Чинуа Ачебе - Стрела бога
Гонг и пение раздавались где-то совсем рядом, но их почти не было слышно среди шума и гомона толпы. Вероятно, некоторое время маска стояла на месте — иначе теперь бы она уже появилась. Пение ее спутников не смолкало ни на минуту.
Первое зрелище толпа увидела в тот день сразу после прихода Обики, явившегося в сопровождении флейтиста, который воспевал его подвиги. Толпа разразилась приветственными кликами; особенно горячо приветствовали Обику женщины, потому что он был самым красивым молодым мужчиной в Умуачале, а может быть, и во всем Умуаро. За красоту его называли Угоначоммой.
Как только Обика очутился на ило, он увидел сидящего в угрожающей позе Отакекпели. Не раздумывая, он стремглав бросился прямо к ведуну и резко остановился в нескольких шагах от него. Громким голосом он потребовал, чтобы тот немедленно встал и убирался прочь. Ведун лишь ухмыльнулся. Толпа позабыла о маске. Окуата, вынужденная из-за беременности избегать давки, держалась поодаль от самой гущи толпы. Когда народ приветствовал ее мужа, сердце ее переполнилось гордостью, а сейчас земля закружилась у нее перед глазами, и она в ужасе зажмурилась.
Тем временем Обика сначала показал на Отакекпели, а затем ткнул пальцем себе в грудь. Тем самым он дал понять этому человеку, что, если он дорожит собственной жизнью, ему следует скорее встать. Ведун по-прежнему издевательски ухмылялся. Обика снова пошел на него, но теперь он двигался медленней. Он приближался крадущейся походкой леопарда с мачете в правой руке и с кожаной повязкой, сплошь увешанной амулетами, на левой. Эзеулу кусал губы. Конечно, на рожон полез один Обика, подумал он, неосторожный, безрассудный Обика! Разве не увидели Отакекпели все остальные молодые мужчины и не отвели глаза в сторону? Но его сын никогда не умел трусливо отводить глаза в сторону. Обика…
Эзеулу не успел додумать свою мысль до конца. С молниеносной быстротой Обика отбросил мачете, ринулся вперед, одним рывком поднял Отакекпели с земли и швырнул его в ближайшие кусты. Толпа взорвалась слитным восторженным ревом. Отакекпели, с трудом поднявшись на ноги, бессильно тыкал пальцем в сторону Обики, который уже повернулся к нему спиной. Окуата открыла глаза и испустила вздох облегчения.
Маска появилась в тот самый момент, когда возбуждение достигло апогея. Зрители бросились кто куда в неподдельном или почти неподдельном ужасе. Маска приближалась, пробегая несколько шагов, приостанавливаясь и снова устремляясь вперед; каждый ее шаг сопровождался звоном колокольчиков и бубенцов, подвешенных на поясе и щиколотках. Маска была разодета в новые яркие ткани, главным образом красные и желтые. Ее лицо выражало могущество и внушало ужас; каждый зуб ее оскаленного рта был не меньше большого пальца рослого мужчины; на месте глаз зияли дыры величиной с кулак; на голове торчали два кривых рога, загнутых вверх и внутрь и почти соприкасающихся концами. В левой руке она держала кожаный щит, а в правой — огромное мачете.
— Ко-ко-ко-ко-ко-ко-о! — пела маска дребезжащим металлическим голосом, а ее спутники отвечали глухим монотонным пением, похожим на стон:
— Умм-умм-умм.
— Ко-ко-ко-ко-ко-ко-о.
— О-ойойо-ойойо-ойойо-о; о-ойойо-о. Умм-умм.
Собственно, это даже не было песней. Но ведь Агаба и не была маской песен и танца. Она символизировала силу и стремительность молодости. Маска, продолжая петь, продвигалась вперед. Приблизившись к центру ило, она запела песню Онье эбуна узо чо айи окву. Это было обращенное ко всем и каждому предупреждение не гневить маску предков; в песне во всех подробностях рассказывалось, какая участь постигнет человека, не внявшего этому предостережению. Лишившись пальцев на руках и ногах, он будет жить изгнанником в одиноко стоящей хижине и побираться с нищенской сумой на плече, — иными словами, станет прокаженным.
Всякий раз, когда маска слишком убыстряла свой бег или делала угрожающий выпад, двое ее сопровождающих, с которых градом катился пот, изо всех сил натягивали крепкую веревку, обвязанную у нее вокруг талии. Выполняя эту необходимую обязанность, они и сами подвергались опасности. Однажды их удерживание так разъярило маску, что она кинулась на них с поднятым мачете. Они тотчас же отпустили веревку и бросились бежать. На этот раз в криках разбегающихся в панике людей звучал неподдельный ужас. Но двое сопровождающих не дали маске разгуляться на свободе. Едва только она прекратила преследование, они снова подхватили веревку и принялись удерживать ее.
