Олег Куваев - Через триста лет после радуги

— Слушай, — сказал парень. — Я тут сидел и про тебя думал. Не переношу три категории людей: бичей, тунеядцев и туристов. Ты кто из трех?

Сашка пожал плечами.

— Для тунеядца ты мрачен, тунеядец всегда ласков, для бича не годишься: бич заливать умеет, а ты молчишь. Турист ты, что ли? Маешься этой дурью?

— Мне на восток надо. И как можно быстрее.

— При закатном солнце и гладком море можно увидеть зеленый луч. Ты его видел? — неожиданно сказал парень.

— Нет.

— И я нет. Вот сижу и жду.

— Не буду мешать…

— Не мешай, — согласился парень. — Тем более что лирика эта бывает два дня в навигацию. И часов через шесть начнется приличный шторм.

— Откуда знаешь?

— По штилю и облакам. Подними взгляд.

Сашка посмотрел вверх. В безоблачно чистом небе, где-то в середине зенита вытянулись три плотных чечевицеобразных облачка.

— Штормовые облака. Радуйся.

— Чему?

— Ты же спешишь? Побежим на отстой. И именно в Тикси.

Сашка стоял у поручней. Начинал задувать легкий ветер. Ветер доносил из-за надстройки тихое бренчание гитары.

Вскидываясь на волнах, гидрографическое судно спешило к востоку. Волна еще не была злой, но ветер уже срывал водяную пыль с верхушек, бросал ее на палубу и завывал в снастях и надстройке. Ребята в штормовках мотались по палубе, убирали разбросанное оборудование, вещи.

Сашка Ивакин прилепился к поручням. Лицо его было мокрым.

Сзади возник бородач все в той же полярной куртке на голом теле. Куртка и тело блестели как лакированные.

— Пойдем, поможешь! — крикнул он.

За надстройкой было сравнительно тихо. С десяток бочек, обмотанных тросом, шевелились как живые.

— Не могу трос затянуть, — выдохнул бородач.

— Закрутить надо ломиком, — быстро предложил Сашка.

— Закрутишь его…

— Тащи ломик, — приказал Сашка.

Толстенный трос не хотел закручиваться в петлю.

Сашка налег, трос еле-еле подался. Сашка закусил губу и провернул лом один раз, второй. Бочки мертво стянулись.

— Силен! — одобрительно выкрикнул бородач.

— Давай доски. Расклинить надо.

Сашка забрался на бочки и обухом топора стал вбивать куски досок между бочками.

Волна вздыбила палубу, Сашка затанцевал на бочках, но удержал равновесие. Осмотрелся, спрыгнул на палубу, мокрый и счастливый.

— Порядок! — удовлетворенно крикнул парень. — Теперь в трюм, там надо кое-что закрепить.

…Оживленные, мокрые, ребята сидели в крохотной кают-компании вокруг пляшущего стола. Бородач со смехом рассказывал:

— Я говорю: Саша, не налегай. Судно у нас хлипкое. А он…

Сашка усмехнулся.

Сверху пробарабанил по ступенькам парень в зюйдвестке.

— Да-ает! Хлебнем в эту ночку!

— Льдов бы не нагнало. Напоремся в темноте и…

— Прибегает тот пассажир и спрашивает: «Господин капитан. Сколько до ближайшей суши?» — «Две мили», — хрипит капитан. «Направо или налево, господин капитан?» — «Вниз», — хрипит капитан.

Судно моталось на волнах, вскидывалось вверх, зарывалось носом. Низкие рваные тучи висели над самым морем, и совсем низко прорезал эту сумятицу желтый холодный солнечный луч.

Обтрепанное штормом, судно стояло на рейде. Поручни были сорваны, мачта антенны согнулась, и обрывок антенного тросика с гирляндой изоляторов неряшливо свисал с нее. С судна спустили шлюпку.

Они пристали к низкому галечному берегу.

Сашка выпрыгнул первым, вытащил нос шлюпки. Курчавый юнец с завистью посмотрел на Сашкину фигуру и вдруг спросил:

— Вы спортом не занимались?

— Было дело. Горные лыжи.

— И разряд?

— Мастер. Просто мастер. До заслуженного не дотянул.

— Цыц, Витек, — оборвал его Борода. — Вот представь себе, что из этого сопляка лет через пять будет гидрограф, — обратился он к Сашке. — Отказываешься верить рассудку.

Сашка улыбнулся.

— Держи, — бородач протянул Сашке конверт.

— Что это?

— Полста рублей и обратный адрес. Перешлешь, когда сможешь.

— Я обойдусь, — спокойно сказал Сашка.

— Не будь под конец пижоном, — поморщился бородач. — Попрошу об одном. Если ты все же турист, напиши мне об этом честно. Я себе полголовы обрею.

— За что ты их так?

