников и поклонниц я получил на прошлой неделе?
Тедди зевнул и отвернулся.
— Как жаль, что ты боишься меня, — сказал он мне на ухо.
Его манера держаться многократно менялась. В первый вечер он принялся меня поддразнивать.
— Я вижу, ты так и остался застенчивым авиатором, — сказал он. И снова зевнул. — Извини. Я забыл, что ты влюблен.
Постепенно дело пошло на лад. После нескольких вечеров, проведенных вместе, он стал даже дружелюбен.
— Когда перевалишь за тридцать, как я, — сказал он однажды, — поймешь, что роман можно завести, лишь забыв об условностях.
А Тони с Лулу тем временем почему-то беседовали о Мессалине.
— У тебя от Мессалины ничего нет, мышка, — говорил Тони.
— Ты мне нравишься, Тони, — сказала Лулу. — Ты такой первобытный.
— Я весь покрыт татуировкой. Полюбуйся.
Все происходило приблизительно так. Усугубило мое настроение одно открытие: после нескольких дней я обнаружил, что, согласно ходившей по Дезер-д'Ор сплетне, Тони уложили в постель к Лулу, а Тедди — ко мне.
— Теперь, когда мы стали любовниками, — однажды вечером сказал с усмешкой Тедди, — разреши предупредить тебя, что у меня дурной характер. — И разыграл сценку с рассказом своей биографии. — Моя мать была весьма несчастной женщиной, — сообщил Тедди. — Отец умер, когда я был мальчишкой, и она потом знакомила меня все с новыми и новыми дядями. На меня просто паника нашла. И сегодня мне б хотелось, чтобы случилось нечто такое, и я тогда показал бы, какой я на самом деле. Мог бы проявить достоинство.
— Ты же это не серьезно, — сказал я ему.
Тедди посмотрел на меня.
— Серджиус, ты меня не любишь, — сказал он.
— Я ничего не чувствую ни так, ни этак.
— Нет, чувствуешь. Тебе со мной не по себе. Многим людям со мной не по себе, но это еще не значит, что они могут смотреть на меня сверху вниз.
— Ты прав, — сказал я ему. — Извини.
— Ты действительно считаешь нужным извиниться?
— Да, — сказал я. — Все имеют право любить так, как могут. — Я действительно так думал — полагаю, я не мог думать иначе, но в этом, должно быть, прозвучало превосходство.
Тедди выдохнул дым мне в лицо и сказал:
— Я терпеть не могу выпендриваться. Но почему-то в твоем присутствии мне этого хочется.
— Хватит, ребята, прекратите, — прикрикнул на нас Тони Тэннер. — Дулу не слышит, даже когда я шепчу ей на ухо.
— Давай выйдем и немного поговорим, — предложил я Тони.
— Говори в присутствии слушателей, — ответил он. — Это меня стимулирует.
— Ты сам очень стимулирующий. Когда вокруг тебя толпа, — сказал я ему через столик. Он был фунтов на двадцать тяжелее меня и явно в хорошей форме, а я нет, но меня не волновал исход. Удовольствие от бокса мне давали руки. Как почти все, бокс можно назвать хорошим тогда, когда он идет в ритме, и, пожалуй, в еще большей мере — когда он идет без ритма. Я был настолько готов схватиться с Тони, что надеялся: он окажется хорошим боксером — мне не хотелось, чтобы схватка сразу окончилась. — Я вот что скажу тебе, дружище, — сказал я, — ты выйдешь со мной или будешь сидеть тут и слушать, что я говорю?
