Эмэ Бээкман - Возможность выбора

Господи, есть ли у Регины основания хвататься за проблеск надежды?

Ох, как бы была Мари потрясена, узнай она о своем родстве с Региной, чей второй ребенок является кровным наследником Карла.

Выбора не оставалось, Регине следовало ухватиться за этот призрачный спасательный круг.

Естественно, Мари не захочет подставлять под удар своего дорогого Карла.

Ради обожаемого родича Мари будет готова даже на унижение; сегодня же поздним вечером она обойдет разгневанных членов компании и признается, что оговорила Регину. Вся эта история придумана. Пусть они не волнуются, на самом деле все дети Регины от законного мужа, вы же знаете, есть такой опустившийся пьянчужка Антс Пампель. Его потомки явно неполноценные, язвительно добавит Мари, чтобы хоть каким-то образом излить свое негодование.

Возможен ли такой ход событий?

Мари начнет заискивать перед ними, станет посыпать себе голову пеплом, она сошлется на то, что в последнее время ее психическое равновесие нарушено. Ее саму гнетет страх за свое душевное состояние, потому что придуманная ею интрига невольно напоминает навязчивую идею. Ради спасения Карла Мари ни перед чем не остановится, она даже может поклясться им, что пойдет лечиться, пусть ей простят ее безумие.

Согласуется ли гипотеза Регины с реальностью?

Выбора не было, приходилось верить в это и немедленно действовать, надо спешить, чтобы Мари не пришлось после полуночи стучаться к людям, отменяя завтрашнюю поездку.

В эту минуту Регина на крыльях бы полетела к Мари, но она должна была все сказать по телефону. Достанет ли у нее силы убеждения, чтобы Мари поверила?

Регина словно заведенная заметалась по комнатам. Она спешила, но почему-то не могла сразу броситься к дверям. Ей казалось, до того как помчаться на почту, надо сделать еще что-то важное. Она нервно засмеялась — не станет же она на всякий случай оставлять на двери записку: дорогие взбешенные папаши, подождите, я скоро вернусь!

В передней Регина сунула ноги в туфли и вдруг чуть не потеряла равновесие. Ее пронзил страх, что по дороге она может подвернуть ногу и не попадет вовремя на почту. Скинув туфли на каблуках, Регина выскочила на улицу в тапочках. Она вздрогнула от грохота наружной двери.

Запыхавшись, влетела на почту и, хватая ртом воздух, заказала срочный разговор.

Испуганная телефонистка немедленно взялась за дело. Она мельком поглядывала на Регину, которая, облокотившись на стойку, тяжело дышала.

Минуты через две Регина была уже в кабине, она взяла трубку и спросила:

— Мари, это ты?

— Да, — едва слышно ответила Мари.

Регина вдруг растерялась, не зная, с чего начать, каким тоном говорить. То ли умолять Мари, то ли продемонстрировать бьющее через край злорадство: козыри-то в моих руках!

Мари воспользовалась секундным молчанием Регины и заговорила сама.

— Успокойся, — насмешливо сказала она. — Все отменяется. Мы договорились, что выедем сегодня утром. Они пообещали вовремя быть на месте. Я простояла два часа на площади под деревом, пялилась на каждую машину, которая проезжала мимо или останавливалась. Но никто так и не подъехал. Ни ты, ни твои дети никого не интересуют. Невероятно, но факт! — пронзительно воскликнула Мари.

— Напрасно хлопотала, — пробормотала Регина.

Она была потрясена услышанным.

— Прости меня, — проговорила Мари. — Я перестала понимать людей. Мое время прошло. Я гожусь только на свалку.

— Мари! — закричала Регина. У нее перехватило дыхание.

— Живи счастливо со своей семьей и забудь, что было.

В какой-нибудь другой ситуации сентиментальные слова Мари позабавили бы Регину, но сейчас у нее катились по щекам слезы и падали с подбородка на пол.

— Я как-нибудь навещу тебя, — собравшись с духом и подавив всхлипывания, промолвила Регина.

— Ладно, приезжай, — устало произнесла Мари и положила трубку.

Регина съежилась и, не поднимая глаз, поспешила уйти с почты.

Она была не в состоянии радоваться.

Регину охватили невыразимая печаль и пустота, ее детям достались отцы, которые совершенно равнодушны к своим кровным отпрыскам.

Возможность отречения

(Роман)

Сильвия Курман, не оборачиваясь, с размаху захлопнула за собой дверцу машины. Сил хоть отбавляй, но колени подгибались, и казалось, что земля плывет под ногами. Она забыла поблагодарить директорского шофера за то, что привез ее домой. Год назад, оформляя на работу этого сонного на вид увальня, Сильвия сомневалась: спит на ходу, как у него с реакцией на скорость? Оказалось — прыткий малый, сорвался с места так, что мокрый снег взвился из-под колес, и вот машина, помигивая сигнальными огнями, уже свернула за угол.