— Не переношу, когда без дела шляются по земле. Вопят дурацкие песни и стреляют куда попало. У меня с ними личные счеты.

— Будь! — попрощался Сашка.

— Давай чапай. Удачи тебе.

Сашка вскинул рюкзак. Бородач столкнул шлюпку. Витек возился с мотором.

…Он шел по берегу моря. Море было свинцовое, еще не опомнившееся от ночной передряги. Крохотная крачка с отчаянным криком спикировала на Сашку, взмыла, снова спикировала.

Все это время и ребята, и чайка, и берег были для Сашки как бы размыты.

Над головой, выпустив шасси, с ревом прошел оранжевый самолет полярной авиации.

В море впадал маленький прозрачный ручей. Сашка сел на корточки, поднял яркий мокрый блестящий камешек. Второй. Камешки тоже были размыты.

Сашка развязал рюкзак и вынул оттуда сверток. Раскрыл его. В свертке лежал набор очков. Последние очки имели вовсе уж толстые бронебойные стекла. Сашка начал их примерять.

Примерял и разглядывал камни.

«…Однажды, в сентябре 1886 года, рабочий из поселка у подножки Витватерсранда ударил заступом по скале. Камень засверкал, заискрился. Сомнений не было — через скалу проходила золотоносная жила…»

Первый алмаз из знаменитого месторождения Кимберли был найден маленькой девочкой в 1886 году. Ей просто понравился сверкающий камешек. Знаменитый алмаз «Звезда Южной Африки» был куплен господином Ван Никерком за несколько коров у местного колдуна и тут же продан за 11 200 фунтов. Так началась печальная и знаменитая история месторождения Кимберли.

Автор полагает, что история открытия якутских алмазов достаточно широко известна. Тем не менее он считает необходимым напомнить, что всегда в таких случаях существует предыстория, уходящая корнями в легенды, фольклор.

Шаваносов покрутил плоский медный тазик, слил воду и вытряхнул из лотка остаток.

— Купец Шалимов знал, кому доверять деньги, — с усмешкой сказал незнакомец. — Вы добросовестны до идиотизма.

Шаваносов повернул голову к лежащему на берегу незнакомцу. Взгляд у него был странный.

— Я изобью вас, Шаваносов, если вы действительно приведете меня к какой-то дурацкой птичке.

Шаваносов протянул руку и вынул из тазика камешек. Камешек был прозрачен и чист. Он почти сливался с водой. Неожиданно упавший солнечный луч вдруг осветил его, и камень вспыхнул, как маленькое солнце. Тотчас упала тень, и длинные тонкие пальцы взяли камень с руки Шаваносова.

Незнакомец положил камень на ладонь, быстро покрутил ее. Потом нерешительно царапнул камнем по стеклу часов.

— Шаваносов! Вы догадываетесь, что это? — глухо спросил он.

Шаваносов все так же сидел на корточках, устало свесив руки. Лицо у него было красным. Глаза лихорадочно блестели.

— Я, кажется, заболел, — тихо сказал он.

— Это алмаз, Шаваносов! Якутский алмаз! Купец Шалимов будет ползать на коленях перед вами…

Он уставился на Шаваносова, как будто впервые его увидел.

— Воистину блаженны нищие духом, — медленно произнес он.

— Разожгите костер, — попросил Шаваносов. — Я должен заполнить дневник.

Незнакомец, как лунатик, опустился на корточки у ручья.

— Может быть, в Сексурдах, — сам себе сказал Шаваносов. — Отлежаться, потом дальше… Не-ет. Еще немного. Я знаю.

Незнакомец быстро вскинул взгляд.

— Костер? — хрипло переспросил он. — Сейчас вам будет костер, господин Шаваносов. И лучшая аптека в Сибири. Я запасливый человек.

Деревянная изба с вывеской «Аэропорт» торчала посреди грязной тундры. На деревянном крыльце сидели люди. Над людьми поднимался табачный дым.

Сашка прошел через спящих, мимо миловидной девушки в беличьей шубке, мимо компании ребят, мимо пижонистого командированного в плаще, в модной шляпе и многодневной щетине на бледном городском лице, мимо старой якутки в мехах, усевшейся прямо на полу в окружении темноглазых внуков и цветастых свертков, мимо всех, кто был втиснут в крохотную комнатку аэропорта многодневным ожиданием погоды, «борта» и пассажирской удачи, прошел к окошечку «Касса» и попросил билет до Сексурдаха.

— Предупреждаю: время отправления борта неизвестно. Берете? — спросила из кассы девушка.

— Беру. — Сашка вынул деньги.

Он вышел на крыльцо. Вокруг была ровная желтая тундра, и прямо в ней, так казалось с крыльца, пламенели на закатном солнце оранжевые костыли — самолеты ледовой разведки, сгрудившиеся на стоянке. И вишневого цвета солнце висело блином.