Как раз тогда вышла маленькая осечка, про которую никто бы и не вспомнил, если бы потом не была допущена более серьезная оплошность. Один из молодых людей подбросил в воздух свое мачете и не сумел поймать его на лету. Толпа, никому не спускающая подобных промахов, разразилась смехом и улюлюканьем. Обиквелу — так звали незадачливого молодого человека — поднял с земли мачете и попытался было поправить дело, продемонстрировав чудеса ловкости, но это вызвало только новый взрыв смеха.
Тем временем маска направилась к окволо, чтобы приветствовать некоторых из старейшин.
— Эзеулу де-де-де-де-дей! — воскликнула она.
— Отец наш, моя рука касается земли, — ответил верховный жрец.
— Эзеулу, знаешь ли ты меня?
— Откуда мне, человеку, знать тебя? Ведь ты за пределами человеческого знания.
— Эзеулу, наша маска приветствует тебя, — пропела маска.
— Эдже-я-мма-мма-мма-мма-мма-мма-эдже-я-мма! — подхватили ее спутники.
— Ора-обода, Агаба приветствует вас!
— Эдже-я-мма-мма-мма-мма-мма-мма-эдже-я-мма!
— Вы слышали песнь паука?
— Эдже-я-мма-мма-мма-мма-мма-мма-эдже-я-мма!
Маска внезапно оборвала песню, повернулась и помчалась вперед. Толпа шарахнулась от нее в разные стороны.
Хотя Эдого мог бы сидеть на одном из задних мест в окволо, он предпочел стоять вместе с толпой, чтобы рассмотреть маску со всех сторон. Когда лицо и голова были закончены, маска немного разочаровала его. Ему не очень нравился нос: тонкий, изящный, он больше подошел бы духу-деве, нежели Агабе. Заказчики, впрочем, на это не жаловались; наоборот, они очень хвалили его работу. Однако Эдого знал, что окончательно понять, удалась ему маска или нет, он сможет, только увидев ее в движении. Поэтому-то он и стоял в толпе.
Рассматривая маску теперь, когда она ожила, он не находил в ней того, прежнего недостатка. Изящный нос, казалось, делал еще более свирепыми остальные черты лица. Эдого переходил от одной группы людей в толпе к другой в надежде услышать одно сравнение. Он очень хотел его услышать, но никому оно не приходило в голову. Многие расхваливали новую маску, но никто не подумал сравнить ее со знаменитой Агабой из Умуагу, пусть даже сравнение было бы не в пользу его творения. Даже такому сравнению Эдого порадовался бы. Ведь он и не претендовал на то, чтобы превзойти величайшего резчика в Умуаро, хотя и надеялся, что кто-нибудь свяжет их имена. Он уже упрекал себя за то, что не расположился в окволо. Там, среди старейшин, скорее можно было бы услышать разговор на интересующую его тему. Но сейчас уже ничего не поделаешь.
Самый напряженный момент празднества настал, когда повели на заклание жертвенных баранов. Как только в центре ило было установлено кресло и маска села, наступила относительная тишина. Двое сопровождающих, встав по обе стороны от маски, принялись ее обмахивать. К маске подвели первого барана, и она коснулась его шеи своим мачете. Затем барана отвели на некоторое расстояние, поставив его так, чтобы он был хорошо виден председательствующему духу. Теперь воцарилась мертвая тишина, нарушаемая лишь звуками флейты — не тонкими и нежными, как обычно, а грубыми и отрывистыми. Вперед выступил Обика; он высоко подбросил мачете, и на вращающемся в воздухе клинке засверкали отблески вечернего солнца. Дважды подбрасывал он мачете и оба раза ловко ловил его на лету. После этого он шагнул вперед и одним точным ударом отсек барану голову. Сопровождающий маски подобрал покатившуюся по песку голову и высоко поднял ее. Толпа разразилась шумными возгласами одобрения. Маска смотрела перед собой все с тем же неизменным выражением.
Когда возбужденный гомон несколько поутих, вывели второго барана, и маска вновь коснулась шеи животного. Вперед вышел Обиквелу. Он нервничал из-за того, что незадолго до этого уронил свое мачете. Трижды подбросил он его сейчас и все три раза поймал с безупречной ловкостью. Затем он шагнул к барану, поднял мачете и нанес удар. Впечатление было такое, как будто он рубанул по камню; баран пустился наутек; в толпе заулюлюкали и загоготали. Обиквелу в тот день очень не везло. В последний миг баран мотнул головой и подставил под удар рог. Маска неподвижно смотрела перед собой. Обиквелу предпринял еще одну попытку, на сей раз удачную, но все было напрасно: отдельные запоздалые возгласы одобрения потонули в хохоте толпы.
