Крис Клив - Однажды на берегу океана

— Мы разыскиваем ребенка мужского пола европейской внешности, я прав?

— Прошу прощения?

— Белого мальчика?

— Да, это так. Его мать там, возле озера.

— А вы нянька?

— Нет. Нет, не нянька. Пожалуйста, я не понимаю, зачем…

Полицейский шагнул ко мне, а я невольно попятилась.

— Вы почему-то слишком сильно нервничаете, мэм. Вы мне ничего не хотите сказать?

Он задал вопрос очень спокойно и все время смотрел мне прямо в глаза.

Я выпрямила спину, на миг зажмурилась, а когда открыла глаза, я посмотрела на полицейского очень холодно и проговорила голосом королевы Елизаветы II:

— Как вы смеете?

Полицейский сделал полшага назад, будто я его ударила. Он потупился и покраснел:

— Прошу прощения, мэм.

Но в следующее же мгновение он снова на меня посмотрел. Сначала взгляд его был смущенным, но мало-помалу стал сердитым. Я поняла, что прыгнула выше себя. Я заставила его устыдиться, и это мне не пришлось бы объяснять девушкам из моей родной деревни: когда ты заставляешь мужчину устыдиться, он становится опасен. Полицейский долго смотрел мне в глаза, и мне стало страшно. Я почувствовала, что не в силах скрыть страх, поэтому я опустила глаза. И тогда этот полицейский обратился к одному из своих напарников:

— Подержи ее здесь и выясни подробности, а я пойду с Полом и разыщу мать пропавшего ребенка.

— Пожалуйста, — проговорила я. — Я должна показать вам дорогу.

Полицейский холодно мне улыбнулся:

— Мы большие мальчики, дорогу сами найдем.

— Я не понимаю, зачем вам нужны от меня подробности.

— Мне нужны от вас подробности, мэм, потому что вы явно не желаете ничего о себе сообщать. Обычно именно в таких обстоятельствах я решаю, что подробности мне нужны. Ничего личного, мэм. Вы будете просто потрясены, если узнаете, как часто при исчезновении людей тот, кто вызывает полицию, является причастным к исчезновению.

Я проводила глазами этого полицейского. Он и тот, кого он назвал Полом, ушли за ворота. Третий полицейский подошел ко мне и пожал плечами.

— Прошу прощения, — сказал он. — Если вы пройдете со мной, мэм, мы очень удобно устроимся в патрульной машине, и я просто проверю вашу личную информацию. На это уйдет меньше минуты, дольше я вас не задержу. А мои коллеги тем временем разыщут ребенка, если он находится в пределах огороженной территории, уверяю вас.

Полицейский открыл заднюю дверцу патрульной машины и заставил меня сесть на сиденье. Он оставил дверцу открытой и стал переговариваться с кем-то по рации. Он был худой, с тонкими бледными запястьями и небольшим животиком — совсем как офицер в центре временного содержания, который дежурил в тот день, когда нас выпустили. В полицейской машине пахло нейлоном и табачным дымом.

— Как вас зовут, мэм? — спросил полицейский через некоторое время.

— Зачем вам это нужно?

— Послушайте, у нас исчезают два, а то и три человека в неделю, и каждый случай мы должны спокойно расследовать. Мы здесь для того, чтобы помочь разыскать пропавшего мальчика, и для вас все может быть очень просто и ясно, а мы не можем понять, с чем имеем дело, пока не зададим несколько вопросов. Поскребешь поверхность — и чаще всего проявляется какая-нибудь старая история. Наиболее странно все выглядит в семьях. Часто так бывает: задашь несколько вопросов, и тут же понимаешь, почему пропавший человек вздумал пропасть. Вы понимаете, что я имею в виду? — Он усмехнулся. — Да все в порядке, — сказал он. — Вы же не подозреваемая, ничего такого.

— Конечно.

— Вот и хорошо. Так что давайте начнем с вашего имени.

Я вздохнула, и мне стало очень грустно. Я понимала, что для меня все кончено. Я не могла назвать полицейскому свое настоящее имя, потому что тогда сразу стало бы ясно, кто я такая. Но и ненастоящего имени у меня не было. Дженнифер Смит, Элисон Джонс — все такие имена ненастоящие, если у вас нет при себе документов, где значится такое имя. Ты не докажешь, что это имя принадлежит тебе, пока где-нибудь в самом центре Соединенного Королевства, в здании, полном компьютеров и одноразовых кофейных чашек, на экране монитора не появится запись, говорящая, что ты — это ты. Я села очень прямо, прижала спину к сиденью полицейской машины, сделала глубокий вдох и посмотрела полицейскому в глаза:

— Меня зовут Пчелка.

— Будьте так добры, произнесите по буквам.

— П, Ч, Е, Л, К, А.

— Это имя или фамилия, мэм?

— Это мое полное имя. Это я.

Полицейский вздохнул, отвернулся и стал говорить по рации:

— Диспетчер, говорит Чарли Браво. Пришлите кого-нибудь, чтобы снять отпечатки пальцев.