Сильвия сунула руку в обвисшую сумку и пошарила в поисках ключа. Не догадалась сделать это в машине, сберегла бы время. Безучастно покачивалась на заднем сиденье салона, даже не заметила, каким путем ее везли. Пальцы нащупали ключ, Сильвия пнула коленом калитку и двинулась по выложенной плитками дорожке к дому. Задела еловые ветки, на сапоги с шорохом посыпались капли воды. Она уже давно собиралась обкорнать разросшееся дерево. С садом столько забот и хлопот! Ну конечно, вот опять она споткнулась о край приподнятой корнями дерева бетонной плитки, это повторялось из вечера в вечер, а теперь и среди дня чуть землю носом не пропахала. Если эта ноябрьская хмарь вообще заслуживает именоваться днем. Возле гаража она заметила следы колес, мокрый снег еще не засыпал свинцово-серые колеи. У Сильвии перехватило дыхание. Карл приезжал часа два назад? Нет, две темные полосы среди снежной белесости ничего не означают! И все-таки рука задрожала, и ей никак не удавалось попасть ключом в замочную скважину. Будто вор у чужой двери. Кто определяет профессиональную пригодность взломщиков? Она бы не подошла, нервы слишком слабые. Наконец дверь поддалась. Навстречу пахнуло спертым воздухом. В сырую осеннюю погоду дом проветривался плохо, порывы ветра задували низко над крышей и даже ненароком не забредали в вентиляционные решетки. А может быть, запах шел от нейлоновой куртки Карла, которая опять висела в углу прихожей, хотя место ее в тамбуре черного хода. Эту новехонькую куртку Карл одним махом превратил в старье, заляпав машинным маслом. Зато жене полагалось беречь свою одежду, чтобы служила верно и долго. «Я стала мелочной и желчной», — подумала Сильвия, сдергивая с головы шапку из чернобурки. Кая смеялась: послушай, мать, уж не в родстве ли ты с нашим Юмбо, глаз совсем не видно. Кая так и норовила кого-нибудь поддеть, жизнь ее еще не обкатала. Разве Сильвия виновата, что шапки из длинного пушистого меха вошли в моду уже пять лет назад, она же наскребла нужную сумму только этой осенью и снова отстала от веяний времени. Увы, она не из тех, кто может по настроению сорить деньгами. Даже покраснела, как школьница, когда впервые надела этот роскошный головной убор и заметила удивленный взгляд Карла. Странно, что муж не стал ворчать из-за ее мотовства. Сильвия Курман протянула руку, чтобы убрать шапку на вешалку, но передумала — подбросила пушистый клубок в воздух и поддала ногой. Шапка упала на коврик, там и осталась валяться.

По привычке Сильвия направилась было на кухню — она всегда возвращалась домой с сумкой, набитой продуктами. Но сегодня убирать в холодильник нечего. Жаловаться было бы несправедливо: с годами сумки становились все легче. Ничто не вечно, со временем и семья усохла. Непреходящие ценности инфляции не подвержены, возразила Сильвия сама себе. Ее передернуло, но она сразу же постаралась взять себя в руки. И тут же поняла, что намеренно оттягивает время. Нарочно опустилась в кресло в гостиной и не спешила заглянуть в другие комнаты, вместо этого принялась разглядывать столь милые сердцу каждого члена семьи картины покойной Ванды Курман, которые висели в ряд на стене гостиной. Пора бы опять пройтись пылесосом по их резным рамам. На одной картине парень и девушка уже больше века любезничают у прясла выгона, а за их спинами висит заходящее летнее солнце. Столь же долго вековали во вневременье полотен и другие застывшие фигуры и безветренные пейзажи. Дважды эти картины забирали на выставки. Кая была уже девушкой, а все-таки бледнела и старалась скрыть слезы, когда чужие люди выносили их из дома в машину. Дочь, конечно, знала, куда и зачем, и все же вид опустевшей стены подавлял ее.

Домашнему очагу положено совершенствоваться, а не разрушаться.

Картины помогали оправдать оттяжку.

Сильвию Курман отправили домой как заболевшую. Значит, теперь дело за ней, нужно расслабиться, с сердечным приступом не шутят. Хорошо хоть в больницу не запихнули. Когда Сильвия, едва волоча ноги, вышла из своего кабинета в соседнюю комнату, Лаура Окс пронзительно выкрикнула: «Господи боже, она же сейчас свалится!» Остальные сочувственно засуетились, подвели ее к стулу, усадили, на миг Сильвию пронзил страх: не хватает умереть прямо на работе, у всех на глазах! Потом, потрясенные, они судачили бы: как она хрипела! Кое у кого из женщин в сумках нашлись успокоительные и сердечные пилюли. Дай им волю, они набили бы ей полный рот лекарств! Миг — и опять здорова! Чтобы Сильвия Курман энергично и споро — одна нога тут, другая там — продолжала марафонский бег своей жизни. Они не могли примириться с тем, что Сильвия, которая никогда не жаловалась на здоровье, сидит перед ними вялая, молчаливая, бледнее смерти, руки как плети. Поминутно надоедали ей расспросами, не помогло ли уже лекарство, или, может быть, следует поискать какое-нибудь более сильное средство? Безвольным движением руки Сильвия отклонила их суетливое участие и с тихой благодарностью подумала о том, что времена посуровели: уже давно никто из конторских женщин не падал в обморок, не случилось это и с нею. Но возбуждение сочувствующих не утихало; они обсудили опасность положения, и кто-то поднял телефонную трубку, чтобы вызвать «неотложку». Сильвия собрала последние остатки сил, напрягла голосовые связки, выдохнула — не надо! Пошлепала себя по одной и по другой щеке, попыталась улыбнуться, дала пощупать пульс, делала все, чтобы вырваться из гудящей пустоты, и сумела их убедить — не так уж это и серьезно. Окружающие утихомирились и отправились к секретарю директора клянчить машину.