Салчак Тока - Слово арата
Вот он и пришел, этот день. Июльский день 1929 года.
Все!..
Мы — выпускники Коммунистического университета трудящихся Востока. Первые тувинцы, окончившие советское учебное заведение. Первые тувинцы с высшим образованием!
Наши сердца бились так же радостно и взволнованно, как и четыре года назад, когда мы впервые перешагнули порог КУТВа.
Небо в тот день было удивительно ясным. Редкие облачка медленно плыли в синеве и будто говорили: «Зачем торопиться». Это было здорово — сама природа, радуясь за нас, лучилась теплом и светом, чисто умытая.
— Шура, здравствуй! — Я больше не мог вымолвить ни слова.
— Да, да! — услышал ее взволнованный голос. — Салчак, это ты? Что с тобой? Почему молчишь? Ты здоров?
— Шура!.. У меня все хорошо. Ты меня слышишь?.. У нас прощальный той. Придешь?
— Еще спрашиваешь! Когда? Где?
— В двенадцать. В Петровско-Разумовском парке. Жду тебя!
…На полянке, под липами, расстелены плащ-палатки. Наш завхоз Поляков постарался — все заставлено вареным и жареным. Роскошный пир!
С шумом расселись вокруг, кто как — кто бочком, кто на коленях, кто по-нашему — ноги калачиком. Шура — рядом со мной.
Леонид Дмитриевич Покровский поднял руку.
— Товарищи! У нас сегодня большая радость. Наш университет окончила еще одна группа студентов. Я горячо приветствую выпускников и верю, что вы, товарищи, настойчиво и плодотворно будете претворять в жизнь идеи марксизма-ленинизма, что вы приумножите знания, полученные в стенах университета. Светлой и широкой вам дороги, друзья!
Гремели аплодисменты.
Выступали один за другим от имени выпускников узбек и казах, кореец и грек, грузин и татарин… От нашей монгольско-тувинской группы слово предоставили мне.
Той продолжался.
Я сидел и думал, насколько же больше проведенные в Москве четыре года прожитых мною до того двадцати четырех лет! Москва стала родной.
Глава 5
Серебряная шапка Саян
Еще в Москве наши, из Тувы, дали нам адрес, по которому мы могли отыскать в Минусинске ямщика. Минусинск не Москва — без труда нашли на окраинной улочке деревянный дом за высоким забором. Постучали в ворота — никто не выходит. Открыли калитку. Из-за сарая на нас кинулся огромный пес. По-бараньи лохматый, он рычал, словно лев, которого мы видели в Московском зоопарке. Мы кинулись назад. Пес залился яростным лаем.
— Тише, проклятый! — послышалось за воротами.
Калитка распахнулась.
— Проходите. Он не кусается.
«Лев» с бараньей шерстью крутился вокруг старика, лизал ему руки, бил хвостом по земле, поднимая пыль.
— А вдруг схватит? — Шагдыр-Сюрюн подтолкнул меня. — Иди первый.
— Правда, не кусается?
— А кто его знает, — засомневался хозяин. — Давайте от греха привяжем, что ли… Ну, заходите.
Мы шагнули во двор.
— Здравствуйте, молодцы! Откуда путь держите? Куда едете? Чем могу помочь?
— Едем из Москвы, — сказал я. — Надо нам в Туву, в город Кызыл.
Старик наклонил голову, ухватил пальцами короткий ус.
Только теперь я как следует разглядел его. В высоких болотных сапогах, поношенных плисовых штанах и синей сатиновой рубахе с белыми пуговицами, большерукий, длинный, как жердь, и, судя по всему, сильный.
— Так, так… Значит, вас трое. Таки дела. У меня две лошади под одну телегу. Ну, вещи покладете, а самим придется, в основном, на своих двоих.
Посоветовались между собой. А что делать? Выбирать не из чего. Ну, кого-нибудь другого найдем. То же самое предложит.
— Ладно, — согласились мы, — Хватит одной телеги. Скорей бы добраться. Соскучились по родине, таныш! Как-нибудь дошагаем. К дому дорога легче.
Седип-оол вдруг вспомнил:
— А сколько с нас возьмешь? И когда будем в Кызыле?
Старик задумчиво прищурился.
— Если в пути задержки не будет, всей езды чепуха — дней через шесть влетим в ваш Кызыл, будь здоров! А цена установленная. По две сотни с носа. Думаю, жалеть не будете. Посколь пешком больше идти, потому и цену даю легкую. А то бы по три сотенных…
— У нас и по сто рублей нет, — растерялся Шагдыр-Сюрюн. — Откуда у нас такие деньги? Нельзя ли подешевле, старина?
— Ниже не могу, граждане! — старик развел руками, перепачканными дегтем. — Учитывая, что вы как едете издалека и учились порядком, а еще, что пойдете своим ходом, назначаю вам — дешевле некуда. Другим бы за такую легкую плату от ворот поворот. Так что решайте.