Он повернулся ко мне. Он уже не улыбался.

— Пожалуйста, — проговорила я, — пожалуйста, позвольте мне помочь найти Чарли.

Полицейский отрицательно покачал головой:

— Ждите здесь.

Он закрыл дверцу машины. Я долго сидела. На заднем сиденье полицейской машины было очень жарко. Я ждала, пока не подъехали другие полицейские и не забрали меня. Меня посадили в фургон. Я смотрела, как за зарешеченным окошком исчезает «Плантация Изабеллы».

Вечером Сара и Лоренс пришли меня навестить. Я сидела в камере предварительного заключения полицейского участка в Кингстоне-на-Темзе. Охранник-полицейский открыл дверь камеры, не постучав, и вошла Сара. Она держала на руках Чарли. Он спал, прислонив голову к ее плечу. Я так обрадовалась, увидев Чарли живым, что расплакалась и поцеловала его в щеку. Он пошевелился во сне и вздохнул. Сквозь щелочки в бэтменской маске я увидела, что он улыбается во сне. И я тоже улыбнулась.

Лоренс спорил с офицером в соседнем помещении:

— Это глупо. Ее не могут депортировать. Есть дом, куда она может уйти. У нее есть спонсор.

— Правила не я придумал, сэр. Иммиграционные власти сами себе хозяева.

— Но наверняка вы можете дать нам хоть немного времени, чтобы как-то решить это дело. Я работаю в Министерстве внутренних дел, я могу похлопотать о прошении.

— Вы уж на меня не обижайтесь, сэр, но если бы я работал в Министерстве внутренних дел и знал, что эта леди — нелегальная иммигрантка, то держал бы язык за зубами.

— Хотя бы один день. Двадцать четыре часа, пожалуйста.

— Извините, сэр. Мне очень жаль.

— О, черт. Это все равно что с роботом говорить.

— Я из плоти и крови, как и вы, сэр. Все дело в том, как я уже сказал, что правила не я придумываю.

Сара расплакалась.

— Ничего не понимаю, — всхлипнула она. — Мне так жаль, Пчелка. Мне и в голову не пришло. Я подумала, что ты просто не поняла. Когда Лоренс послал тебя, чтобы ты позвонила в полицию, он не подумал… и я не подумала… а теперь… Господи! Ты ведь понимала, что может случиться, и все же сделала это, не сказав нам ни слова, не подумав о себе.

Я улыбнулась.

— Это того стоило, — сказала я. — Это того стоило, чтобы найти Чарли.

Сара отвела взгляд.

— Не печальтесь, Сара. Полицейские нашли Чарли, да?

Сара медленно повернула голову и посмотрела на меня ясными глазами:

— Да, Пчелка, они долго искали его и нашли. И все благодаря тебе, Пчелка. О, Пчелка, я никогда не встречала никого добрее… и храбрее… О боже… — Она прижалась губами к моему уху. — Я не позволю им сделать это, — прошептала она. — Я найду способ. Я не позволю им отправить тебя туда, где тебя убьют.

Я изо всех попыталась улыбнуться.

Чтобы выжить, нужно либо хорошо выглядеть, либо хорошо говорить. Я выучила королевский английский. Я узнала все, что могла, про ваш язык, но, похоже, прыгнула выше себя. Даже теперь я не могла найти нужных слов. Я обеими руками сжала левую руку Сары, прижала ее к губам и поцеловала гладкую кожу на месте недостающего пальца.

Ночью я написала письмо Саре. Дежурный офицер дал мне карандаш и бумагу и обещал отправить мое письмо по почте. «Дорогая Сара. Спасибо, что спасли мне жизнь. Не по нашему выбору наши миры встретились. Какое-то время мне казалось, что они соединились между собой, но это была всего лишь красивая мечта. Не грустите. Вы заслуживаете того, чтобы, ваша жизнь снова стала простой. Думаю, за мной скоро придут. Наши миры разлучены, а теперь и мы должны разлучиться. С любовью, Пчелка».

За мной пришли в четыре часа утра. Три офицера иммиграционной службы в форме, женщина и двое мужчин. Я услышала их шаги — они шли в ботинках по линолеумному полу в коридоре. Я не спала всю ночь, я их ждала. На мне было то летнее платье, которое мне дала Сара, с красивыми кружевами вокруг шеи, а в руке у меня был прозрачный пластиковый пакет с моими вещами. Я встала. Дверь камеры открылась. Мы вышли в коридор, и дверь за мной закрылась. Бум! — хлопнула дверь. И все. На улице шел дождь. Меня посадили в фургон. Дорога была мокрая, от фонарей по асфальту тянулись светлые дорожки. Одно из задних окошек было наполовину открыто. В фургоне стоял тяжелый рвотный запах, а воздух, залетавший в окошко, пахнул Лондоном. В домах вдоль улиц окна были молчаливыми и слепыми, шторы были опущены. Я исчезала, и никто не видел, как я исчезаю. Женщина-офицер пристегнула мою руку наручниками к спинке сиденья.