Что делать? Сели в кружок на траве, давай считать — у кого сколько денег. У Шагдыра оказалось полтораста, у нас с Седип-оолом по двести с небольшим. На дорогу вроде бы хватает. Но сами остаемся без копейки!..
— Хоть и дороговато, — сказал я старику, — но мы согласны. Только такой уговор. Четыреста сейчас отдадим, остальные в Кызыле. А то даже на хлеб не остается.
— Это можно. Значит, на харч оставили?
— Не сомневайтесь, таныш, мы прокормимся. Только вот нельзя ли побыстрей, чем за шесть дней, а?
Старик покрутил головой:
— Это самый меньший срок. Железные машины и то без отдыху не ходят. Им тоже и кормежка, и уход требуются. А лошадь — что человек. В день два-три раза не покорми, и слезай — приехали… Это, сынки, не надо забывать. Ну, много говорить не будем. Отвечайте прямо: едете?
— Едем. Когда отправимся, таныш?
— А когда надо?
— Чем скорей, тем лучше.
— Ишь скорые какие! Время сейчас позднее. Надо телегу наладить, колеса подмазать, сбрую проверить, лошадок подкормить, подчистить… Утварь, обратно, дорожную собрать, харчишки уложить… Со старушкой попрощаться опять же надо, — подмигнул ямщик. — Вон сколь делов, ребятки!
— Ладно, таныш. С рассветом выедем.
Старик отвел нас под навес. Мы разожгли во дворе костер и почти всю ночь проговорили у огня.
* * *…Уже затемно усталые кони еле дотянули до Ермаковского. Наш ямщик, Иван Владимирович Исламов, торопливо распряг лошадей, побросал как попало сбрую и тут же исчез.
Еще когда мы подъезжали к селу, старик начал проявлять какое-то беспокойство: он беспрестанно подкручивал усики, что-то напевал вполголоса. Все стало понятно, когда возле дома, где мы остановились на ночлег, наш ямщик молодцевато соскочил с телеги и устремился к хозяйке, очень обрадованной его появлением.
А мы снова коротали ночь под открытым небом. Снова жгли костер. Ночь была ясная. Звезды мигали, словно просили пересчитать их. Несмотря на поздний час, на деревенской улице не смолкал смех молодежи. Совсем близко слышался жаркий шепот. То и дело шушуканье прерывалось девичьим визгом, звонкими шлепками — ермаковским кавалерам не очень-то позволяли давать волю рукам…
Перед рассветом я все-таки задремал, но тут же проснулся от переклички петухов.
Выехать на рассвете нам не удалось — встреча Исламова с теткой Пелагеей несколько затянулась… Но, как говорят, нет худа без добра: лошади хорошо отдохнули, а Иван Владимирович явился к нам в превосходном расположении духа.
— Давайте, ребятки, по-быстрому чайку попейте, и побежим. Пока жара не пала, надо успеть до тайги доехать. Садись в ходок!
Нас не надо было подгонять — через минуту мы уже забрались на телегу.
— Нно-о, голубушки! — ямщик присвистнул, подмигнул тетке Пелагее, щелкнул кнутом, покрепче уселся, и рыжухи взяли с места крупной рысью.
Из труб ермаковских изб лениво тянулся к небу дым. Улица была пустынна. Никто не обратил внимания на наш удалой выезд — ни на резвость лошадей, ни на лихость помолодевшего деда Исламова.
Неожиданно черная кошка с глазами, как неспелый крыжовник, вероятно вволю помышковавшая, выскочила сбоку и хотела перебежать нам дорогу, но остановилась и, задрав хвост, дала стрекача в крапиву. Исламов в сердцах сплюнул, поспешно повернул на голове шапку задом наперед и хлестнул лошадей.
Оставалось несколько последних избушек, когда из-за одной хатенки высунулась старуха с пустыми ведрами на коромысле. Она поостереглась быстро бежавших коней и перешла дорогу только после того, как мы проехали.
Куда девалась лихость нашего ямщика! Он сразу сник, бодрость с него будто ветром сдуло. И лошади тут же поплелись ленивыми шажками.
— Что с вами, Иван Владимирович? — полюбопытствовал я. — Может, заболели?
— А-а! — махнул рукой ямщик. — Не будет сегодня пути!
— Почему?
— Сначала кошка черная… Теперь вот баба с пустыми ведрами! Ладно еще успел я понукнуть коней, не дал дорогу перейти!
— Что же тут плохого? Кошка мышей ловила — домой возвращалась. Старушке утром воды надо принести. Стоит из-за таких пустяков вешать голову?
— Что ты понимаешь, парень! — рассердился Исламов. — Что ее такую рань по воду понесло? Это черт норовит пакость под колеса сунуть! Не иначе.
